– И все-таки ей хватило ума быстренько короновать своего Генриха.

– Тем более, Луи, опасайся этой стервы и не ввязывайся в ее интриги. Она блюдет только свои интересы. Собственную дочь она вытолкнула из постели уже обрученного с Джоанной Лузиньяна и заняла ее место. Вот такова Изабелла Ангулемская. В большой игре она не придерживается никаких правил, будь настороже и следи за ней.

Людовик печально улыбнулся.

– За сколькими людьми нам приходится следить, дорогая Бланш! Скольких шпионов нам надо содержать и сколько предательских ударов можно ожидать из-за каждого угла!

– Я с тобой согласна, но эта интриганка требует особого, пристального внимания.

Людовик кивнул, но Бланш показалось, что он не разделяет ее беспокойства.

Им предстояло длительное путешествие по городам и провинциям страны во главе королевского войска. Бланш одобрила эту идею – показать народу, что могущество Франции не померкло после кончины предшествующего короля.

Первым их должен был принять как раз Хьюго Лузиньян. Его владения были обширны, и сохранить графа в союзниках было в их интересах.

Людовик и Бланш знали, что любая допущенная ими ошибка может позволить англичанам вновь завладеть Нормандией.

Среди вассалов, сопровождающих коронованную чету, был Тибальд, четвертый граф Шампанский, красавец, какие редко рождаются среди смертных, скорее похожий на ангела. Какие-то слишком дерзкие трубадуры, воспевавшие его красоту, позволяли себе намеки на то, что он принц королевской крови, ибо его бабушка – дочь Людовика Седьмого, отца Филиппа Августа, и что он достоин престола Франции.

Сам граф Шампанский обожал любовные баллады и не упускал случая признаться в песнопениях в любви к несравненной даме его сердца – Бланш, за что получил в народе прозвище Тибальд-песенник. Голос у него был неплохой и достаточно сладкий.

Эти слухи и участие в поездке по стране сиятельного менестреля, который возбуждал в простолюдинах неуважительное отношение к королевской чете, раздражали Бланш.

Наглый, самоуверенный взгляд Тибальда преследовал королеву. Она не могла позволить подобной вольности – ясному для всех, кто не слеп, желанию графа Шампанского сделать ее своей любовницей.

«Тщетны его надежды», – говорили мудрые люди, но большинство из простонародья делали даже ставки, как скоро королева упадет в объятия красавца графа.

А для Бланш, женщины сильной, волевой и целеустремленной, попытка когда-то ничтожного графа вынудить ее изменить королю казалась смехотворно-нелепым и докучливым спектаклем.

Трудно сказать, успешным ли был для короля и королевы визит во владения Лузиньяна.

Хьюго признал себя вассалом Людовика, но в его нарочито почтительном коленопреклонении и в том, каким тоном он произносил текст традиционной присяги, ощущалась некая фальшь.

Изабелла моргала пушистыми ресницами и изображала из себя гостеприимную хозяйку, но зажаренные молочные поросята, поданные на ужин, не показались вкусными королевской чете.

Изабелла уже не была козырной дамой в политической игре. Времена изменились. Теперь Бланш управляла государством, а Изабелла – лишь своим супругом.

– Я так рада принимать вас у себя во дворце, – пропела, а вернее, прошипела Изабелла.

Фиалковые ее очи излучали сияние, она улыбалась королю и тут же прятала от него лицо, склоняя голову в знак покорности новому сюзерену.

Бланш пристально наблюдала за этой церемонией, но чары Изабеллы явно не действовали на Людовика.

Бланш могла торжествовать, но Изабелла всеми силами старалась испортить ей это торжество.

– Вы, конечно, горюете по вашему свекру. Я знаю, что вы были его любимицей. Он был великим королем, и непросто после него нести бремя власти. Огромная тяжесть легла на ваши плечи.

Взгляд Изабеллы обшаривал с неприкрытой бесцеремонностью фигуру Бланш, облаченную в роскошный, поистине королевский наряд.

Он был сшит из голубого бархата, с узкими, доходящими до кистей, длинными рукавами. На платье надевалась шелковая туника, а сверху – еще накидка из прозрачной, почти невесомой ткани, которая изготовлялась в отдаленном Китае.

Прелестную головку Бланш окутывал голубой шелк, гармонирующий с цветом ее глаз.

Французская королева была прекрасна, но, несмотря на это, Изабелла излучала самодовольство. Без малейшего усилия она была способна затмить любую женщину, оказавшуюся рядом с нею.

Ее собственное одеяние, с такими же модными обтягивающими рукавами, было алого цвета, ослепительно яркого и сразу приковывающего к себе внимание, волосы, ничем не стянутые, свободно ниспадали на плечи, на лбу, над бровями, сверкал массивный золотой обруч, украшенный единственным крупным рубином, подобным раскаленному докрасна углю в очаге.

Бланш подумала: «Она совсем мало изменилась, разве только с возрастом стала еще коварнее».

В каждой фразе, произнесенной Изабеллой, в каждом взгляде сквозил издевательский намек: «Да, сейчас я бывшая королева, а ты сидишь на троне рядом с супругом. Но все преходяще. Сможешь ли ты держаться с таким же достоинством и сохранить власть над душами и сердцами, как я, став такой же бывшей?»

За малым приемом после краткой паузы последовал большой пир.

В главном зале замка накрыли столы: под балдахином на помосте установили стол на четверых – для королевской четы и для Хьюго с Изабеллой. Посреди зала, так же на возвышении, стол-великан, за которым разместили наиболее знатных дворян из свиты короля и членов семьи Лузиньянов, а те, кто рангом пониже, расселись у подножия.

Бланш догадывалась, почему так расположили гостей. Таким образом Изабелла давала понять королю и королеве, что хотя Лузиньяны и вассалы французской короны, но все же она тоже королева, мать нынешнего короля Англии.

Еда на столы подавалась отменная – молодая оленина, отбивные из баранины, нежнейшие поросята и бесчисленные пироги с разнообразной начинкой. Все это орошалось великолепным вином из лучших сортов местного винограда. Когда гости отяжелели от выпитого и съеденного, в зал впустили жонглеров и музыкантов. Их было множество, от их мелькания пестрило в глазах. Подобные толпы бродячих артистов кочевали от замку к замку, где затевали празднества и давали свои представления за кров и пищу.

Ото всех столов послышались радостные возгласы – сытым гостям как раз не хватало музыки и поэзии, чтобы обильная еда лучше улеглась в желудках. Менестрели исполняли баллады собственного сочинения и сами себе аккомпанировали на музыкальных инструментах.

Это были в основном весьма бедные люди, и судьба их была незавидна. Часто хозяин или хозяйка благородного и богатого дома, куда они были приглашены, выражали недовольство их импровизацией, изображая из себя знатоков, разбирали по косточкам и критиковали исполнителей и из мелочной экономии даже лишали их обещанного ужина и гнали со двора.

Не очень-то многочисленное сословие артистов считалось презираемым. Про них с усмешкой говорили, что они, подобно птицам небесным, не сеют, не жнут, а Господь их кормит.

Но этот случай, когда они предстали перед королем, вселял в них надежду на щедрое вознаграждение.

Тем, кто добрался первым до этого величественного замка, освещенного множеством огней и оглашаемого выкриками толпы, жаждущей веселья, повезло.

Менестрели выступили хором. Они запели балладу, грустную, чувственную, – о своих странствиях. Затем один из них запел соло, а его товарищ с комическими ужимками аккомпанировал ему на дудке.

Вступление было такое:

Общество привыкло к романсам о безнадежной любви и было несколько озадачено таким ироническим началом. Но в наступившей тишине вдруг, стянув с рук перчатки, громко захлопала в ладоши Изабелла, и все поддержали ее аплодисментами. В глазах вдовствующей королевы вспыхнул огонек, от него протянулся невидимый луч, обжегший сердце бродячего певца.