Коолхаус взглянул на Смутного Генри:

— Что это все такое? Я не понимаю.

Смутный Генри взял в руки маленькую, заполненную на три четверти бутылочку и прочел наклейку:

— Это «священное масло, выступившее на поверхности гроба святой Вальбурги».

Кляйст начал терять терпение, к тому же вся эта куча реликвий будила в нем дурные воспоминания.

— Надеюсь, ты привел нас сюда не для того, чтобы показать этот хлам?

— Нет, — ответил Генри и перешел к куче размером поменьше, тоже накрытой брезентом, который он сдернул одним движением, как факир сдергивает шелковый платок, чтобы продемонстрировать кульминацию фокуса, — неделей раньше он видел такое представление в палаццо.

Кляйст засмеялся:

— А, это другое дело, по крайней мере, теперь и ты хоть на что-то сгодишься, — сказал он.

На полу, сваленные в кучу, лежали разнообразные — легкие и тяжелые — арбалеты. Смутный Генри поднял один из них, снабженный заводным механизмом с кремальерой.

— Смотри: лук-самострел. Не сомневаюсь, что с таким многое можно сделать. А это… — Он поднял маленький арбалет с прикрепленной к нему сверху коробочкой. — Это, я думаю, обойменный магазин. Я про такие слышал, но никогда не видел.

— Выглядит, как детская игрушка.

— Когда мне сделают стрелы — посмотрим. Ни при одном арбалете стрел нет. Матерацци, наверно, бросили их, потому что не знали, для чего они предназначены.

Саймон сделал несколько знаков пальцами Коолхаусу.

— Ему не нравится то, что ты сказал про Генри.

Кляйст посмотрел на него с недоумением:

— А что я про него сказал?

— Мол, теперь и он «хоть на что-то сгодится». Саймон хочет, чтобы ты извинился перед Генри, иначе он тебе заедет сапогом прямо в дупу.

Ничего удивительного, что Саймону была недоступна манера, в какой мальчики общались друг с другом. До встречи с ними он сталкивался лишь с прямыми оскорблениями или откровенным заискиванием. Глядя в глаза Саймону, Кляйст заговорил. Пальцы Коолхауса забегали синхронно его словам:

— Смутный Генри — это тот, кого Матерацци называют… — Он забыл нужное слово и долго искал его. — Чекино.[4] Профессиональный убийца. И пользуется он всегда только арбалетом.

Лишь два часа спустя Кейл появился в караульном помещении, и новость об арбалетах сразу же повергла его в дурное расположение духа.

— Ты сказал Саймону и Коолхаусу, чтобы они об этом не распространялись?

— Почему это мы не должны об этом распространяться? — удивился Кляйст.

— Потому что, — сильно раздражаясь, ответил Кейл, — я не вижу ни одной веской причины, по которой кто-либо должен знать, что Генри — снайпер.

— А не веские причины есть?

— То, чего они не знают, не может причинить нам вреда. Чем меньше им о нас известно, тем лучше.

— Это, конечно, очень ценный совет от человека, устроившего такое побоище в саду.

— Послушай, Кейл, как я могу вынести арбалеты из подвала и как-то ими воспользоваться так, чтобы никто об этом не узнал? — сказал Генри. — Кроме того, мне нужно кому-то заказать стрелы для них и потренироваться.

Впрочем, в любом случае было уже поздно. Два дня спустя всех троих вызвали к капитану Альбину. Выглядел он не в последнюю очередь удивленным.

— Генри, ты ведь не похож на убийцу.

— А я и не убийца, я — снайпер.

— Йонатан Коолхаус говорит, что ты был чекино.

— Меньше слушайте Коолхауса.

— Значит, ты снайпер, который не убивает людей? Тогда чем же ты занимаешься?

Генри был обижен, но на удочку не попался, тем не менее все кончилось тем, что ему велели продемонстрировать свое искусство.

— Я слышал об этой штуковине, но хотелось бы увидеть ее в действии, — сказал Альбин.

— Там не одна штуковина, их там шесть.

— Отлично, шесть. Поле Грез подойдет?

— Какая у него протяженность?

— Ярдов триста или около того.

— Нет.

— А сколько же тебе надо?

— Около шестисот.

Альбин рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, что можешь этими штуками поразить цель на расстоянии шестисот ярдов?

— Только одной из них.

Альбин посмотрел на него с недоверием:

— Думаю, мы можем перекрыть западную оконечность Королевского парка. Через пять дней, идет?

— Через восемь. Нужно, чтобы мне изготовили стрелы, и на всех арбалетах надо перетянуть тетиву.

— Очень хорошо, — Альбин перевел взгляд на Кляйста: — Коолхаус сказал мне, что ты хороший лучник.

— У этого Коолхауса слишком большое хлебало.

— Независимо от размера его хлебала, это правда?

— Лучший, чем вы когда-либо видели.

— Тогда тебе тоже придется продемонстрировать свое искусство. А как насчет тебя, Кейл? Есть ли у тебя еще какой-нибудь кролик в шляпе?

Восемь дней спустя небольшая группа генералов Матерацци, сам Маршал, пожелавший присутствовать лично, и Випон собрались за двойным кордоном из больших парусиновых ширм, обычно используемым для того, чтобы прогонять оленей мимо светских дам, которым захотелось немного поохотиться. Альбин, так же, как и Кейл, проявляя предосторожность, решил, что лучше не афишировать показательную стрельбу. Он не мог бы сказать почему, но точно знал, что эта троица мальчишек всегда что-то скрывает и потому непредсказуема. А в их главаре Кейле было нечто, что казалось опасно чреватым смутой. Альбин предпочитал не будить лиха.

Уже через пять минут после начала демонстрации он понял, что совершил ужасную ошибку. Очень трудно даже в тайная тайных собственной души смириться с тем, что другие люди, менее способные, сообразительные, усердные и жаждущие учиться, просто по рождению всегда будут в первую очередь иметь возможность присосаться к тому, что поэт Демидов называет «великим свиным корытом жизни». Часто общаясь с Випоном — человеком умным, трудолюбивым и обладающим выдающимися способностями, — Альбин в силу чувства детской справедливости, все еще жившего в его душе, сознательно закрывал глаза на тот факт, что аристократ Випон так же легко стал бы Канцлером, даже будь он полным болваном. Генералы, ожидавшие начала демонстрации, были не более и не менее достойны генеральского звания, нежели любые другие, выбранные по принципу происхождения. Мемфисские пекари, пивовары, каменщики признавали и чтили право рождения так же свято, как любая герцогиня из рода Матерацци.

«Ты идиот, — мысленно корил себя Альбин, — и заслужил это унижение».

Дело даже не в том, что эти трое были детьми — пусть и весьма странными детьми, а в том, что они были неизвестно кем. В порядке вещей уважать каменщика или оружейника, большинство Матерацци считали вульгарным оскорбить даже слугу. Но этих мальчишек вообще нельзя было отнести к какой бы то ни было общественной категории, они были никем, мигрантами и при этом, что самое главное, один из них так далеко пошел. Не то удивляло, что генералы предали забвению поругание Монда и Соломона Соломона, повсеместно воспринимавшееся как хамская выходка, — это, в конце концов, было делом самих Матерацци. Но несправедливость по отношению к членам низших классов следовало улаживать тихо, а если она не была улажена, значит, ей и надлежало оставаться неулаженной. В этом случае оскорбленный не должен был брать дело в свои руки, а тем более действовать в столь радикальной и унизительной для обидчика манере. То, что Кейл взял на себя смелость самостоятельно разрешить свой конфликт, таило в себе серьезную угрозу.

«А может, они и правы», — подумал Альбин.

Первым демонстрировал свое мастерство Кляйст. Двенадцать деревянных солдатских манекенов, обычно использовавшихся для тренировочных боев на мечах, были установлены на расстоянии трехсот ярдов. Матерацци были знакомы с луками, но пользовались ими преимущественно для охоты; у них это были изящные, богато инкрустированные изделия.

Лук Кляйста больше всего, с их точки зрения, напоминал ручку метлы, и им казалось невероятным, что такой грубый и уродливый предмет можно согнуть. Кляйст упер один конец лука в землю и придавил его внутренней поверхностью левой стопы. Подхватив петлю тетивы, он начал гнуть лук. Покоряясь его недюжинной силе, деревянный брус толщиной с большой палец очень крупного мужчины стал медленно сгибаться, и, когда он образовал дугу, Кляйст осторожно накинул петлю на зазубрину другого конца. Повернувшись к стрелам, полукругом воткнутым в землю у него за спиной, он вытащил одну, вставил ее в тетиву, оттянул до самой щеки, прицелился и выстрелил. Все это он исполнил словно бы одним непрерывным плавным движением.