Сместили с должности и командующего войсками горячего моряка Чаплина, на его место вызвали из Лондона бывшего там Российским военным агентом полковника Дурова. Из-за архангельских перемен произошла смена власти и в Мурманске, где ликвидировался местный совдеп и город перешел в областное подчинение Архангельску. Впрочем, состав руководства Мурманским краем не очень изменился. Местное всеядное начальство беспрепятственно разрешало, например, всем сочувствующим большевизму выезжать на советскую территорию. Здесь стояло пять батальонов англичан, по одному — итальянцев и сербов, один батальон и три батареи французов. Пробовали наступать отсюда вдоль единственной магистрали — Мурманской железной дороги, но фронт не очень двигался, остановившись приблизительно на половине расстояния между Мурманском и Петрозаводском. С приходом в октябре полярной зимы воевать и на Архангелыщине было несладко. Здесь установилась позиционная война, передовая которой тянулась отдельными фронтами: Онежским, Железнодорожным и другими. Белые и красные полки укрылись друг против друга в бревенчатых блокгаузах за колючкой, держа оборону изрядным количеством пулеметов и пушек. С архангельской стороны было около десяти тысяч солдат в иностранных частях и восемь тысяч в белых. Напротив расположились 6-я и 7-я красные армии в 24 тысячи бойцов при семидесяти орудиях.
Взгляд на положение дел в Северной области с точки зрения колчаковского правительства мы находим в книге бывшего его члена Г.К. Гинса "Сибирь, союзники и Колчак" (Пекин, Изд. Общества Возрождения России в г. Харбине, 1921):
"Территорией правительства (Северной области — В.Ч.-Г.) была одна губерния, а на правительстве лежали тяготы общегосударственных расходов по содержанию двух военных и двух торговых портов, железных дорог и т. д. Понятно, что правительство оказалось в полной зависимости от союзников, главным образом, от Англии. По предложению англичан была организована государственная эмиссионная касса, которая выпускала деньги, приравненные к стерлингам, в отношении 40 руб. за фунт. Это поставило всю экономическую жизнь края в полную зависимость от английских рынков. На новые деньги можно было покупать только там.
Зависело правительство от иностранцев и в военном отношении: британских войск было больше, чем русских, почти до осени 1919 года".
После Ноябрьской революции в Германии, окончания Первой мировой войны и отхода немецких оккупационных войск с русской территории начали поэтапный вывод своих частей с боевых позиций и страны Антанты. Признаком этого было отбытие из Архангельска послов восвояси. Генерала же Миллера Чайковский пригласил генерал-губернатором и командующим войсками в это время, потому что прежний командующий, полковник Дуров, повел себя не менее своеобразно нежели бывший до него «захватчик» капитан Чаплин, но с другой стороны.
Полковник Дуров, не нюхавший разложения армии, так как во время Февральской революции и после находился за границей, опасался прослыть контрреволюционером и распустил солдат, не поощрял командирскую строгость. Все его распоряжения, приказы, уставы носили отпечаток «керенщины», как прозвали дуровский либерализм офицеры. Например, он обращался к ним, чтобы "помириться с оскорбившими их солдатами и простить их".
Другое дело, что архангельское правительство, посоветовавшись с так же недовольными Дуровым англичанами, решило, чтобы и на этот раз не промахнуться с заменой командующего: вызвать для военного руководства не только генерала Миллера, но и генерала В.В. Марушевского, по сути, на один и тот же пост…
Первым доехал в Архангельск Марушевский, хорошо известный союзникам по его службе во Франции, где в минувшую войну командовал фронтовой особой бригадой. Он и стал командующим войсками Северной области, поначалу начал оправдывать ожидания. Марушевский реорганизовал управление командующего в штаб, приступил к усмирению бунтарского духа в мобилизованных частях. Архангелогородский пехотный полк затеял мятеж, который был сурово подавлен. Прибывший генерал снискивал правительственное доверие, в войска потянулись офицеры, которые не очень стремились под командование Дурова. Генерал Марушевский все же не придется здесь ко двору, но оставит печатные свидетельства, где искренне напишет, что политика англичан на белом Севере "была политикой колониальной, т. е. той, которую они применяют в отношении цветных народов". Он отметит: британские военные "до такой степени грубы в отношении нашего крестьянина, что русскому человеку даже и смотреть на это претило". "Отрезанные почти от всего мира трудностями сообщений и стеснениями, скажем просто, английской «диктатуры», мы были положительно политически слепы. Малейшее желание проникнуть за эту завесу вызывало определенное противодействие со стороны английского командования".
Возможно, Марушевский не скрывал все эти соображения и перед союзниками, раз все-таки отказались от его услуг, но подстраховаться также опытом, большой образованностью и сталью характера Миллера Чайковский решил еще до приезда и демонстрации своих возможностей Марушевского. Немудрено — к премьеру правительства Чайковскому после отъезда послов английское командование стало относиться небрежно и подозрительнее. Скорее всего, дело было в том, что с французским, например, послом масон Чайковский легко находил общий язык, а британских-то вояк речи этого "представителя русской демократии" мало впечатляли. Чайковский ждал от генерала Миллера, что тот станет «буфером» между англичанами и русской властью.
Генерал Е.К.Миллер прибыл в Архангельск 13 января 1919 года и занял должность генерал-губернатора и военного министра правительства. С Чайковским ему удалось пообщаться чуть больше недели — 24 января тот уехал в Париж на заседания Всероссийской дипломатической делегации, которая называлась также Русским политическим совещанием, Парижским Политическим совещанием (генерал Щербачев, князь Львов, Савинков, Маклаков, Сазонов), взявшим на себя роль зарубежного представительства российских белых армий. Чайковский войдет его состав и больше не вернется на белый Север, хотя постоянно будет контролировать и издалека «свое» правительство, которое фактически возглавил П.Р.Зубов. Приступивший к делам 52-хлетний генерал Миллер внушал к себе пиетет, прежде всего внешностью, в которой лейб-гвардейский лоск соседствовал с истинно генеральской внушительностью. Подтянутый, расправленные плечи, гордая посадка головы, коротко зачесанные волосы, огромный лоб с залысинами, многодумная морщинка между сдвинутых густых бровей. Под породистым носом — длиннющие усы с кончиками, закрученными вверх, бородка клином. В пристальном взгляде глаз неуступчивость, но и любезность. Архангельский представитель американских войск так описывал минувшие события и обстановку, сложившуюся в последующие месяцы:
"Английское командование отстаивало ту точку зрения, что в Области нужна твердая власть. Эту твердую власть англичане представляли себе не иначе, как военной. Они считали, что сговориться с населением невозможно, да и не к чему. Если жителей хорошо кормят и не обижают, то все будет хорошо. Особенно их испугали демократические проекты Верховного Управления. Поскольку главным военным элементом союзного командования были англичане, и поскольку считалось, что у них в Северной Области есть особая заинтересованность, ни французы, ни американцы не считали возможным особенно вмешиваться в их распоряжения.
Таким образом, все усилия были направлены к тому, чтобы свести на нет Правительство, сделать его наиболее бесцветным и безличным. И в то же время искали подходящее русское военное начальство. Присутствие Н.В.Чайковского весьма мешало. Когда он в начале 1919 года уехал — положение совершенно изменилось, и военная диктатура становится совершившимся фактом. Однако надежды, которые возлагались англичанами на генерала Марушевского, не оправдались. Он совершенно не подходил к роли военного диктатора, и только с приездом генерала Миллера оказалось возможным наладить административный аппарат".
