Неужели теперь после всего этого обмана, после крушения всех моих идеалов, после гибели стольких людей, что-то может произойти? Неужели эта жизнь еще на что-то способна? Разве может она что-то дать или хотя бы вернуть, а не отнять?.. Я больше не верю ей. Я сполна наслушался ее сказок, что впереди только хорошее. Что, не нынешним вечером, так завтрашним утром, пойдут половодьем молочные реки, и небывалый урожай дадут кисельные берега. Что еще немного и можно будет хватать горстями из груды бесплатного счастья… Я больше не верю в счастье. Больше не верю в будущее. Слишком часто я видел, как и то, и другое, корчилось в муках и испускало дух в настоящем. Разве когда-нибудь повторятся те прежние дни счастливого мира, где никогда не было жестоких атак, никогда не стреляло оружие, никто не терял себя самого? Где не лежали рядами мертвые, не готовились занять их место живые, и не плакал дом по тому, кто его построил… Сможет ли что-то заставить об этом забыть?..

Может быть любовь.

И все же прощай, Кавказ! Прощай навсегда! Прощайте, кровавые тени прошлого, гнавшиеся за мной долгие годы! Я сошел со старой своей дороги и больше вам не взять этот след. Прощайте, окопы, бессменно сидевшие в них смерти, чесотки и кашли! Я перешагнул через бруствер, покинул ваш мрачный мир и, наконец-то, увидел солнце. Прощайте, горы — грозные белые пирамиды, по головам которых топтались мои сапоги! Я до подошв сносил каблуки, разорвал голенища и мне не в чем продолжить этот поход. Я накупался досыта в облаках, и больше не хочу этой романтики. Прощай, молодость! Мы долго грелись с тобой у этого костра человеческого горя. И часто дули на угли и часто бросали хворост в огонь. И хорошо сидели, пока ты не сгорела дотла.

Прощай, дикий тревожный край! Не держи зла за прошлое и уже не жди нашей встречи. Её не подарят годы. Но, как залог доброго, как вера тому, что я никогда не вернусь с оружием, возьми мою душу. Возьми мою душу, и пусть хоть она не станет напрасной жертвой на твоем алтаре.

Я оставляю больше себя самого. И я не в обиде за цену. Мне хочется лишь одного — чтобы здесь устроился Мир.

Прощай, Кавказ.

-------------------------------------------------------

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО О ГРОЗНОМ.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

"…Дай на тебя взглянуть в последний раз, стена волкам служащая оградой!"

Шекспир, тебя не было на этой охоте, но как хороши твои слова при прощании с Грозным: "стена волкам служащая оградой!.."

Какая славная травля, достойная классиков, перепала на нашу долю! Какие мастера трудились над словом, чтобы о ней рассказать! Сколько шедевров всевозможных эпох достались нам во владение, и как много великих песен сложили о наших делах!..

С дороги, Время с Историей! Вам не подвластны пророки. Слово оракулу этой войны!

Идет охота на волков! Идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков!

Кричат загонщики и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков!

Помните?!. Не "Интернационал", не "Священная война" — "Охота" — была гимном нашего времени! Мы здорово дрались в этом логове чеченских волков, чьи и ноги, и челюсти быстры. И много набили хищников — матерых и щенков. Мы много раз обкладывали серые стаи, но и много раз за флажки — жажда жизни сильней — выходили чеченцы. Мы испытали волчьи клыки на собственном горле, мы вместе с волками кувыркались в кровавом снегу… Да, славная была охота! Свирепая, как чума, азартная, словно флирт. И недолгая, как сама песня…Эх, не с того аккорда сыграли её…Эх, не выбили зубы волкам…

Мятежное Королевство Волков… Раздолбанная, размазанная его столица, которая, как бы её не калечили, не пускали ей кровь, и не подумала встать на колени. И на каждую срубленную голову, как гидра, давала две новых… Да, этот город оказался достоин своего имени! А те, кто шагал по нему, отстояли право зваться Мужчиной

Грозный!.. Моя самая беззаветная, самая золотая мечта! Такой не найти в сумасшедших домах, такую не купить у талантливого поэта. С этим надо родиться. И об этом надо молчать, чтобы раньше времени тебя не вычеркнули из списка разумных. Я молчал десять лет. Со времени первого штурма. Десять лет хранил эту тайну от психологов, врачей и друзей. Десять лет врал каждому и самому себе. Теперь я хочу кричать: "Идите к черту, кто ищет здесь сумасшествие! Кому не дают покоя мои болезни. Кто хочет полечить, научить, пожалеть… Я не нуждаюсь в совете, я презираю жалость". Молчите, открывшие рот!

…Грозный — учитель, товарищ, палач. Скажи, что делать теперь, когда исполнилась в жизни мечта? В какие податься края, чтобы снова тебя отыскать? Сколько сносить железных сапог, чтобы добраться до твоих улиц, и кто поможет найти еще раз твое тридевятое царство?..

Трудно жить без мечты, трудно ждать ее целую жизнь. И невыносимо знать, что она в прошлом.

Все позади. Остается за спиной этот город, и стражники уже закрывают ворота. Он до последнего камня уходит в прошлое, мой не придуманный город-мечта. Больше не прилетит из него письмо, и уже не примчится пуля. Он просто был, город, о котором никто не сказал доброго слова. Грозный, в который однажды пришел участковый Чёрный Артур. Не с автоматом — с пером, не с Дьяволом — с Богом, да не солдатом — бродягой…Мне всё хочется окликнуть того лейтенанта, что вновь уходит по дороге 56-го участка; уставшего, с тяжелым, как беда, автоматом, с мертвыми пустыми глазами:

— Артур!.. Как ты живешь, где нет никакой жизни?!

И, подойдя к зеркалу, увидеть всё те же глаза мертвеца, услышать всё тот же безжизненный голос:

— А как живешь ты, пославший меня сюда?

…И все же я счастлив. Счастлив теми воспоминаниями, что оставил мне Грозный. Счастлив, глядя на фотографии этих лет. Где по-прежнему белое — белым, а серое — черным. Где я еще не знаю, как тяжело будет после Чечни, еще надеюсь на перемены, еще верю в любовь. Счастлив тем, что у меня есть целый мир — Грозный, который, не смотря на все мои книги, принадлежит только мне. Ни редактору, ни читателю, ни героям этих романов. Это всё, что есть у меня, это всё, что осталось мне от собственной жизни. И я уже не хочу другого богатства. Не хочу другой жизни, не желаю чьей-то судьбы. Пусть эта боль не достанется никому.

Я больше не хочу книг. Я рассказал лишь часть, что случилось, и больше не могу быть писателем — певцом собственных бедствий. Мне нужно закрыть эту книгу и выспаться за годы бессонных ночей. Когда не давал уснуть автомат, а после перо.

Грозный отнял у меня поэзию. Больше я не пишу стихов. Я десять лет хотел написать "Реквием по Грозному", — поэму и песню, — а попал в этот город и потерял рифму. Как больно, как глупо все получилось!.. Я ехал сюда романтиком, поэтом, мечтателем, и в один год лишился этих профессий. И ничего не создал в стихах. Остался лишь этот дневник — походный словарь банальной затасканной прозы. И он — всего лишь строка из необъятной и нерифмованной поэмы войны.

…Товарищ! Да, помнишь ли ты, как писали мы эту поэму? Как заправляли кровью пустые чернильницы, как драли кожу с себя, когда не хватало листов. Как под дождем, и огнем правили эти страницы. Помнишь, товарищ?.. Закрой глаза, чтобы вспомнить всё до конца! Закрой глаза и вместо дня настанет в мире ночь, и ты еще раз вернешься в Грозный… Видишь?!. Ты снова здесь, в логове матерых волков! Ты снова автор нашей поэмы!

…И снова в поздний полночный час выходит шляться по плоскому небу бессонная старуха-луна. Хворая, с извечными пятнами-язвами, бледная, как бумага. И вновь умирает Город. Падает в прах древнее государство тьмы. Меняются краски, и черное становится белым, рождается свет, и видят слепые глаза. Незримый минуту назад, выходит из мрака светящийся призрачный Грозный — заброшенный Колизей, с проваленными лавками черни, с пыльными костьми гладиаторов. Встают до самой луны огромные каменные рога — расколотые здания институтов, щербатые трубы заводов, обтесанные худышки руин. Всё белое, да не для свадьбы, а для могилы. Белое бескровное небо, белые коробки домов, белая под ногами трава, белые лица людей. И, если сунуть нож в горло, польется белая кровь…