Конечно, можно искать субъекты мировой политики, заинтересованные в таком ослаблении Европы, но можно и не искать. Восточноевропейский парадоксальный современный неонацизм – скорее всего лишь неадекватная форма культуры и идеологии, возникшая как объективный процесс, без всякой особой конспирологии. Однако это не уменьшает его опасности не только для России, но и для всей Европы.

Расизм в истории Европы обычно превращался в крупный политический проект в моменты резких внутренних трансформаций, связанных с новыми открытиями в науке или с иными сильными трансформациями в европейских обществах. Нацизм, например, апеллировал во многом к научной рациональной «евгенической» логике, а не к проблеме наличия души и разного качества душ, как было в рабовладельческих идеологиях эпохи Великих географических открытий. Сейчас европейская цивилизация подошла именно к такой глубокой трансформации, при которой основные контуры новой жизнеспособной системы ценностей не очень ясны. Эту эпоху можно охарактеризовать разными словами: постиндустриальная, общество знаний, глобализация, и никогда ранее ни Европа, ни человечество в целом через такие эпохи не проходило. Поэтому сегодня чрезвычайно актуально, каким образом будет развиваться мир и взаимоотношения между развитыми странами и третьим миром, куда, в какие технологии пойдут инвестиции, как человечество будет решать проблемы истощения ресурсов или бороться с экологическими угрозами.

Та аморализация, которую восточноевропейские страны выдвигают через концепты геноцида и героизации коллаборантов, нацелена на разрушение понимания глобальной ответственности стран развитой части мира перед остальным человечеством. И в этом смысле трактовка голода 1933 года – это важный элемент проблемы формулирования европейских ценностей. В ЕС вновь может возобладать идеология колониализма.

Будет ли Европа относиться к России, исламскому миру, Китаю, Индии, Африке как к потенциальным колониям или же будет продолжать развивать европейские ценности как систему универсальных ценностей всего лишь с временной опорой на ЕС? Закладывается и определяется это именно сейчас и именно в ходе дискуссии и борьбы вокруг того, как понимать голод 1933 года.

Признание голода 1933 года геноцидом украинцев чрезвычайно опасно для всей Европы. Он не был геноцидом, и те, кто пытается навязать понимание голода 1933 года как геноцида украинцев, являются сознательными или бессознательными противниками гуманистического и ответственного развития европейской цивилизации, ЕС, всей Европы в целом. Они просто прикрываются своим конфликтом с Россией, но основным их противником является сама Европа.

Марко Эпштейн. Женщины стирают, 1920-е годы

Возможно, дело в советской культуре. В советских фильмах, которые мы смотрели, в книгах, которые мы проходили в школе, в пьесах, звучавших по радио, Восточная Украина как-то выделялась. Фильмы, книги, пьесы, статьи в газетах и журналах о ней были словно теплее и интереснее, чем о других регионах огромного СССР.

Советская культура подавала Восточную Украину через культуру труда. Наиболее симпатичные персонажи работали в шахтах или на крупных заводах. Это были высокие, широкоплечие мужчины или очень фигуристые женщины, с открытыми лицами, веселые и добрые, компанейские, патриотичные и очень отзывчивые. Они были трудолюбивы и любили свои шахты и заводы. Им было интересно работать. И следить за их работой по советским производственным фильмам и книгам было интересно. Они обязательно были хорошо образованы, а инженер или директор из них – это был почти бог во всем. Именно этот регион в зрелые годы СССР был советским мифологическим раем, где жили боги и герои.

Восточная Украина и ближайшие к ней районы России не были в подаче и восприятии страной воинов. Да, мы все читали «Молодую гвардию» и смотрели что-то про «вредителей» на шахтах и заводах перед войной. Но это не было доминантой. Вот восприятие Белоруссии и подача Белоруссии в советской культуре и в реальной советской идентичности шли в основном через культ партизанской войны 1941–1944 годов. С детства, лет с пяти, еще в детских садиках нам читали сборники воспоминаний детей, пострадавших от немцев. В основном тех, кто чудом остался жив после уничтожения их деревень.

Советский Союз был огромным. Каждый из регионов имел свои особенности и свое место в структуре этого громадного общества, но ни один из них не концентрировал в себе столь громадной материальной мощи, как «восток Украины».

Лидерство Восточной Украины было как бы естественным. В 1950–1980-х годах именно на востоке Украины и в прилегающих областях России было сконцентрировано около половины советского промышленного производства. Именно этот регион был промышленным ядром СССР. Более того – ядром всего восточного блока. Города, которые тянутся более чем на сто километров. Области, где лишь пять процентов населения заняты сельским хозяйством. Города, представляющие собой несколько громадных комбинатов, окруженных рабочими поселками и спальными районами. Трубы, затягивавшие небо дымами ста цветов. Производство ракет, танков, ядерных реакторов, морских судов, разнообразной «химии» – все было здесь. Промышленное сердце СССР – это около сорока миллионов людей, занятых почти исключительно в промышленности. Ни Чикаго, ни Рур, ни промышленные зоны Великобритании такой мощью не обладали.

Угасание значительной части промышленного очага востока Украины, происшедшее в 1990-х годах, было необратимо. Слишком громаден был этот очаг. И ныне нет необходимости иметь столь грандиозную концентрацию технологий индустриальной эры.

Почему именно тут возникло и так долго просуществовало материальное сердце громадного государства, пытавшегося возобладать в масштабе всей планеты? Почему местная культура выдержала столь грандиозную и тяжелую миссию?

Сейчас урбанизация уже «съела» традиционную деревню и в Западной Белоруссии, и в Западной Украине, и вообще во всей Европе. Но мне еще повезло застать живую деревню и, к сожалению, увидеть ее угасание после более тысячи лет царствования на громадных пространствах Восточной Европы и России.

Более двадцати лет назад я, очень молодой человек, узнал о голоде, который сопровождал появление этого промышленного очага планетарного масштаба. Вернее, не столько сопровождал, сколько обусловил. И все же живая деревня давала очень сильные эмоциональные ощущения. Когда Китай напал на Вьетнам в 1979 году, в нашей и в окрестных деревнях люди стали сушить сухари и прятать продукты на случай войны. И голода! Сухари сушили и в городах.

Мне всегда казалось загадкой, почему выжившие ТАМ не мстили коммунистам за эти смерти – когда пришли немцы, у нас в Белоруссии полицаев было много, а «у них» мало. Западная Украина, того голода не знавшая, породила УПА и дивизию СС «Галичина». А вот Восточная Украина, пережившая тот голод, массово воевала в Советской армии и в советских партизанах.

Разобраться с информацией о том голоде нелегко. Разность оценок людских потерь от голода 1932–1933 годов в Восточной Украине и в целом в бывшем СССР очень велика. Число жертв голода до сих пор у разных исследователей очень сильно варьируется: от 600 тысяч до 10 и даже 15 миллионов человек. Вот оценки, которые дает Станислав Кульчицкий: число умерших на Украине от голода в 1932 году составило 144 тысячи человек, а в 1933 году голод унес 3 миллиона 238 тысяч жизней. Некоторые историки отказываются принимать во внимание межреспубликанское сальдо миграционного баланса, указывая на невозможность его точного определения. При таком подходе оценки прямых потерь от голода автоматически увеличиваются до 4 миллионов 581 тысячи. Кроме прямых потерь от голода, Станислав Кульчицкий считает возможным говорить и о потерях опосредованных, выражающихся в падении рождаемости. Он указывает в связи с этим на снижение естественного годового прироста населения с 662 тысяч в 1927 году до 97 тысяч в 1933 году (без учета умерших от голода) и до 88 тысяч в 1934 году.