«Белая Идея не раскрыта до конца и теперь. Белая Идея есть само дело, действие, самая борьба с неминуемыми жертвами и подвигами. Белая Идея есть преображение, выковка сильных людей в самой борьбе, утверждение России и ее жизни в борьбе, в неутихаемом порыве воль, в непрекращаемом действии. Мы шли за Дроздовским, понимая тогда все это совершенно одинаково…

Дроздовский был выразителем нашего вдохновения, сосредоточием наших мыслей, сошедшихся в одну мысль о воскресении России, наших воль, слитых в одну волю борьбы за Россию и русской победы. Между нами не было политических кривотолков. Мы все одинаково понимали, что большевики — не политика, а беспощадное истребление самих основ России, истребление в России Бога, человека и его свободы.

Я вижу тонкое, гордое лицо Михаила Гордеевича, смуглое от загара, обсохшее. Вижу, как стекла его пенсне отблескивают дрожащими снопами света. В бою или в походе он наберет, бывало, полную фуражку черешен, а то семячек и всегда что-то грызет. Или наклонится с коня, сорвет колос, разотрет в руках, есть зерна…»

На дальнейшем маршруте в Таганрог, занятый немцами, дроздовцы не зашли. Однако, как и в Мариуполь «под австрийцем», отрядили в город два с половиной десятка удальцов для «разгрузки» германца от военного имущества. Разжились здесь снарядами, патронами, автомобилями, аэропланами, на которых теперь смог летать в авиатряде сформировавший его тогда в чине капитана галлиполийский докладчик на юбилее похода «дроздов» В. А. Андреянов.

После двухмесячного марша в крови и грязи весенних дорог отряд Дроздовского остановился перед долгожданной целью, последней преградой, отделяющей его от земель Тихого Дона — городом Ростовом-на-Дону. Разведка доложила о скоплении там огромных сил красных, но «все части Отряда», как будет вспоминать потом полковник Андреянов, «жаждали дать бой большевикам». Словно крестным знамением осенила их идущая на Руси Страстная предпасхальная неделя.

4 мая 1918 года вечером Страстной субботы белое воинство Дроздовского пошло на свою «всенощную» — на штурм, из которого не поворачивают. Ростов был ярко освещен и лежал как на ладони. Конница вырвалась вперед, понеслась по ростовским предместьям. Она неожиданно наткнулась на красную сильнейшую заставу, ударившую по ней дружным залпом. Кавалеристы пошли в лоб, смяли ее, перерубив самых отчаянных защитников. На плечах убегавших они проскочили к городским окраинам.

В первом эскадроне 2-го конного полка летел полковник М. К. Войналович, «правая рука» Дроздовского. У вокзала конников встретил ожесточенный огонь. Войналович спрыгнул на землю, приказал спешиться и первым бросился в атаку. Гремело от взрывов железо, лопались стекла, ржали лошади и беспрерывно хлестал свинец… Михаил Кузьмич бежал с револьвером в руке, он влетел на перрон. И тут его в упор застрелил красноармеец… Второй эскадрон уже дрался на товарной станции.

Когда к полуночи дроздовские пехотинцы подошли, белые ворвались в город. Красная пехота сдавалась эшелонами. Генерал Туркул вспоминал:

«Одна полурота осталась на вокзале, а с другой я дошел по ночным улицам до ростовского кафедрального собора… С несколькими офицерами вошел в собор…

Впереди качались, сияя, серебряные хоругви: крестный ход только что вернулся… Мы были так рады, что вместо боя застали в Ростове светлую заутреню…

Я вышел из собора на паперть… По улице, над которой гремел пушечный огонь, шли от заутрени люди. Они несли горящие свечи, заслоняя их рукой от дуновения воздуха…

В два часа ночи на вокзал приехал Дроздовский. Его обступили, с ним христосовались. Его сухощавую фигуру среди легких огней и тонкое лицо в отблескивающем пенсне я тоже помню, как во сне. И как во сне, необычайном и нежном, подошла к нему маленькая девочка. Она как бы сквозила светом в своем белом праздничном платье. На худеньких ручках она подала Дроздовскому узелок, кажется, с куличом, и внезапно, легким детским голосом, замирающим в тишине, стала говорить нашему командиру стихи. Я видел, как дрогнуло пенсне Дроздовского, как он побледнел».

На следующий день большевики подтянули сюда из Новочеркасска мощные силы. 28 тысяч красноармейцев ринулись на тысячу «дроздов». В яростном бою Белая гвардия устлала тремя тысячами трупов красных ростовские улицы, но вынуждена была отходить. Гонец к Дроздовскому от подошедших к городу немецких частей предложил ему подкрепление, но русский полковник отказался.

Отход прикрывали тяжелораненые офицеры-пулеметчики. Они били по наседавшим большевикам до последнего патрона, которыми застрелились… Офицеры соблюли заповедь полковника Жебрака, ставшую нормой поведения дроздовцев, из такого жебраковского рассказа:

— В японскую войну наш батальон, сибирские стрелки, атаковал как-то китайское кладбище. Мы ворвались туда на штыках, но среди могил нашли около ста японских тел и ни одного раненого. Японцы поняли, что им нас не осилить, и, чтобы не сдаваться, все до одного покончили с собой. Это были самураи. Такой должна быть и офицерская рота…

Добровольческий отряд оставлял Ростов и потому что был другой связной — от бьющегося в Новочеркасске с большевиками в разразившемся Общедонском восстании отряда Походного атамана генерала П. X. Попова вместе с Южной группой казачьего ополчения полковника С. В. Денисова. Дроздовцы устремились на подмогу из Ростова на Новочеркасск через Каменный Брод.

8 мая первый эскадрон белых, конногорная батарея и броневик «Верный» зашли в тыл к большевикам, которые заняли уже новочеркасские предместья, вот-вот и дожмут донцов… Дроздовская батарея обрушилась на фланг наступающих, броневик врезался в гущу резервов! Красные смешались. С другой стороны бросились в атаку воспрянувшие казаки… Побежавших советских били и преследовали пятнадцать километров.

В Новочеркасске в этот третий день Пасхи жители забрасывали прилетевших «дроздов» цветами. Михаил Гордеевич послал командующему Добровольческой армией генералу Деникину телеграмму:

«Отряд прибыл в Ваше распоряжение… Отряд утомлен непрерывным походом, но в случае необходимости готов к бою сейчас. Ожидаю приказаний».

После отдыха в Новочеркасске отряд полковника М. Г. Дроздовского 10 июня 1918 года прибыл уже в составе двух тысяч добровольцев в станицу Мечетенскую. Здесь дроздовцы прошли парадом, который принимали Верховный руководитель Добровольческой армии генерал М. В. Алексеев и ее командующий генерал А. И. Деникин.

22 июня Добровольческая армия отправилась в свой 2-й Кубанский поход, в котором дроздовцев свели в 3-ю пехотную дивизию.

Второй Кубанский поход командующий 3-й пехотной дивизией полковник М. Г. Дроздовский и командир Корниловского полка полковник А. П. Кутепов, который через три дня похода сменит убитого генерала С. Л. Маркова командующим 1-й пехотной дивизии, провоюют вместе и покажут себя, как всегда, с самой отменной стороны. Однако они, рьяные монархисты, плохо уживутся с февралистом, либералом генералом Деникиным, что позже Антон Иванович опишет таким образом:

«Своим трудом, кипучей энергией и преданностью национальной идее Дроздовский создал прекрасный отряд из трех родов оружия и добровольно присоединил его к армии. Но и оценивал свою заслугу не дешево… Рапорт Дроздовского — человека крайне нервного и вспыльчивого — заключал в себе такие резкие и несправедливые нападки на штаб и вообще был написан в таком тоне, что, в видах поддержания дисциплины, требовал новой репрессии, которая повлекла бы, несомненно, уход Дроздовского. Но морально его уход был недопустим, являясь несправедливостью в отношении человека с такими действительно большими заслугами. Так же восприняли бы этот факт и в 3-й дивизии…

Высокую дисциплину в отношении командования проявляли генерал Марков и полковник Кутепов. Но и с ними были осложнения… Кутепов на почве брожения среди гвардейских офицеров, неудовлетворенных «лозунгами» армии, завел речь о своем уходе. Я уговорил его остаться».

«Нападки» Дроздовского, «гвардейское брожение» Кутепова — все это из истории размежевания белых на монархистов и февралистов, «непредрешенцев», что, например, Донской атаман генерал П.Н.Краснов определял так: