Десертная ложечка выскользнула из моих рук и шлепнулась на пол.

– Маринка… Ты что забыла, что с тобой произошло?! Ты ведь чуть не погибла!

– Это была случайность, – покачала головой она. – Я не первый год в бизнесе, сама не понимаю, как так лоханулась. Говорила вчера об этом с Драконом, он пообещал меня подстраховывать, если что.

– Мне кажется, ты делаешь непоправимую ошибку…

– Глашка, не надо! Принимай меня такой, какая я есть. И на что, по-твоему, я должна жить?

– Но ты же собиралась искать работу…

– Не будь наивной. У меня нет ни образования, ни опыта. Одна смазливая мордашка. Ну сходила я на два собеседования к мужикам, которые секретарш искали. И что ты думаешь? Оба обрадовались. Увидели меня – глазки так и загорелись. Сразу стало понятно, в чем будет заключаться моя работа. Оклад восемьсот долларов! Да мне за одну сессию столько платят. А работа, между прочим, та же самая, только без камер.

Я потрясенно молчала.

– И не надо так на меня смотреть! Вообще, с тех пор, как у тебя появился Данила, ты стала какой-то… снобкой.

Я поперхнулась:

– Да что ты говоришь такое?! Между прочим, этот сноб Данила спас тебе жизнь!

– Спасибо, – криво усмехнулась она. – А теперь пусть не мешает мне жить так, как я хочу. И ты вместе с ним!

Что я могла ей сказать?

Какое-то время сидели молча. Маринка то и дело посматривала на часы – ее тонкое запястье обнимал изящный серебряный ободок. Любимое приобретение – антикварные часики, украшенные мелкими брильянтами. Несколько месяцев страстного потения перед камерами – и заветные часики в кармане.

– Ну а зачем ты меня позвала? – спросила она.

– Да так. Хотела про Лену рассказать. Она на Маврикий уехала, с Пупсиком.

И тут Марина огорошила меня во второй раз:

– Знаю, – спокойно сказала она, – Ленка мне перед отъездом звонила, советовалась.

– Что? Она тебе звонила? И ты ничего не сказала мне?!

– А смысл? – спокойно передернула плечами Марина. – Я заранее знала, что ты скажешь. Примчишься со своими страстными речами и, брызжа слюной, толкнешь речь об искренности и самооценке.

Комната закружилась у меня перед глазами. В голове вальсировали горячие оранжевые шары. Что она такое говорит? Что? С каких это пор две ближайшие подруги объединились против меня?

– Ты, Глашка, в последнее время стала какая-то… другая. Уж прости, но с тобой стало сложно.

Я растерянно на нее смотрела – Маринка прятала глаза, ковыряясь в своем незаправленном салате.

– Ленка была в истерике. Говорила, что не хочет жить, что она потерялась, что не любит своего Пупсика и не знает, что ей делать.

– И что ты ей посоветовала? – спросила я, хотя ответ был предсказуем.

– Я сказала, что в ее жизни было достаточно любви. Что нельзя годами порхать над асфальтом, потому что рано или поздно ты на него шмякнешься и больно разобьешь коленки. Надо когда-то подумать о будущем. И если в ее жизни появился такой потрясающий шанс, было бы грехом его упустить.

– Так, значит, это она из-за тебя… изменила свое решение!

– Думаю, в глубине души она была со мной согласна. Конечно, твои слова ее смутили, но в итоге победил здравый смысл. И не надо так на меня смотреть! Глаша, ты всегда была идеалисткой. Знаешь, что я подумала, когда впервые увидела тебя?

– Что? – потрясенно прошептала я.

– Я подумала: ну как такие создания умудряются выживать в этом городе?

– Но когда мы познакомились, я была другой. Я только сбежала из дому, я первую неделю жила одна…

– Поверь мне, за эти годы ты не изменилась, – усмехнулась Марина. – Конечно, наивность и вера в то, что светлое будущее придет само собой, – это здорово, но… Аглая, так нельзя! Лена свой выбор сделала.

– Но…

– И если ты хочешь по-прежнему с нами общаться, давай больше не будем это обсуждать. – В нежном Маринкином голосе появилась несвойственная ей твердость. – И насчет меня тоже. Поверь, принять это решение было непросто. Но мне это нужно, понимаешь? Нужно для выживания. Я же не хочу убраться в свой родной город, где все обо мне давно и думать забыли! Я не хочу менять свою жизнь…

… Она говорила что-то еще. Долго говорила, проникновенно. Но почему-то мой мозг не желал воспринимать смысл ее слов – наверное, то была своеобразная защитная реакция. Под убаюкивающий монолог я десертной ложечкой осторожно ковыряла пирожное и думала о своем.

А что, если я ошиблась? Если новая жизнь, которой я так шумно радовалась, означает совсем не то, что я под ней подразумевала? А вдруг… Вдруг ненормальная баба Зина права и прямо сейчас, в данную конкретную минуту, я упускаю тот из возможных вариантов будущего, который мог бы стать действительно счастливым? Ради жизни, которую я сама себе придумала и которую пытаюсь придумать для своих подруг. Не удержавшись от усмешки, я подумала, что веду себя совсем как моя бабушка. Из лучших побуждений раскладываю жизненный пасьянс окружающих меня людей.

– Глаша? Эй! Прием-прием?

Несколько раз моргнув, я сконцентрировалась на взволнованном Маринкином лице.

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

– Все в порядке, – улыбнулась я.

– Но у тебя такое лицо… Ты меня не слушала, да? Смеешься не к месту!

– Марин, ты меня прости. – Я посмотрела на часы. – Но я должна идти.

– Ну вот, я так и знала. – Она поджала свои красивые губы. – Так и знала, что после всего этого ты не захочешь иметь со мною дело. И Ленка предупреждала.

– Маринка, милая, дело совсем не в этом! Я тебя люблю и Лену тоже! Разве я могу вас бросить? Что бы ни случилось…

Она удивленно заморгала:

– Ты сейчас говоришь то, что думаешь? Или пытаешься сделать хорошую мину при дурной игре? И почему ты тогда…

– Просто я вдруг вспомнила об очень важном деле, которое не может подождать и пятнадцати минут!

– О каком же? – подозрительно прищурилась она. – Не хочешь говорить?

– Обязательно расскажу. Но потом, когда вернусь. Марин, меня, скорее всего, не будет в Москве пару недель. Я уеду в путешествие.

Она уставилась на меня недоверчиво:

– В какое еще путешествие?

– В Южную Америку! Понимаешь, там есть один водопад… В общем, слишком долго объяснять. Надеюсь, я еще не опоздала!

Продираясь сквозь густые заросли больно жалящих кустов, отодвигая исцарапанными руками лианы, перерубая топориком лезущие в лицо ветки, я уныло материлась себе под нос. Пути назад не было – вернуться в город до заката мы все равно бы не успели. Целый день пути, мучительное черепашье продвижение вперед, ноющие колени и стертые пятки – и ничего нового. Все тот же густой, поющий миллионами голосов лес. Все та же влажная духота, оседающая на лбу солеными бисеринками. Все те же ноты беспросветного занудства в голосе моего компаньона. Пить больше глотка нельзя – у нас заканчивается вода. Остановиться, чтобы отдохнуть, нельзя – у нас четкий график пути. Отойти в сторону, чтобы сфотографировать прекрасное цветущее дерево, нельзя – там могут быть змеи. И вообще – фотографировать нельзя, нам надо торопиться.

Мои часы свидетельствовали, что наш безостановочный путь продолжается уже семь часов. Мне казалось, что прошла целая жизнь – дополнительная жизнь, спрятанная в унылом потоке моего городского существования, как идиотская пластмассовая игрушка в шоколадном яйце.

– Донецкий, ну долго еще? – в очередной раз простонала я.

– Ты ведешь себя, как ослик из мультфильма «Шрек». – Мой проводник едва обернулся, чтобы ответить. – И так всю работу делаю я, топором работаю. Чего тебе надо? Иди и наслаждайся.

– Издеваешься? Ох, да будь проклят тот день, когда я решила тебе позвонить! Меня так раздражает, что я еле ноги волочу, а ты даже не устал.

– Я просто хорошо притворяюсь! Глаш, я серьезно! Подумай о чем-нибудь отвлеченном. Трудности – часть моего плана.

Легко сказать – подумай о чем-нибудь отвлеченном, когда твои ноги ноют и чуть ли не вибрируют, умоляя об отдыхе, когда колючая жажда навеки поселилась в твоем горле, а от духоты перед глазами пляшут зеленые человечки!