— Почему закрыты ворота? — спросил Мамай.

— Открыть ворота, отдать город... Кому? — ответил эмир.

— Великому хану Джанибеку!

Эмир не смел подняться с земли и взглянуть на всадника. Но догадывался, что с ним говорит не великий хан.

— Мы не знали, что идет войско хана!

— Иди и отвори город! — приказал Мамай.— Я, темник великого хана, тебе повелеваю!

Нукеры рванули аркан и вскинули эмира на ноги. Толкнули копьем в спину и поволокли к городским стенам. Пришельцы широким потоком обкладывали город.

С эмира сняли аркан, он подошел к подъемному мосту и крикнул страже, чтобы открыли ворота в город. Городские стены высоко вздымались над скалистым берегом моря. Внизу, с земли, не слышно было, как прозвенела тетива тугого лука, не слышен был и полет стрелы. Послал стрелу искусный стрелок, ударила в шею, где кончился ворот кольчуги. Эмир захрипел и упал.

Темник Мамай вел передовой тумен. Это десять тысяч всадников. Следом в половину дня пути двигалось все войско хана, заполонив все дороги и тропы по берегу, вспугивая птиц из гнёзд, разгоняя зверей.

Передовой тумен — это легковооруженные всадники; кроме таранов, у них нет осадных орудий. Нет катапульт, что бросают огромные камни до тридцати пудов весом, нет пускачей, что пускают огромные стрелы толщиной в две ладони, а длиной в два роста воина, нет баллист, что перекидывают через любые стены бочки с горящим земляным маслом. Ворота города закрыты наглухо, подняты мосты надо рвом, горожане подняли заслоны, и в ров устремилась морская вода.

Тумену не взять город, хотя Мамаю очень хотелось ворваться в город до прихода хана и прославить свое имя. Оставалось лишь обложить город и распустить воинов пограбить окрестности.

К вечеру начали подходить тумены правого и левого крыльев ордынского войска. Мамай стоял на стене, и ему становилось не по себе от созерцания надвигающейся силы. Он первый раз видел с высоты, как движутся крылья всего войска Большой Орды. Где-то там, внизу, далеко разбегалось множество дорог, протоптанных стадами овец и табунами коней. Там заходило солнце. В лучах заходящего солнца вспыхнуло и растянулось надо всей долиной серебряное облако, это слились в один поток наконечники копий. А под сверкающим облаком катилась по земле темная ночь — пыль и мрак — так часты были ряды воинов, повозок, табунов заводных коней. Казалось, что этот черный поток опрокинет, смоет дербентскую стену, обтечет город, как муравьи обтекают добычу, и от города не останется даже пыли.

Городские стены выше крепостной стены. Из города тоже увидели надвигающийся поток.

Мамай оглянулся на город. На городской стене, на сторожевых башнях будто бы все жители города. Замерли, как замирает лягушка, встретив взгляд змеи.

Здесь, под Дербентом, Мамаю делать больше нечего. Город утонет в потоке ханских войск, Мамай должен гнать тумен вперед, расчищать дорогу всему войску.

Первое известие, что поднялась в поход на него вся Орда, Ашреф получил от посланных дербентского эмира. Ашреф кочевал со своими многочисленными женами и сыновьями в благословенной Аллахом долине Шейх-и-Базани. Тянулись мягкие солнечные дни и ночи, напоенные влагой и негой. В такое чудесное время не хотелось верить дурным вестям.

Ашреф собрал в шатре эмиров и темников. Он объявил, что из Дербента пришло известие, будто бы великий хан Джучиева улуса угрожает Тевризу.

— Не может того быть! — утверждал Ашреф.— Мы не видим ни одного торговца, который принес бы такое известие. Из степи бегут звери, летят птицы... Ну и что из этого?

Решили ждать новых посланцев.

Ашреф держал около себя только всадников личной охраны. Улус Хулагу имеет границы, известно, сколько фарсангов с одного края до другого, и нет пастбищ, чтобы пасти десятитысячные табуны лошадей. Ему не нужны монгольские лошадки, что добывают себе корм из-подо льда и из-под снега.

У Джучи всадник вооружался легко: надевал кожаный панцирь, редко — стальное зерцало, под шапку с меховой опушкой подкладывал буйволову кожу, сбоку привешивал лук в налуче, колчан на тридцать стрел, а то и несколько колчанов, саблю или топор. Копье брал редко, только в большой поход. Тяжело вооружаться нельзя, на большие расстояния ходить надо быстро.

В улусе Хулагу нет столько всадников, сколько в улусе Джучи. Хулагиды одевали всадника в тяжелую броню. Воин защищен зерцалами, бармицами, зарукавьями и поножами. На голове мисюрки с прилбицами. Каждому воину — копье, меч, сабля, дальнобойный лук и двадцать стрел.

Ханы улуса Джучи водили войско о пять коней, хулагиды — о двуконь. Так с той поры и повелось: у хула-гидов тяжеловооруженные всадники, в Большой Орде — легковооруженные.

Ашреф снарядил девятьсот мулов и тысячу пятьсот верблюдов. Загрузил на них все свое золото и серебро, драгоценные чаши и сосуды, серебряные монеты, китайские шелка, атласы, шелковые шатры и всякую женскую утварь. Ночью отправил караван с именами и добром иод охраной чиновников и телохранителей в крепость Алиджан.

Утром устроил смотр войску и объявил, что следует ему идти навстречу хану Джанибеку и прогнать «саранчу». Правитель Тевриза Ашреф выбрал место, где тяжеловооруженные всадники имели бы преимущество перед легкими. С левой руки высокие горы, с правой — глубокие овраги. Обнесли стан частоколом, поставили чапары. Ашрефу донесли, что воины собираются требовать жалованье и спрашивают, куда он отвез свое золото и серебро.

— Золото! Золото! — кричал на доносчиков Ашреф, будто бы они были виноваты в том, что говорят воины.— Зачем им золото, когда идут в бой? А если убьют, куда он денет золото и серебро? А если нас побьют: кому все достанется?

Ашреф велел передать воинам:

— Тот врагу пособник, кто думает сейчас о богатстве!

На заходе солнца Мамай поскакал на холмы осмотреть лагерь противника. Долго стоял на коне. Чингисхан учил никогда не нападать на врага, превосходящего по численности. Если враг превосходит но численности, постараться расчленить его силы и бить по частям. Победа дается, когда нападающие имеют превосходство десять против одного, а если противник сильнее, то тревожить его наскоками и сечь стрелами, в бой не ввязываться. Так учил Чингисхан до похода в Поднебесную. Против империи он воевал, не имея численного превосходства в силах. Тогда он внес изменения в свои поучения. «Оцени,— говорил он своим полководцам,— войско врага не по тому, сколько у него воинов, а по тому, какие у него воины. Монгол — воин с детских лет, и только воин. Хань пашет землю и берет меч один раз в жизни, чтобы тут же с мечом и умереть. Землепашец и горожанин не переживет и одного сражения, монгол переживет их столько же, сколько ему лет. Если перед тобой ополчение землепашцев и горожан, то считай каждого монгола за сто землепашцев и горожан. Один монгол не победит сотню землепашцев и горожан. Но тысяча монголов всегда победит десять тысяч землепашцев и горожан. Десять тысяч монголов всегда победят сто тысяч землепашцев и горожан».

Этот расчет годился, когда брали город Дербент. Город защищали горожане. Но сейчас в стане правителя Тевриза и Ширвана — не горожане, не землепашцы, а воины, такие же воины, как у него, у Мамая. С детских лет на коне, с детских лет стреляют из лука. Их ударная сила копьями превосходит ударную силу ордынцев. Их тяжелые хорезмийские луки п сылают стрелу вдвое дальше, чем легкий ордынский лук. Там, за чапарами, их не менее десяти тысяч.

Однако и здесь Чингисхан оставил поучение своим потомкам. Он поучал: «Если предводитель войска видит, что силы его равны силам противника или даже слабее, то надо искать слабость противника не в битве, а до битвы. Надо узнать, довольны ли воины противника своим правителем, нет ли розни или вражды между воинами и вельможами? Если воины недовольны правителем и вельможами, то задаться вопросом, чем недовольны? Глупость правителя простые воины не замечают. Недовольство может быть только тем правителем, который жаден и не вознаграждает достойно своих воинов. Тогда воинов противника надо позвать с собой в добычливый поход, таким образом противник проиграет битву, не начиная битвы».