Через час вернулся Феликс. Он десять минут звонил в дверь, а когда Ханна высунула голову в окно и велела ему убираться к чертям собачьим, он принялся названивать всем соседям. Ей пришлось спуститься и открыть ему дверь.

– Что ты здесь делаешь, Феликс? – спросила Ханна, когда он вошел за ней в квартиру. По непонятной причине она порадовалась, что не успела переодеться, а значит, Фе­ликс, идущий сзади, имел возможность лицезреть покачи­вающиеся бедра и длинные ноги.

– Хотел тебя увидеть, Ханна. Надо поговорить.

«Это что, dйjа vu?» – мрачно подумала она, вспомнив, что пару часов назад те же самые слова произнес Гарри.

– Разве сегодня Международный день бывших бойфрендов? – спросила она. – Я что-то не слышала такого в новос­тях. Нет, ничего не говори! Ты застрял на четыре недели в машине времени и только сегодня вернулся в наш век. Так?

– Я сглупил, Ханна, – пробормотал Феликс.

Если Гарри рассчитывал убедить ее с помощью слов, Фе­ликс использовал более действенные приемы. Он обнял ее за талию и начал целовать. Ханна сразу почувствовала, как от откровенного желания сжимается все внутри. Что-что, а це­ловаться Феликс умел. Если он когда-нибудь захочет сменить профессию, из него выйдет превосходный альфонс.

На мгновение она позволила себе утонуть в его поцелуях, прислонилась к нему, почувствовала, как эротично двигают­ся его бедра. Месяц без него – и она чувствует себя, как пут­ник в Сахаре, набредший на журчащий холодный источник. Одной рукой она обхватила его за шею, другой прижала по­крепче к себе… И внезапно замерла. Что она делает?! Если ей нужен дешевый секс, все, что требуется сделать, это поехать в ночной клуб и выбрать там парня, который спрятал свое обручальное кольцо в задний карман. Зачем поддаваться Фе­ликсу, который сначала приручает ее, а потом, когда ему за­благорассудится, оставляет? Бросает. Как Гарри.

Она представила себе, как они обмениваются впечатле­ниями после ее ухода из бара. Глупая Ханна, стоит взглянуть на нее щенячими глазами, поддразнить поцелуями и хоро­шим сексом – и можно делать с ней все, что захочешь.

Собрав все силы, она оттолкнула Феликса.

– Ханна? – растерялся он.

– Феликс, ты исчез, не сказав ни слова. Я не могу этого простить. Все кончено, – заявила она, тяжело дыша от жела­ния и гнева.

– Я знаю, но это все потому, что я слабый, Ханна, – сказал он. – И напуган. Мне стыдно было звонить тебе после Рождества. Я знал, что ты ужасно злишься, и я не мог… Ты такая сильная, ты моя опора. Ты мне нужна.

– Господи, какая чушь собачья! – прошипела она, не] зная, что больше ее злит – Феликс, который появился в ее жизни как ни в чем не бывало, или она сама, поддающаяся на его поцелуйную тактику. – Ты знал, что я злюсь. Еще бы мне не злиться. Но я бы тебя простила, потому что любила. Одну неделю, две недели, тогда я еще могла тебя простить. Но четыре недели – это уже перебор, Феликс. Да еще на Рождество! Когда все радуются, черт возьми! Извини. Уби­райся. Ты хотел поговорить – вот мы и поговорили.

– Я пришел за тобой. Ты моя опора, Ханна, – повторил он. Это прозвучало так фальшиво, как строчка из второразрядного сериала.

– Неужели Том Стоппард уже не пишет тебе текст? – ехидно спросила она. – Тебе требуется что-нибудь поживее, Феликс.

– У меня никогда не было такой остроумной женщины, как ты, Ханна, – ласково сказал он.

– Даже среди тех потаскушек, которых ты трахал после того, как оставил меня? – огрызнулась она. – Я видела ста­тейку в «Алло!» про тебя и «очаровательную спутницу» на премьере фильма ужасов. По тому, как она на тебе висла, вполне можно было принять ее за твою подружку. Или она тренируется для роли твоей подружки в фильме? А может она дочка какой-нибудь шишки, и ты встречался с ней ради карьеры? Хотя не такое уж великое испытание выйти в свет с крошкой, с ног до головы одетой от Гуччи. Так что, она помогает твоей карьере, Феликс?

Та фотография окончательно добила Ханну. Смеющийся Феликс, одной рукой обнимающий двадцатилетнюю блондинистую красотку, слегка прикрытую прозрачным шелком тропическим рисунком. О нем писали как об актере, удачно снявшемся в телевизионном сериале «Посторонние». Она – неопознанная блондинка. Ханна в сравнении с ними обоими почувствовала себя уродиной. «Неудивительно, что он смыл­ся, – удрученно подумала она тогда, – раз у него такая жен­щина».

– Полагаю, в тот вечер ты не слишком по мне скучал, Феликс?

Он печально повесил голову.

– Я знаю, я тебя не заслуживаю, Ханна. Но, пожалуйста, не выгоняй меня. – Он сел на диван и спрятал лицо в ладонях. – Ты мне так нужна. Ты ведь не можешь сказать, что не скучала по мне? – Он поднял на нее умоляющие глаза.

«Господи, ну до чего же хорош, – не к месту подумала она. – Просто неотразим. Но я должна сопротивляться».

– Да, я скучала, – спокойно сказала она. – Ты даже представить себе не можешь, как сильно. Именно поэтому я не хочу больше с тобой связываться, Феликс. Я не мазохист­ка. Пожалуйста, уходи.

Он грациозно поднялся с дивана и еще раз взглянул на нее душераздирающим взглядом.

– Прежде чем я уйду, – тихо сказал он, – я хотел бы кое-что пояснить. Ты не понимаешь. Я не хотел в тебя влюб­ляться. В мои карьерные планы любовь не вписывалась. Я не хотел любить, мне нравилось дурачиться, волочиться за жен­щинами, получать удовольствие. Но я встретил тебя, Ханна, и все полетело к черту. Я влюбился. – Лицо его стало на удивление мрачным, резче прорезались морщины. Казалось, он сейчас не играет, а действительно расстроен. – Знаю, в этом нет ничего хорошего, но я пытался бороться со своим чувством. Я хотел, чтобы с тобой было, как с другими: ме­сяц – и до свидания. Но не вышло. Я тебя люблю, хотя и не хочу этого. Я своим поведением не горжусь, но это правда. Мне хотелось, чтобы ты поняла, и прости меня, если сделал тебе больно.

Ханна молчала, боялась заговорить. Она надеялась, что ей удастся сохранить каменное выражение лица, пока он не уйдет. Никогда ей не приходилось так трудно, как сейчас: смотреть, как он уходит, и не окликнуть его. Ей хотелось этого безумно, но она знала, что не должна, Она стояла непо­движно, пока не услышала звук захлопнувшейся внизу двери, и только тогда она позволила себе отпустить тормоза.

Слезы градом катились по ее лицу. Кого она пытается об­мануть? Вовсе она не разлюбила Феликса, ничего подобного, она все еще безумно его любит. Ей хотелось обнять его, по­целовать, заняться с ним любовью. Немыслимо даже думать, что он навсегда исчез из ее жизни, что он никогда не при­жмет ее к себе, что она не сможет его коснуться, не почувствует его дыхания на своей коже. Невозможно представить себе жизнь, в которой Феликс будет существовать, но она не сможет его видеть, не сможет никогда услышать его хрипловатый голос, полный любви, никогда не коснется с нежнос­тью его лица.

Ханна рыдала, вспоминая чудесное время, проведенное вместе с ним, рыдала, потому что знала: Феликс был бы сей час с ней, если бы она позволила ему остаться. Плевать ей, со сколькими женщинами он спит, кроме нее, ей бы только иногда его видеть. Гордыня заставила ее выгнать его, и теперь она за это расплачивается. Одна, одна навсегда.

Наконец Ханна заставила себя прекратить истерику, механически пошла в ванную, и едва узнала себя в зеркале женщина с ввалившимися глазами и потоками туши на щеках. Она выглядела на все семьдесят, а не на тридцать семь. Зачем удивляться, что Феликсу захотелось встретиться с беспечной юной девушкой? Ему нужна хорошенькая молодая женщина, а не старая неврастеничка с тяжелым эмоциональным грузом прошлого.

Она сняла макияж и умылась. Затем сбросила рабочую одежду и надела самое удобное из того, что попалось на глаза: старые мягкие джинсы и огромный, бесформенный серый свитер. Прошлепала босиком на кухню и огляделась. Когда он пришел, она готовила ужин – макароны с луком и чесноком. В кухне сильно пахло чесноком, но Ханна уже потеряла всякий аппетит.

Она сбросила чеснок в ведро и швырнула пластиковую доску в раковину. Ужин для одной – такова теперь ее судьба! Она никогда больше не приготовит вкусный ужин на двоих. Хотя повариха из нее никчемная, Феликс всегда хвалил ее стряпню.