У него не было выбора, он должен был сделать то, что нужно, несмотря на боль.
Он думал, что может потерять сознание, когда прыгнет в воду, но ничего не случилось, хотя боль и не стала меньше. Он начал угрюмо жевать край своих шортов, пытаясь оторвать полоску. Он не обращал внимания на боль, когда зубами рвал ткань шортов до пояса, где более плотная материя и двойной шов остановили его. Он снова начал рвать ткань, пока у него не получилось четыре полосы, после чего стал жевать сам пояс. Он оторвал первую полосу и зажал в кулаке, пока отрывал вторую.
Он перекатился на спину и поплыл, тяжело вздыхая, когда его раненная нога расслабилась. Кэлл быстро связал вместе две полосы, чтобы они были достаточно длинными для перевязки ноги. Затем обернул этот самодельный жгут вокруг бедра, удостоверяясь, что обе раны были закрыты им. Он натянул жгут так сильно, как только мог, стараясь не нарушить кровообращение, но при этом остановить кровь.
С плечом дело обстояло сложнее. Он кусал и тянул, пока не оторвал от пояса две другие полосы и не связал их вместе. Но как пристроить эту повязку? Он даже не знал, есть ли сзади выходное отверстие пули, или она все еще находилась в плече. Медленно и неуклюже он поднял правую руку и ощупал свою спину, но его сморщившиеся от воды пальцы смогли нащупать только гладкую кожу, и это означало, что пуля была все еще в нем. Рана была высоко на плече, перевязать ее теми полосками, какие у него были, практически невозможно.
Этих полос, даже связанных вместе, было недостаточно. Он снова начал жевать и оторвал еще две полосы, потом связал все вместе. Все, что ему удалось, это перекинуть полосу на спину, протянуть ее под мышкой и связать тугой петлей. Затем он сделал прокладку из остатков материи и подложил ее под узел полос над раной. Повязка получилась грубой, но у него кружилась голова, а ноги сковывала смертельная усталость. Сэйбин безжалостно отбросил оба ощущения, пристально рассматривая звезды, ориентируясь по ним. Он не собирался сдаваться: он мог держаться на поверхности воды, и даже время от времени плыть. У него было немного времени до того, как акула может добраться до него, и он собирался использовать его, чтобы добраться до берега. Он перевернулся на спину и отдохнул несколько минут, прежде чем начать медленный и мучительный заплыв к берегу.
Потолочный вентилятор тихо жужжал. Волосы Рэйчел были стянуты в хвост, на ней были лишь шорты и майка, и, несмотря на жару, ей было удобно. Стакан ледяного чая постоянно стоял возле ее локтя, и она пригубляла жидкость, пока читала.
Ночь была жаркой, даже для середины июля в центральной части Флориды. Рэйчел Джонс уже подстроила свой образ жизни к погоде, сделав его максимально комфортным — она старалась закончить всякие домашние дела рано утром или откладывала их на конец дня. Она вставала до восхода солнца, пропалывала сорняки в своем огородике, кормила гусей и мыла машину. Когда же температура достигала девяноста градусов, она заходила внутрь, снимала одежду, бросала ее в стирку, и несколько часов занималась изучением материалов для курсов по журналистике, которые она вела в Гайнесвилле в начале осени по вечерам.
Гуси мирно гоготали, ковыляя от одного участка травы к другому и толпясь вокруг Эбенезера Дака, сварливого старого гусака. Один раз поднялся шум, когда Эбенезер и Джо, её собака, поспорили о том, кто имеет право на участок прохладной зеленой травы под кустом олеандра. Рэйчел подошла к сетчатой двери и прикрикнула на своих неугомонных любимцев, чтобы они успокоились. И это было самым захватывающим событием за весь день. И так проходило большинство дней летом. Она собирала разные вещи, которые выставит осенью, с открытием туристского сезона, в двух своих сувенирных магазинчиках на острове Сокровищ и Тарпон Спрингс. А с началом курсов по журналистике ее дни станут еще более загруженными, чем обычно. Но лето оставалось временем полного расслабления. Она периодически работала над своей третьей книгой, не ощущая никакого дискомфорта от необходимости закончить ее, так как время сдачи было не раньше Рождества, и она уже сильно опережала график. Энергия Рэйчел была обманчивой, потому что она могла сделать так много и без спешки.
Здесь был ее дом, ее корни были глубоко в песчаной почве. Дом, в котором она жила, остался от дедушки, а земля принадлежала ее семье в течение ста пятидесяти лет. Дом был реконструирован в пятидесятых годах и не напоминал больше первоначальное строение. Когда Рэйчел поселилась в нем, то отремонтировала все внутри, но место давало ей ощущение постоянства. Она знала дом и окружавшую его землю так же хорошо, как свое отражение в зеркале. А возможно и лучше, потому что Рэйчел не любила разглядывать себя.
Она знала большую сосновую чащу перед домом и холмистый луг позади него, каждый холм, дерево и кустарник. Тропинка извивалась между соснами и спускалась к пляжу, где плескались воды бухты. Пляж здесь не был застроен, отчасти из-за очень неровного рельефа, а отчасти из-за того, что берег принадлежала людям, которые владели им уже несколько поколений и не были склонны видеть кондоминиумы и мотели прямо перед собой.
Изначально этот край был скотоводческим, и землю Рэйчел практически со всех сторон окружало огромное ранчо Джона Рафферти. А он, так же, как и она, отказывался продавать землю под застройку.
Пляж был особым пристанищем Рэйчел, местом для прогулок и размышлений, поиска успокоения в неослабевающих, бесконечных волнах воды. Он назывался Алмазной бухтой, потому что свет преломлялся в волнах, когда они разбивались об подводные валуны, вытянувшись в линию перед входом в небольшую бухту. Вода вибрировала и сверкала как тысячи бриллиантов, когда катилась к берегу. Дедушка учил ее плавать в Алмазной бухте, и иногда казалась, что и жизнь ее началась в бирюзовой воде.
Конечно, в бухте прошли лучшие дни ее детства. Тогда приезд к дедушке был самым веселым, что могла себе представить маленькая Рэйчел. Ее мать умерла, когда ей было двенадцать, и тогда бухта стала для нее постоянным домом. Было в океане нечто, сумевшее ослабить остроту ее горя и вернувшее оптимизм. У нее был дедушка, и даже сейчас мысль о нем вызвала улыбку на ее лице. Каким замечательным стариком он был! Он никогда не был очень занят или слишком стеснялся, чтобы ответить на иногда очень щекотливые вопросы, которые могла задать юная девочка, и давал ей свободу для проверки своих возможностей, но при этом удерживая в рамках разумного. Он умер в тот год, когда она окончила колледж, но даже смерть пришла к нему в свой срок. Он устал, болел и был готов умереть, но сделал это с таким юмором и согласием, что Рэйчел почувствовала своего рода умиротворение от его ухода. Она была очень опечалена этим, но горе смягчилось осознанием того, что он хотел этого.
Старый дом пустовал, пока Рэйчел работала корреспондентом и занималась журналистскими расследованиями в Майами. Он встретила и вышла замуж за Б.Б. Джонса, и ее жизнь была прекрасной. Б.Б. был больше, чем муж, он был другом, и они думали, что весь мир у них в руках. Убийство Б.Б. разрушило эту мечту, и в двадцать пять лет Рэйчел стала вдовой. Она бросила работу и вернулась сюда, в бухту, еще раз находя утешение в бескрайнем море. Она была эмоционально покалечена, но время и спокойная жизнь излечили ее. Однако она не чувствовала никакого желания возвращаться к быстро меняющейся жизни, которую вела прежде. Здесь был ее дом, и она была рада тому, что делала сейчас. Два сувенирных магазина обеспечивали приличную жизнь, и она пополнила свои доходы написанием случайных статей, таких же хороших, как и приключенческие книги, которые имели удивительный успех.
Это лето было таким же, как и другие, которые она проводила в Алмазной бухте, разве что более жарким. Жара и влажность были почти удушающими, и в некоторые дни она испытывала желание не делать ничего, требующего больше усилий, чем лежать в гамаке и обмахиваться. Закат принес некоторое облегчение, но совсем небольшое. С приходом ночи с бухты повеял легкий бриз, который охладил ее нагретую кожу, но было еще довольно жарко для сна. Она уже приняла холодный душ, и теперь сидела в темноте на качелях перед домом, лениво отталкивалась от земли.
