С лавки поднялся Тимофей Весяков.

— О кормах меня, князь, спроси... Сколько людей сразу будет на работе?

— Сколько будет — всех и кормить.

— Ты, Тимофей, возрадовался! — сказал Капица.— Твой товар пойдет в ход!

— У каждого свой час!— отрубил Дмитрий.— Кто не отзовется, тому по земле владимирской не торговать!

Купцы потянули к выходу, князь остановил Капицу.

— Говорят, на Устюжне рудознатцы нашлись,— сказал Дмитрий.

— Слышал об этом,— молвил Капица.— Собирают болотную руду... На озерах в застойных травяницах...

— То дело старое! — заметил князь.— Слух о Каменном поясе. Там железо берут прямо с земли. Как везти оттуда?

— Дорогое дело, князь!

— По реке Белой на Каму, с Камы на Ветлугу, а с Ветлуги путь на Устюжну тебе знаком, Василий...

— Долгий путь! — осторожничал Капица.

— Бери, Василий, торг! Десять лет не будет тамги на твой товар. Если еще раз придет ратью Орда, все разорит!

— Я не супротив! — сказал Капица.— Плавить железо и сделать оружие из своего железа — дело громадное! Где люди?

— Ты дело бери, а люди — моя забота! — заключил Дмитрий.

Иеромонах Троицкой обители, старец Афанасий, записал в летописи:

«Того же лета князь великий Дмитрей Иванович заложил град Москву каменный и начаша делать беспрестанно. И всех князей русских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся воле его и на тех нача посягати».

Еще записал иеромонах, что идут на Москву людишки со всех удельных княжеств, идут под благословение иегумена Сергия, а Сергий, благословя, шлет их в Углич, на Белоозеро, на Устюжну. В тех далеких землях людишки собирают железную руду на болотах, долбят кайлой на Каменном поясе, куют железо.

Сергий каждый понедельник после заутрени прочитывал записанное иеромонахом. Наткнулся на строчки в летописи о людишках и затер эти строчки пшеничной мукой.

— Разве то неправда?— спросил Афанасий.

— Монастырь не крепость, и Орда рядом,— ответил Сергий.— Если эта запись попадает на глаза супостату, что произойдет? Не тот славен, кто кричит, что одержит победу, а тот славен, кто молча победил!

Оспорить Сергия иеромонах не смел. Заносил в летопись сообщения о битвах, о витязях, павших в битвах, рассказывал о воинских подвигах, переписывал древние рукописи, где говорилось о славных походах первых русских князей. Ведома была иеромонаху непроходящая слава ратного подвига, умел он отличить выход воина на поле боя по обязанности от порыва ратников заступиться за русскую землю.. Мгновение, и вот он рождается, воинский подвиг, он виден, слух о нем идет по всей русской земле. А о том, кто ковал меч русскому воину, кто закаливал наконечник для его стрелы, кто мастерил разрывчатый лук и плел из стальных колец кольчугу, о тех нет слова в подвиге...

Бывал Афанасий в монастырях на Устюжне. Закинутые в глухие и непроходимые леса обители. Церковь, трапезная, рубленый дом для монашеских келий — вот и весь монастырь.

Настоятелями в тех монастырях ученики Сергия.

— Молитва не в церкви доходит до господа!— наставлял их Сергий.— Всякому злу начало — праздность. Когда проводим жизнь в лености и спим праздною мыслью, враг древний, лютосердый, браннолюбивый враг и разбойник нападает на небрежных и мало-помалу лишает их добродетели. Он не перестает пускать злобные стрелы и возмущать тело смирения нашего, уязвляя нас страстями, чтобы отвести от назначеного нам дела, чести и благодати.

Учил Сергий, что в поте лица своего, распахивая под посевы землю, собирая урожай, выпекая хлеб, человек возносит молитву более доходчиво, чем во время церковной службы. Уходя на Устюжну, на Белоозеро, в угличские леса, монахи раскорчевывали лес, рубили своими руками кельи, ставили церкви, а потом приходили к ним кузнецы и рудознатцы. Вокруг монастыря раскидывались селения, миряне мешались с монахами. Монах редко, только по большим службам в праздники, облачался в свое одеяние.

Рудознатцы, посланные Сергием на Устюжну, собирали руду по болотам. Железо веками накапливалось на торфяных заберегах, бродили люди и собирали красные осадки, из них плавилось железо, а потом уже ложилось на наковальню. Собирали трудно, собирали в глухих нетронутых озерах. Мало. Пошли на Каменный пояс. Слух шел давно, что там руду можно выбивать из земли кайлой. Нашли руду. А как ее доставить с Каменного пояса на Устюжну? Зимой везли на санях, сбивая обозы по тридцать, по сорок подвод. Каждый подводчик — сам воин, оружие своей работы. Самострел со стальным луком, в колчане железные стрелы. Копье, щит, меч и топор. Обучены строю, обучены не рассыпаться в рукопашную, а стоять стеной перед наскоком врага и разить железными стрелами. Дальний путь лежал лесами мимо городов и сел. На привалы становились в лесных сторожках. Оберегали сторожки, клали запасы овса для лошадей, мясо для подвозчиков. Летом путь по сухому закрывался, гнали лодии и ушкуи по реке Белой, по Каме и Ветлуге, тащили волоком.

Брели людишки с южных окраин из-под Орды на север: и зимой, и летом, и днем, и ночью не иссякал поток. Готовили в тишине, в великой тайне великое дело. Слава о них забудет, пройдет мимо, слава останется с теми, кого они вооружат. Град каменный Москва поднимается на глазах, всем виден, о болотных рудознатцах, о кузнецах и оружейниках, что денно и нощно стоят у раскаленных горнов, кому ведомо? А без них не быть началу всего дела, без них не с чем выйти на битву с Ордой.

Василий Михайлович сложил крестное целование Михаилу тверскому и прибежал со своей женой княгиней Еленой в Москву. Бил челом Дмитрию Ивановичу на Михаила тверского: гонит, дескать, из Кашина. Князь Дмитрий призвал митрополита.

— Кто более нужен Москве? Князь Михаил непокорный в Твери или наш близкий князь Василий?

Митрополит ответил:

— Князь Василий!

— Почему же владыка тверской отправил Михаила, а не Василия?

— Владыка тверской крестил Михаила, то его крестник!

— А слушает ли епископ тверской митрополита всея Руси?

Митрополит улыбнулся.

— Князь, то нехитрая загадка! Епископ слушает митрополита, когда князь московский того захочет!

Дмитрий отправил боярина Морозова с хитрым наказом в Тверь.

— Скажи моему брату Михаилу: обидно Москве, что в Твери два князя! Князь Василий Михайлович кашинский идет в мой удел. Хочет ли брат Михаил мира с Василием и с Москвой или отдает миром Кашинский удел Москве? Зовет его митрополит и заверяет, что суд будет праведным. Пусть и владыка Василий сопроводит в Москву тверского князя!

Михаил задумался над приглашением московского князя. Ехать или не ехать? Не ехать, стало быть, отказаться от Кашина в пользу Москвы. Михаил собрал бояр, позвал в Москву владыку Василия.

Шли три дня. Князь и бояре верхом, владыка Василий в возке. Возок сверкал золотыми узорами. Бояре, дабы не возгордились москвичи над тверичанами, не глядя на жаркое время, в турских шубах и горлатных шапках. Шубы шиты золотом и серебром, воротники бобровые, застежки золотые. Сверкая роскошью и золотом, вошли тверичане в ворота, где Спас на бору, к красному крыльцу шли неспешно, не роняя величия. В гридницу вошли, не кланяясь, как равные к равным.

Князь Дмитрий Иванович сидел на отцовском кресле, по правую руку от него митрополит всея Руси Алексей, по левую — великая княгиня Евдокия, дочь суздальского князя.

Князь Михаил Александрович остановился посреди гридницы. Бояре московские не встали. Князь Михаил сделал еще один шаг к Дмитрию, как бы вызывая его на середину гридницы, но Дмитрий не шевельнулся. Раздался его голос:

— Здравствуй, брат! Спаси тебя бог! Мы рады, что ты пришел к нам на суд!

Государь так встречает своего вассала, так Ольгерд принимает во дворе своих подручных князей и польских шляхтичей. Михаилу нестерпимо величие Дмитрия, нет за ним славы и могущества Ольгерда. Если же подражает величию ордынского хана, то смеху достойно. Первым порывом было повернуться и уйти, не послушался порыва, взяло верх любопытство узнать, что замыслили в Москве на Тверь. Владыка Василий подошел под благословение митрополита.