IV. Медленное лето

4.1. Красновидово

10.IX.81

Сегодня после обеда полчаса поработали на картофельном комбайне. Потом комбайн сломался и мы четыре часа сидели без дела. Погода была пасмурная, но теплая. С утра шел небольшой дождь, но к обеду перестал. Бригадиром сейчас у нас Белов. По сравнению с первыми днями, когда работали под началом другого бригадира, при Белове прямо рай. Нас инструктировали, например, что в случае поломки комбайна следует спешиться и собирать картофель вручную, но Белов даже не вспомнил об этом. Комбайн чинили до самого ужина, но так и не починили.

Манеры у Белова откровенно бандитские. Через каждое слово вставляет матерное. (При дамах, правда, стесняется, как обыкновенно стесняются заядлые матерщинники.) Курит непрерывно, исключительно "беломор" и водкой от него воняет каждый день уже с утра. Глаза красные, опухшие до такой степени, что нижние веки переходят непосредственно в щеки, как у алкаша с двадцатилетним стажем. Ходит все время, и на работе, и в лагере в грязных резиновых сапогах, кожаной шляпе и тонкой курточке. Погода почти все время была холодная, я, например, под казенный ватник надевал еще куртку, а он, вроде, и не мерз. Видимо, оттого, что вечно пьяный.

На ужин опять дали жареную рыбу с жидким картофельным говниром и гнусный чай. После ужина гулял в Красновидово. (Неофициальное название "Красновидео" или "Краснозадово".) Поселок километрах в двух по шоссе к северу от лагеря. Звонил там домой. Магазин уже закрыт.

На собрании в первый день нам зачитали так называемый "Приказ N 1" - о правилах режима. Множество запрещений, в их числе - покидать без разрешения "пределы дислокации отряда". Зону то есть. Так что приятность прогулки усугубляется привкусом запретности и риска.

В дальнем конце зоны - едва заметная тропинка в траве через футбольное поле. За кустами в заборе проделана дыра. Сырой вечерний лес, туман между стволами сосен. Неожиданно пересекаешь роскошную дорогу - бетонные плитки и стилизованные под старину фонари - от шоссе к военному санаторию. Затем опять мокрая тропинка. Лес еще совсем зеленый. Погода к вечеру несколько прояснилась. По выходе из леса на другой стороне шоссе находится Красновидово. Водонапорная башня и покосившиеся домики.

В девять вечера теперь уже темнеет. Возвращаясь, к зоне подходил ощупью.

Разместили нас тут в пионерском лагере. В зоне, проще говоря. В пионерской, но в зоне. Возле ворот - баня, столовая и котельная, вдоль асфальтовой дорожки - штук десять "бараков" - оштукатуренных деревянных домиков. Веранда и четыре комнаты. Привезли нас человек триста - весь пятый курс.

В километре к западу находится Можайское водохранилище, а Можайск - в десяти километрах к югу. Вдоль шоссе - лес и поля, большей частью картофельные. Когда подъезжаешь к Можайску - вид очень впечатляющий. Дорога, петляющая по холмам и оврагам, впереди на возвышенности - туманный город и над ним силуэты трех церквей.

Неделю назад по случаю болезни взял освобождение от работы и съездил в Москву. Это, конечно, тоже воспрещается, даже больным - лежи себе в бараке и болей. Не нравится в бараке - ложись в санчасть. Но многие люди все равно как-то исхитряются уехать. Поездки в Москву здесь - вопрос престижа, авторитет человека в значительной степени определяется тем, ездил ли он в Москву, а если да - то сколько раз и надолго ли. Наподобие выездов за границу в цивильной жизни. Вопрос престижа и самоуважения. Олег ездил уже два или три раза. Через недельку и мне надо бы опять заболеть и съездить.

В прошлом году, когда я немного увлекался живописью, сделал рисунок гуашью на кусочке фанеры. Очень напоминает комнату, в которой мы тут живем. Голые зеленые стены и охряной потолок. Горящая лампа под белым конусообразным плафоном и черный провал окна или, может быть, двери.

"…Вокруг меня пусто и просторно, много воздуха, много голой и неуступчивой черноты октябрьского вечера." (Эренбург, "Лето 1925 года")

Вообще-то обижаться грех. Живем мы тут едва ли не лучше всей зоны. В комнату поселили всего четверых: меня, Олега, Главкома и Бонифация, который вскоре заболел и скрылся в Москву. Пятый студент нашей группы Мойша от сельскохозяйственных работ освобожден по причине плохого зрения. А в других комнатах понапихано человек по 8 - 10. Часть кроватей разобрали, вместо них поставили стол, который нашли сломанным на свалке и кое-как починили. На дверь прибили крючок. Вместо одной из лампочек ввинтили остроумное изобретение: розетку с резьбовым цоколем, поскольку розеток в комнате не обнаружили.

Олег давал читать стихи эмигрантского поэта Бродского. Раньше несколько раз слышал его чтение по вредным голосам - нравилось не очень. Сюрреалистические нагромождения. И читает он гнусаво и с завыванием.

А сейчас некоторые стихи понравились. Например, стихотворение про тюрьму "Сонет". (Нерифмованный.) Прохождение месяцев в заключении, освобождение товарища. А в конце:

…А я опять задумчиво бреду

с допроса на допрос по коридору

в ту дальнюю страну, где больше нет

ни января, ни февраля, ни марта.

(Сидел он в начале 60-х годов за "тунеядство".)

Здесь же, напротив, времена года воспринимаются значительно острее, чем в Москве. На третий или четвертый день летняя жара кончилась, наступили дожди и холод; теперь, слава богу, стало немного теплее. А вот дней недели тут действительно нет. Ни воскресенья, ни понедельника, ни вторника: поскольку работаем без выходных. Сплошная бесструктурная неделя, причем неопределенной длинны - не то 30 дней, не то 40. Никто не знает, когда вся эта фигня кончится.

В прошлом году, как слышал, людей держали тут до середины октября. Под конец по утрам работать нельзя было при всем желании: земля за ночь промерзала.

4.2. "Горела люстра"

23.IX.81

Белов бесился, бесился и добесился. Причем в последние дни он просто неистовствовал, точно чуял свой близкий конец. Позавчера, например, он увидел, что на соседнем комбайне работала девушка в шапке с необычно длинной кисточкой. Эта шапка ему очень не понравилась, а может и наоборот - слишком понравилась, разве его поймешь. Во всяком случае, он стал незаметно, а потом и в открытую кидаться картошками ей в голову. Девушка та сперва удивленно оглядывалась, но увидев, что кидается не кто-нибудь, а сам Белов, только прикрывалась руками. Белова никто не остановил, да он бы и не послушался.

А вчера он устроил у нас в комнате попойку. Неожиданно приперся к нам после ужина с двумя приятелями. Привели с собой также Чуркину, у которой было с собой две четвертинки спирта. Я только на язык себе капнул - 5 или 10 грамм. Вдруг он не медицинский, как она уверяла, а какой-нибудь метиловый, от которого слепнут или совсем умирают. "Если я сейчас ослепну, то тебе будет очень стыдно!" Главком тоже попробовал, посидел немного и ушел в клуб смотреть кино. Я же весь вечер лежал в углу на своей кровати и читал, а они за столом пьянствовали.

Повадился, он сюда, зараза. Каждый день приходит и торчит, будто его приглашали. Однажды несколько часов подряд пел с неправдоподобным надрывом свои любимые блатные песни. "Будь проклята ты, Колыма", "По зоне гуляет, по зоне гуляет зека молодой" и пр.. Главкома заставил аккомпанировать на гитаре. Конечно, где же ему еще спирт жрать, кроме как не у нас в комнате? Обстановка почти цивильная: чайник, стол, стулья. И живут тут лишь его подчиненные, которые обязаны любить и слушаться своего начальника. Да и тех всего двое - я и Главком. Бонифаций так и не вернулся. Олег три дня назад тоже уехал в Москву. Отпросился он у Белова, а не у "комиссара отряда", как полагается и только на один день. Белов вовсю грозился его заложить, но пока не заложил.

Когда Олег тут - Белов и носа к нам не показывает. Уважает. Точнее, один раз просунул в дверь харю, увидел Олега и моментально исчез.

Белов выпивал весьма артистично: нальет чуть ли не треть стакана спирта, закроет ладонью, чокнется со всеми ("скорей, скорей, а то испарится!") и выплеснет себе в пасть - не разбавленный. (Остальные спирт разбавляли.) От разбавленного спирта, объяснил он, пьянеешь слишком быстро. Несколько секунд со счастливым видом хлопает себя рукой по груди, ухая и крякая, и только потом запивает глоточком воды. За водой, гад, меня посылал. Когда на второй раз я попытался отказаться, вмешались его собутыльники: "Ты все же один тут трезвый."