Корреспондент Би-би-си рассказал о своей поездке в Албанию. Если в Албанию приезжает человек с длинными волосами или же с бородой, то его прямо на вокзале просят остричься и побриться. Да еще деньги берут за услугу. А если иностранец попытается заговорить с непредусмотренным албанским жителем, то тот в панике убегает. Если же убежать некуда, то отворачивается к стене. Повсюду статуи, портреты, траншеи и огневые точки.
Теоретически говоря, при такой высокой дисциплине и бдительности в Албании давно уже должно было наступить полное изобилие и вообще коммунизм, но - следует отметить с плохо скрываемым удовлетворением: в магазинах там ни хера нет. Как сказал тот корреспондент - намного хуже, чем даже в СССР. А то как же, господа товарищи, а то как же еще могло быть?!
Вот и говори после этого, что Бога нет…
Мокрый снег
Вот - на автобусе я еду,
а вот я еду на метро.
И мокрым снегом, синим снегом
грязь узких улиц занесло.
В пустом, облупленном подъезде
над темной бездною висят
чугунные ступени лестниц,
что от шагов моих гудят.
На эти лестницы выходит -
выходит целых сто дверей.
А через мутные окошки -
свет уж горящих фонарей.
А лампочка в побелке желтой
под потолком едва видна.)
И среди ста дверей нашел я
ту дверь, которая одна.
"Ну вот, я, граждане, приехал."
И будем кушать мы креветок,
о чем не помню говорить,
и "буратину" будем пить.
И город за окном - бесшумный,
и дождь со снегом пополам,
и зимний сумрак, синий сумрак
сквозь переплет вечерних рам.
5 ноября 1981 г.
4.4. Пластмассовая канистра
21.XII.81
В последние дни курсы лекций и семинаров один за другим кончились. Сегодня была всего одна лекция, последняя - научный коммунизм. Тема - "переход от капитализма к социализму". Лектор привел высказывание Ленина о том, что между империализмом и социализмом уже нет промежуточных стадий. Все подготовлено для революции: монополизация экономики и централизация политики. Остается, значит, только взять власть. Одно непонятно: в чем же отличие этой всеобщей капиталистической монополии от социализма? Нет, я, конечно, знаю тезис Энгельса "пролетариат обращает государство в свою пользу". То есть, грубо говоря, сперва во власти сидят плохие, жадные люди, а потом приходят люди хорошие, прогоняют тех и садятся на их место. И начинают заботиться о трудящихся: снижать цены, повышать зарплату и т. д. Но неужели никакого отличия нет, кроме того, плохие люди сидят в руководстве или хорошие?
Лектору прислали несколько записок насчет Польши. (Сами понимаете, что с точки зрения диктатуры пролетариата объяснить происходящее в этой стране очень затруднительно. Особенно самые последние события.) Лектор явно начал волноваться. Обвинил во всем развитый частный сектор экономики (хотя государственный сектор, как более передовой, должен его успешно вытеснять), контакты поляков с зарубежными соотечественниками (которые, вроде бы, должны рассказывать полякам метрополии о тяжелой жизни при капитализме) и, конечно же, пресловутую "запущенную идеологию". В переводе на нормальный язык это означает, что польские лекторы и пропагандисты произносили недостаточное количество трескучих фраз. И более того - специальные польские товарищи не предпринимали никаких мер против тех, кто не только не верил этим фразам, но и смел открыто признаваться в этом.
"Вот не было железного руководства - и вот что вышло." А что, собственно говоря, вышло? И что это за интересы трудящихся такие, к которым самих трудящихся можно принудить лишь железом, видимо каленым? И кто, осмелюсь задать вопрос, должен принуждать? (С классовой, конечно, точки зрения.) А интереснее всего было бы узнать: а на фига самому принудителю все это надо? (19)
Концепция, впрочем, довольно солидная, солиднее, чем кажется на первый взгляд. Это только в дореволюционном прошлом люди сами являлись выразителями своих интересов. А теперь, после возникновения исторического материализма, эту функцию взяло на себя некое учреждение, учреждение настолько умное и хорошее, что оно гораздо лучше самих людей знает, что им, людям, следует хотеть. И как им, людям, следует жить. Нет, я пока не утверждаю, что все это плохо, я просто делаю выводы из ваших же слов. Концепция, повторяю, вполне цельная и непротиворечивая. Свободная мысль и свободное действие - это нечто вроде наркотика. Очень завлекательно, но и очень губительно. И человека следует ограждать от этого всеми доступными способами. Тем более, что после окончания курса лечения он сам же будет благодарить своих исцелителей. И человек не должен доверять своим инстинктам не только когда он безнадежный наркоман, но и - всегда. Раньше, когда люди еще были обезьянами, они могли верить самим себе - отличать съедобные плоды от ядовитых, убегать от хищников, но впоследствии, с усложнением общества и в особенности теперь, с возникновением неантагонистической формации, от этого следует раз и навсегда отказаться.
"Иные из советских литераторов с трудом усваивают, что истина, одна, отчетливая, ясная, реальная
- учение четырех великих мыслителей и вождей человечества - бережется в ЦК партии большевиков и руководить историей страны, думами человеческими у нас не поручено безответственной инициативе.
Руководство человеческими думами тесно связано со всем хозяйственным и социальным строительством страны…" (А.Толстой)
Ой, блядь! Ой, блядь! Руководить собрались, мудоблядские пиздохуебища! Даже "думами" они уже хуй намылили руководить, мало им всего остального. И какие сучьи формулировочки - "не поручено". Просто им не поручено - и вопрос отпадает. (20)
Нет, я, конечно, слышал такое выражение слов "морально-политическое единство", которое, несомненно, как раз и означает такое руководство. Но - мало ли, граждане, есть на свете трескучих выражений!
Про Белова сегодня слышал, что деды в армии уже выбили ему пять зубов.
Кроме того, сегодня наконец-то выдали деньги за сельскохозяйственную повинность. Заплатили всем рублей по семь и лишь некоторым - передовикам и бригадирам - по десятке. Смех один, за что они надрывались - за трешку. Т.е. получается 17 коп. в день. Менее двух коп. в час. Просто смех, я повторяю. (Для сравнения - летом 1980 года во время работы на Олимпиаде я имел около 80 коп. в час., хотя вся работа была - выдать ключи и расписаться в журнале. Сидячая, в тепле и сухости. А в 1978 году на олимпийской стройке имел 40 коп. в час, плюс кормежка. ) Теперь, господа, вы понимаете, отчего в магазинах нет картошки.
Многие тут же устремились по магазинам, чтобы немедленно же пропить эти жалкие подачки. И мы с Главкомом и Бонифацием тоже организовали небольшую пьяночку. Съездили в "автопоилку" на ул. Строителей. Грязный прокуренный зал, множество подвыпивших мужиков и некоторое количество женщин. Шеренга разливочных автоматов вдоль стены. Залили девять литров в пластмассовую канистру (десятый литр не поместился, пена потекла из-под воронки) и поехали в общежитие к Бонифацию.
Сидели часов пять и усидели канистру почти до донышка. Втроем. Закусывали плавлеными сырками. Правда, пиво под конец стало невкусным, потому что канистра пластмассовая, "для непищевых". Но под конец уже не так заметно.
В самом начале мероприятия пришла Чуркина, спросила вредным голосом: "Пьянствуете?", затем набросилась на Бонифация: "Книгу давай!" Бонифаций вытащил здоровенную книженцию. Пока они трепались (Бонифаций уговаривал Чуркину разделить компанию, а она с презрением отказывалась: "Сколько раз я тебе говорила, что пиво я ненавижу!") успел поглядеть, что за книга. Переплетенная ксерокопия "Доктора Живаго" Пастернака. Заграничное издание. Последняя глава: вскоре после окончания войны два человека сидят летним вечером у окна с видом на московские улицы и читают тетрадку стихов своего давно умершего знакомого. "…Именно в этот вечер будущее расположилось ощутимо внизу на улицах…" Ничего, в общем, особо антисоветского.
