– Постойте, но почему вы решили, что я его люблю? Я и не знаю, что такое любовь. Ничего такого со мною никогда не было.

– Значит, теперь знаешь, – без улыбки ответила старуха, – и учти, времени у тебя не так много. Сейчас еще можно отыграть обратно, но завтра – кто знает? Может, он другую встретит и ничем не хуже тебя?

Наскоро одевшись – а то вдруг вредная старуха передумает и все-таки атакует меня нежеланной информацией? – я покинула квартиру бабы Зины. Мне было грустно и досадно – потратила вечер, взбудоражила осевшую на дно грусть о бабушке и о Донецком, а в качестве награды не получила ничего. Кроме ванильных сырников.

Откуда мне было знать, что новая жизнь начнется следующим же утром? И начнется она с Ленкиного бодрого голоса, материализовавшегося в моей телефонной трубке. Голос был еле слышимым и хрипловатым от помех.

Видимо, откуда-то издалека звонила.

– Гланька? Это ты? У меня мало времени! – она орала как буйнопомешанная, мне даже пришлось отстранить трубку от уха.

Я мельком посмотрела на часы и ужаснулась: половина одиннадцатого. Ничто не заставило бы мою подругу, ведущую убежденно совиный образ жизни, подняться в такую рань. Ничто, кроме масштабной неприятности.

– Ленка… Что случилось?! Где ты?!

– Я на острове Маврикий, – прокричала Лена.

– Где?!

– На острове Маврикий! С Пупсиком.

– С Пупсиком? – растерянно повторила я. – Разве вы не…

– Мы женимся, – перебила Лена, и голос ее был торжественным и счастливым. – Пупсик заказал церемонию на пляже, я в купальнике и ожерелье из цветов. Правда, купальник необычный, он расшит брильянтами, представляешь? Если скажу тебе, сколько он стоит, не поверишь!

– Я и так не верю своим ушам, – после паузы подала голос я. – Лен, что ты наделала?! Ты же твердо решила…

– Мало ли что я решила. Я была не в себе и пьяна. И вообще – это все гормоны. Я поговорила с Пупсиком, и он записал меня к своему психотерапевту. Мировая тетка! Сказала, что волноваться мне не о чем, поскольку все невесты чувствуют накануне свадьбы то же самое.

– Но…

– Глань, я надеюсь, ты не обиделась, что вас с Маринкой не пригласили? Просто Пупсик был вне себя! Я рассказала ему, что ты уговаривала меня уйти. Если честно, он чуть не нанял киллера, я его еле отговорила.

– Ты рассказала ему… что?

– Ой, да ладно тебе! – Она пыталась придать своему тону оттенок легкомысленности, но я знала, что ей не по себе. – Давай не будем морализаторствовать. Пупсик – это мое будущее. Мне теперь не надо ни о чем волноваться!

– А мы – твое прошлое, да? – вырвалось у меня.

– Что-то я не слышу, тут такие помехи! – в два раза громче завопила Лена. – Ладно, Гланька, увидимся, когда я вернусь. Раз ты такая бука, привезу тебе засушенного морского ежа. А теперь мне пора.

– Постой! А кто же у тебя подружки невесты?

– Ну как кто? Лола и Анфиса, само собой. Пупсик купил им по цветастому платью Cavalli. Обе счастливы… Ладно, Глашка, он идет! Если узнает, что я тебе звонила, мне конец!

– Подожди, но как же ты собираешься общаться со мной в Москве, если Пупсик… – начала было я.

Но Len'a (crazy) уже бросила трубку.

И так грустно стало мне – не передать словами. С ногами забравшись на свой продавленный диван, я прихватила фотоальбом. Разглядывать улыбающиеся Ленкины физиономии для меня было подобно удару под дых. Вот мы на пляже, в Серебряном Бору. Ленка загорает топлес, но почему-то в безразмерных мужских боксерах с пчелками. Смутно припоминаю: она на спор сняла их с какого-то дремавшего в песке выпивохи, а потом долго носила как военный трофей.

А вот мы на Арбате – кажется, это мой самый первый арбатский год. На мне дурацкое старушачье пальто с лисьим воротником, на Ленке – потрепанный кожаный плащ и бандана в черепах. Распахнув рот навстречу мутному московскому небу, она ловит языком мерцающие снежинки. Счастливая и шальная.

А вот мы в каком-то кабаке. Набравшаяся черного рома Ленка пытается, перегнувшись через барную стойку, обняться с молоденьким барменом, тот испуганно отстраняется и прикидывает, что ему будет за посылание по известному адресу клиента, который оставил в заведении значительную сумму. Забегая вперед, могу сказать, что бармена того Len'a (crazy) все-таки соблазнила, влюбила в себя, потом бросила, а он еще много месяцев дежурил под ее окнами, вызывая вероломную сердцеедку на полуночный тет-а-тет. Она всегда получала, что хотела, наша Ленка.

Я захлопнула альбом и позвонила Марине:

– Пойдем кофе пить?

– Прямо сейчас? – растерялась она. – Я вообще занята немного…

– Чем? – удивилась я.

– Ну… Ну ладно, – вздохнула она, – только ненадолго. Через полчаса в траттории, хорошо?

Она немного опоздала. Я уже жадно поедала двойную порцию тирамису, закутавшись в свой поеденный молью свитер, когда на пороге наконец появилась Марина.

Увидев ее, я обомлела. Я-то ожидала, что на свидание придет депрессивное существо в камуфлирующих синяки темных очках, в чалме из шелковых палантинов…

Но Марина и здесь осталась верной самой себе.

Я не отношусь к любительницам вдохновенного самоуничижения, однако рядом с Маринкой мне всегда становится неудобно за свои бесформенные боты, расбросанные по плечам волосы, блестящий нос и хлопчатобумажные, скрадывающие зимние килограммчики брюки.

Марина всегда выглядит так, словно за ней следует толпа репортеров из «Hello». В тот вечер на ней была белая кожаная юбка, легкомысленно открывающая колени совершенной формы, белая короткая шубка из искусственного меха, белые шерстяные колготки и белые же меховые унты.

Но самое главное: на ее лице не осталось ни следа побоев. Ничто не намекало на ее недавнее плачевное состояние. Роскошная женщина, кинозвезда, с гладкой загорелой кожей, беззаботно блестящими глазами, умело подкрашенными губами. На ней была кокетливая розовая шапочка. Перехватив мой взгляд, Маринка одним изящным движением с лукавой улыбкой сдернула ее с головы. И тут уже обомлела не только я, но и все посетители ресторана.

Красавица была лысой! Абсолютно лысой! У нее была настолько совершенная форма черепа, что экстремальное отсутствие прически ей шло. Появилось в ее облике нечто неземное, инопланетное, ярче засияли глаза…

– У меня просто нет слов, – выдохнула я, прикасаясь губами к ее прохладной щеке.

– Отвалила кучу денег, – с выражением небрежности на лице махнула рукой она, – мне посоветовали один чудодейственный крем, полторы тысячи долларов стоит. Неделю пользовалась – и смотри, как новенькая!

– Маринка… Я всегда знала, что ты ведьма.

– Да брось, – трогательно смутилась она.

– Нет, я серьезно. Волшебная женщина, я тобой восхищаюсь! И ты только посмотри, как все на тебя пялятся.

Я заметила, что дама со следами былой красоты, одиноко объедающаяся пирожными за соседним столиком, решительно отодвинула уставленную эклерами тарелку. Распрямила плечи, достала пудреницу и с затаенной тоской принялась рассматривать поры на своем носу. Давно заметила этот феномен – глядя на Маринку, женщины вдруг осознают количество калорий в своих тарелках и прыщей на лице.

– Привет! – белозубо улыбнулась она. – Опять пирожные?

– Очень рекомендую. Они здесь изумительные, а поскольку строгая диета тебе больше не нужна…

Маринка посмотрела на меня как-то странно и заказала минеральную воду без газа и зеленый салат. Перехватив мой изумленный взгляд, потупилась:

– Я все объясню… У тебя закурить есть?

Я молча выложила на стол мятую пачку с ментоловыми сигаретами. Маринка подрагивающими пальцами вытащила одну – был в ее движениях какой-то нервный порыв. Глубоко затянулась, выпустила струю дыма в потолок.

– Я передумала, – не глядя на меня, произнесла она.

Я даже не сразу поняла, о чем идет речь.

– В каком смысле?

– Глашка, я знала, что ты так отреагируешь. Но попытайся меня понять. У тебя все-таки в Москве родители, которые помогут, если что. А я совсем одна. И другого выхода у меня просто нет… Короче, я вчера была на кастинге, послезавтра у меня съемки. А в пятницу фотосессия у Дракона для какого-то польского журнала. Дракон всегда платит хорошо.