«А ты можешь, село, перечислить имена и годы правления византийских императоров?» — мог он ни с того, ни с сего обратиться к кому-нибудь из сокурсниц. Самым распространенным ответом ему было смущенное «хи-хи». А дальше, пока Малахов сыпал именами и датами, девицы таяли, рдели и заглядывали ему в глаза. «И что с тебя взять, дура?» — миролюбиво заканчивал Шура с царскими династиями и, добивая жертву интеллектом, шел на второй заход: «А знаешь, сколько…?» И все повторялось. Вот такой покоритель девичьих сердец. Снорк-зануда в самой тяжелой, запущенной форме, с добавлением дешевого актерства и беззастенчивого самолюбования, рядом с которым милое кокетство фрекен Снорк — фарфоровая пастушка с изящным букетиком, которую поместили возле мухинской сладкой парочки, мужественно вздымающей серп, молот и девятитонный шарфик.

Я грешным делом полагала, что ежели мамзель вынесла три-четыре малаховских речитатива и не придушила этот «уникум», то ей полагается хотя бы небольшая компенсация в виде приглашения в кабак или на дискотеку. Но увы, на просвещении у Шуры все и заканчивалось. Ибо до танцев он не унижался (он вообще с трудом ходил), а тратить деньги на кормежку дур необразованных, далеких от заучивания километровых списков имен и дат, — это он просто считал ниже своего достоинства, о чем заявлял открыто. Шура считал, что ухаживать должен не он, а за ним. Впрочем, я полагаю, если одна из девок и отважилась на попытку накормить-напоить нашего жирника-интеллектуала за собственный счет, то Малахов все равно отказался… бы. Он патологически боится женщин. А пойти в педерасты мешает здоровое военное воспитание.

Меня-то Малахов еще в начале первого курса попытался проверить «на вшивость».

А ты, вообще, кто та-акая? — встретил он меня презрительно-недоуменным вопросом, когда я входила в аудиторию «в первый раз, в первый класс». Как будто моя бякина индивидуальность могла быть кому-то не видна и непонятна.

Элега-антно, — усмехнулась я, — Ну, тебе-то уж точно представляться не надо. Поскольку все твое пролетарское происхождение у тебя на физиономии написано. А еще злость к классу эксплуататоров.

А ты, значит, из эксплуататоров?

А как же. Смазливые девицы все из эксплуататоров. А ты не знал?

А ты, значит, смазливая? А по-моему — страшная!

Твои проблемы. Вкус неимущего для меня — не авторитет. Меня любят богатые мужчины.

То ли Малахов услышал в моем трепе какие-то скрытые заигрывания с собой, любимым, то ли с ним раньше никто так не разговаривал, но он явно струсил. Разговора не продолжил, на людях больше не хамил, вообще обходил меня за версту. Словом, получив отпор, повел себя разумно, старался больше не нарываться. Дурой он меня звал исключительно за глаза. Так что я была избавлена от его просветительских наскоков. Зато других он просто насиловал своей эрудицией: любил встать посреди коридора и начать громко разглагольствовать. Наши барышни и пожилые преподавательницы были от него в восторге. Я осталась на обочине тропы народной любви, о чем нисколько не жалела.

И тут-то наши девицы решили взять меня в конфидентки. То Люська, закатывая глаза, допытывалась у меня в курилке:

Разве тебе не кажется, что Малахов — это нечто? Он та-акой своеобра-а-азный!

Он, что, поведал тебе намедни, сколько костей в теле динозавра?

Ляль, ну че ты придуриваешься? Ну кого с ним из наших сравнить можно?

Из наших — нельзя. Только параноиков в последней стадии.

Да ладно тебе. Не, он как загнет! Очень своеобразный!

То Аленка грустно исповедывалась:

Мне кажется, Шура меня любит и скрывает свои чувства!

Почему ты так думаешь?

У нас очень сложные отношения. Он ведет себя со мной неадекватно!

Дурой, что ли, называет?

Ну, и это тоже. Но без малейшего повода! По-моему он мне хочет сказать что-то большее, но стесняется своих эмоций.

Ляля, молчать! В такие минуты даже змея не жалит:

Тебе, Ален, виднее. А чем же он так тебя привлек?

Это же очевидно. Он очень значительный! Он обо всем знает. Он очень интересный, незаурядный человек.

Только не слишком воспитанный.

Все талантливые люди неадекватны в своем поведении!

С чего она взяла? Кто вбил ей эту дурь в голову про неадекватность талантливых людей? Почему ум так легко приравнивается к бессмысленному поглощению информации? Какой смак в знании, которое не обрабатывается, а существует как самоцель или как средство для демонстрации? Словно двухметровый хвостик для птички. Главным образом для павлина.

Ляль, а у тебя с Малаховым было? — Аленка смотрела на меня испытующим взором.

С чего ты взяла?

Ну, он болезненно на тебя реагирует, я заметила. Никогда с тобой не разговаривает, плохо о тебе отзывается…

Слушай, а не проще ли сделать вывод, что я ему просто не нравлюсь? А он мне. И все!

А это возможно?

Что возможно?

Чтобы Малахов не нравился?

По мне — так запросто!

А на днях на меня обрушилась Светка. И ведь не предвещал же день ничего плохого. Сидели себе тихо, готовились к зачету. И тут Светка задает мне вопрос дрожащим голосом и нарочито безразличным тоном:

Ляль, а что ты думаешь о Малахове?

Ничего особенного. Дурак и хам.

Пауза.

Ты сама так считаешь или тебе кто-то сказал?

Сама.

Почему?

И вдруг меня как прорвало:

А тут ничего сложного. На самом деле ваш обожаемый Шура прост, как репа. Информацию он копит оттого, что боится собственной заурядности. Надеется на ложные предпосылки, на «закон отличника»: чем больше прочтет, тем умнее будет. Увы. Чтобы так прямолинейно рассуждать, надо не иметь ни малейшего представления о природе ума. А Шуряй, кстати, и сам в собственном интеллекте не уверен, потому и ведет себя агрессивно. Сразу начинает давить. Вопросы задает, будто перед ним отчитываться обязаны. Уверенные в себе люди не хамят всем поголовно. Им это незачем. Они спокойны и благодушны. А Малахов всегда ощетиненный. Как он себя с девками ведет? Школьники от таких комплексов лет в пятнадцать выздоравливают. А Шура, бедолага, до сих пор весь в скепсисе. И все от страха. Не знает, как надо при бабе держаться, чтобы выглядеть нормально — вот и выпендривается на уровне детского сада. «Смотрите, сколько я знаю!» — и бегом в кусты.

Светка сидела сгорбившись:

Наверное, так оно все и есть. Я что-то такое подозревала. Что же мне делать? Он всегда был для меня загадкой. И вот теперь так раскрылся. Во что мне верить? Кого любить?

Последние реплики относились явно не ко мне, а к Боженьке. И все же я рискнула дать совет:

Кого-нибудь не такого корявого, а лучше милого и обаятельного.

Светка медленно качала головой. Она против своей воли была согласна со мной. Но так просто сдавать свой окоп ей не хотелось. Столько затрачено сил! Сколько пролито слез! Сколько сладких мук и тяжких дум! Моя бы воля, я бы ей включила надрывно грустный полонез Огинского. «Расставанье с родиной» — ну очень освежает. Перед Светкой тоже маячило расставанье с психологической родиной — пространством без конца и края под названьем «Мазохизм».

Почему наши женщины, начиная с теток и бабок и кончая совсем юными созданиями, так охотно причаливают к этому берегу, словно он медом намазан? В пособиях по психологии все бла-бла-бла про мазохизм одинаковы: несамодостаточная личность старается себя дополнить за счет защитника-покровителя, причем довлеет образ строгого отца, формируется взаимосвязь «наказание-защита» — «если бьет, значит, любит». И в случае чего спасет, убережет, телом прикроет. Нехитрая модель. Ошибка в начале и крах в конце. Но ты попробуй в ту степь не свернуть, коли тебя кони несут! А от чего, спрашивается, ваши кони внезапно понесли, милая барышня? От паники. А откуда паника берется? От неуверенности в себе и от страха перед большим жестоким миром. Вот так. Причины-следствия, как на ладони. Но это ничего не меняет.

Я не люблю, когда на меня давят. И мне противно, когда меня используют — для самоутверждения, например. Унижений я терпеть не собираюсь — ни от кого. И исключений не сделаю даже для всего из себя признанного авторитета. Если я не спрашиваю у пресловутого «знающего человека» совета и помощи, нечего ему лезть и клеиться ко мне со своими выдающимися (а чаще мнимыми) талантами. И даже если мне что-нибудь этакое информативное занадобилось, плоды познания пополам с желчью и прочими выделениями организма я принимать отказываюсь. Согласился помочь — веди себя по-человечески, а не плюйся ядом на дальность расстояния. Не умеешь по-человечески — уединись в пустыне и беседуй с птицами. Или с крысами — самая лучшая компания для тебя и тебе подобных.