Саул и Лялу по колено в воде помогали Маклаю грузить его вещи в шлюпку. Шлюпку качало. Уцепившись за корму, Туй, тоже по колено в воде, с усилием удерживал ее.

— Всё! — сказал Маклай.— Можно и ехать! Он выпрыгнул на берег и крикнул Тую:

— Туй! Посмотри за лодкой! Я сейчас вернусь!

Маклай остановился посередине комнаты и огляделся по сторонам. Все в порядке. Ящики с коллекциями, дневники, бумаги — все это уже в шлюпке.

Ножницы, топоры, два-три ножа, чашки и чайник остаются папуасам. Жаль, что он так мало оставляет им!

Под ногами загремела пустая жестянка из-под кофе. Маклай поднял ее и улыбнулся. Ульсон, наверно, посмеялся бы над ним. Но ничего! Не всегда же делать только одни умные вещи. Ловким движением ножниц Маклай режет тонкую жесть. Какие прекрасные серьги! Это Тую! Это Лялу, это Саулу, а этот кружочек с дырочкой посередине — Маше для ожерелья. Когда он вернется сюда, он обязательно привезет ей красное платьице и красные башмачки. Весело даже подумать, как она будет радоваться всему этому.

Маклай сует серьги в карман и закрывает за собою дверь. Он медленно сходит со ступенек и медленно идет но тропинке. Вот и стрела на дереве! Ему так и не пришлось зарывать здесь свои дневники. А рядом, на другом дереве, толстая доска и на ней — медная пластинка с короткой надписью:

«Витязь». Сентябрь 1871

МИКЛУХО – МАКЛАЙ

«Изумруд». Декабрь 1872

Сегодня утром ее прибили здесь по распоряжению капитана «Изумруда».

Волнение перехватывает горло Маклая. Пятнадцать месяцев, целых пятнадцать месяцев!

К лодке он спускается уже бегом. Папуасы смотрят на него. Они понимают, что и ему тоже невесело. Туй громко вздыхает и качает головой.

— Ничего, ничего,— говорит Маклай и, отворачиваясь от него, лезет в карман.— Вот серьги. Это тебе, Туй. И Саулу и Лялу!

Папуасы громко щелкают языком. Какие красивые серьги! Во всей Горенду нет таких блестящих, таких длинных серег. Но и серьги не утешают их.

— Маклай!— тихо говорит Саул и дергает Маклая за полу пиджака.

Но Маклай только машет рукой.

— Туй! — говорит он.— Саул! Лялу! Поедем со мной. Я покажу вам лодку и белых людей. Не бойтесь. Я буду с вами!

— Ты все время будешь с нами?

— Все время!

— Хорошо! Мы поедем с тобой,— говорит Туй и прыгает в лодку.

Саул и Лялу прыгают тоже. Лодка отчаливает от берега. Белая пена прибоя уже далеко за кормой. Уходит берег. Уходят зеленые чащи. Уходит домик на сваях и белые струйки дыма над хижинами Горенду.

На борту «Изумруда» папуасы ни на шаг не отстают от Маклая. Они держат его за рукава, за полы, за свободный конец пояса.

Белые люди с любопытством осматривают нежданных гостей. Перед ними ставят тарелки с угощением, но папуасы жмутся к Маклаю и ничего не едят.

Маклай ведет их в машинное отделение, потом на палубу к пушкам.

Ни пушки, ни машины не нравятся папуасам. Их пугает жар и огонь кочегарки, они отворачиваются от неподвижных пушек, шум машин заставляет их вздрагивать всем телом. Но вот Маклай подводит их к загородке на палубе. Два маленьких бычка — живой запас провизии для «Изумруда» — лениво пережевывают сено.

Папуасы хватаются руками за перегородку и замирают в восторге. Они смеются, они причмокивают, они качают головами.

— Какая хорошая свинья!— кричат они.— Какие хорошие свиньи у тамо-русс! Дай нам свинью, Маклай!

Туй протягивает руку через загородку и осторожно касается черной слюнявой морды быка. Потом поднимает руку к рогам.

— Что это? — спрашивает он.— Это зубы? Матросы, столпившиеся вокруг папуасов, покатываются со смеху.

— Это не свинья, Туй,— терпеливо говорит Маклай.— Это бык. Скажи громко: «бык».

— Бик! Бик! — старательно повторяют папуасы. А Туй смотрит на Саула и говорит наставительно

и важно:

— Когда у свиньи зубы растут на голове, ее называют бик!

Маклай проводит папуасов по всему кораблю. После быков им больше всего нравится фортепьяно.

Маклай садится на круглую табуретку и играет вальс «Дунайские волны».

Саул от удовольствия даже закрывает глаза. Потом, осмелев, опускает с размаху ладонь на белые и черные клавиши. Фортепьяно возмущенно ревет. Но этот рев нравится папуасам еще больше, чем «Дунайские волны». За Саулом хлопает по клавишам и Лялу, а Туй выбирает одну отдельную клавишу и стучит по ней пальцем — десять, двадцать, тридцать, сорок раз подряд!

Маклай с трудом отрывает папуасов от инструмента и тащит их дальше. Они со смехом останавливаются перед большими зеркалами в кают-компании, трогают столы, покачивают стулья, щупают занавески. Но люди пугают их. Когда с ними пытаются заговорить, они ближе льнут к Маклаю и плотно сжимают губы.

— Ай-ай! Сколько на луне людей! — шепчет Туй.— Что мы будем делать, если они все приедут к нам на землю?

Однако пора прощаться.

Маклай провожает их до веревочной лестницы. Папуасы по очереди обнимают его, крепко прижимаются к его щеке своей щекой.

— Когда ты вернешься, Маклай? — спрашивает еще раз Туй.

Маклай задумывается. Он подыскивает нужное слово и не может его найти.

— Скоро, как только смогу,— говорит он наконец. Туй понимает его. Он кивает и прыгает в лодку.

Вода тихо кружит легкую лодку, но папуасы все еще не берутся за весла.

В последний раз они смотрят на наклоненное к ним лицо Маклая. В последний раз они машут ему. Весла поднимаются вверх. Еще минута, и пироги не станет видно. Что бы еще сказать на прощание друзьям? Но Маклаю трудно говорить. Темное лицо Туя печально, как у ребенка. Он тоже пытается что-то сказать и тоже не находит слов. Сдвинув брови, он наконец опускает весло. Брызги взлетают до самого борта корабля.

— Эме-ме! Эме-ме! — кричат Маклаю папуасы.

— Прощай, друг! — отвечает им Маклай теми же словами.

Последние возгласы тонут в пронзительном свистке парохода.

Забирая носом вправо, «Изумруд» тяжело поворачивает свое грузное тело. Хлопают по воде колеса. Вода с шумом расступается перед железной грудью клипера. И вдруг, как бы в ответ на прощальный свисток, на берегу тревожно и громко начинают бить барабаны. Барабаны бьют в Горенду, бьют в Били-Били.

«Прощай, Маклай!— говорят барабаны.— Прощай, человек с луны! Прощай, друг! Эме-ме! Эме-ме!»

Маклай снимает шляпу. Его руки крепко сжимают медные поручни, шея вытянута. Он смотрит не отрываясь на уплывающий берег, на красные паруса пирог.

— Я еще вернусь! — шепчут его губы.— Я еще вернусь!

И Миклухо-Маклай сдержал свое слово. К своим друзьям папуасам он возвращался еще два раза.

Два раза еще встречали его с песнями и плясками люди из Горенду и из Гумбу, из Гарагасси и из Теньгум-Мана. В тяжелых ящиках, окованных железом, он привозил им диковинные подарки: тут были лопаты и топоры, кирки и гвозди и даже целый ящик семян — апельсинов, лимонов, кофейного дерева, ананасов.

Присев на корточки над свежевзрыхленной полоской земли, он терпеливо учил, как нужно сажать эти зернышки. Он показывал папуасам, как нужно ухаживать за первыми слабыми ростками, и тут же, засучив рукава, стальным топором срубал над ними ветви, заслоняющие солнце.

В последний свой приезд он привез даже пару коз, бычка и телку. С криком и шумом выгружали невиданных животных из колыхающейся шлюпки.

Испуганные папуасы отворачивались от рогатых животных.

Женщины закрывали лицо руками, а дети с визгом жались к их коленям.

И только Туй, храбрый, самоуверенный Туй, важно поглядывал вокруг себя и, протягивая свой темный палец, говорил торжественно:

— Бик! Это бик! Не бойтесь, люди! Это только свинья с зубами на голове. Такую свинью белые люди называют биком, и Туй знает это!..

Снова подолгу жил Маклай в хижинах под высокими кровлями и снова собирал черепа животных и людей, изучал обычаи, язык, привычки папуасов.