Меня охватила ребяческая обида – это все казалось несправедливым. Магия никогда не сообщала мне ясно, чего она от меня хочет. Деревья предков ни разу не предложили помощи.

– Я не знал, что могу спросить у вас совета, – сухо выдавил я.

Я смертельно устал. Даже выражать мысли словами и то было трудно.

– А зачем, по-твоему, мы существуем, если не затем, чтобы отвечать на вопросы и давать советы? Какое еще значение могут иметь деревья предков? Глупое, себялюбивое продление жизни и гордость? Нет. Наша задача – направлять народ. И защищать его.

– Но народ не сумел защитить вас. – Меня терзали глубокая печаль и стыд.

– Магия дана тебе, чтобы нас защитить. Используй ее так, как должно, и мы будем жить.

– Но… магия показала мне лес, живой и цельный. И дорогу – как смерть, прорезавшую его. Если я смогу изгнать смерть и вновь срастить половины леса…

– Ты похож на ребенка, который видит орех, но не понимает даже того, что он вырос на дереве, не говоря уже о том, что в нем сокрыто другое дерево. Смотри шире. Узри все целиком.

Он поднял меня или, возможно, позволил мне подняться. То, что он мне открыл, трудно выразить словами. Я снова увидел лес таким, каким его показала мне магия, – совершенное равновесие жизненного танца. И дорога по-прежнему вторгалась в него, словно лезвие смерти. Но лесной старейшина поднял меня еще выше, и тракт предстал моим глазам не единственной мертвенной полосой, а ищущим щупальцем чуждого существа. Он был корнем, пытающимся укрепиться в новой почве. А тропинки и дорожки, как я их себе и представлял, станут его мелкими корешками и отростками. Проследив его взглядом до основания, я увидел Гернийское королевство, растущее и распространяющееся, как лоза взбирается по стволу. Она тянется к свету, вовсе не желая причинить дереву вред, но невольно высасывает из него жизнь, разрастаясь, отнимая у него солнечный свет стеблями и листвой. Дороги кормят Гернию, и их заботит только ее благополучие. Чтобы Герния жила, тракт должен расти. Она не сможет существовать без его расползающихся во все стороны корней. Моя цивилизация и лес – это два организма, борющихся за выживание. Один отнимет свет у другого.

Затем, так же быстро, как поднялся ввысь, я снова вернулся в собственную плоть, опирающуюся на срубленный ствол, лишенную сил и надежды.

Поражение отравило даже мои краткие воспоминания о пережитом ликовании.

– Магия не сможет этого изменить, древесный человек, – тихо заговорил я. – Дело не в дороге или крепости Геттиса. Даже не в людях, пришедших сюда. Это невозможно остановить. Ты знаешь, даже если бы я мог убить всех захватчиков, я не стал бы. Но если бы я попытался, если бы мы убили всех до единого мужчин, женщин и детей в Геттисе, мы бы отрезали лишь кончик ветви. Вырастут и другие. Следующим летом здесь появятся новые люди, и строительство тракта возобновится. Для гернийцев приход сюда столь же неизбежен, как для воды – стекание вниз по склону. За теми, кто уже здесь, последуют другие ради пахотной земли или торговых путей. Убийство не остановит их и не помешает им строить тракт.

Я глубоко вздохнул. Это потребовало огромных усилий. Я снова подумал о лозе, взбирающейся по стволу дерева, душащей его и отнимающей у него солнце.

– Я вижу лишь один возможный выход. Мы должны убедить захватчиков провести тракт другим путем. Показать им дорогу, которая не будет проходить через рощи предков. Тогда оба наших народа смогут мирно сосуществовать друг с другом.

Мне становилось все труднее упорядочивать мысли, я прилагал огромные усилия, чтобы говорить. Слова звучали не слишком внятно, но я был не в силах сесть и произносить их четче. Я прикрыл глаза. Неожиданно меня пронзила еще одна мысль, и я истратил последние силы на то, чтобы высказать ее вслух:

– Если я смогу остановить строителей, если смогу повернуть дорогу, удастся ли тебе выпустить новый побег и выжить? Как древесному стражу?

– Ствол Лисаны был перерублен не полностью. Хотя дерево упало, он остался связан с пнем, и это позволило листьям добывать пищу. И одна из веток расположилась удачно, сумев стать новым стволом. Но меня срубили под корень, и листьев не осталось. Даже если бы я мог, мне пришлось бы выпустить побег, начав с крошечного отростка.

– Но ты бы остался жив. Мы бы не потеряли тебя.

Он промолчал.

Весь мой восторг от использования магии окончательно угас. Мы завершили круг и вернулись к поражению. Все настаивали на том, что магия приказала мне изгнать отсюда гернийцев и положить конец строительству дороги. Это невозможно. Я повторял им это раз за разом, но никто не желал прислушаться. И древесные старейшины понимают, что захватчиков не остановить. Даже магией.

Мне удалось поднять руку и положить на его кору. Со мной творилось что-то ужасное: я не чувствовал ног и в глазах у меня темнело. Может, я их закрыл? Я не знал.

– Я истратил слишком много магии, – невнятно пробормотал я. – У меня нет кормилицы, чтобы вернуть мне силы. Если хочешь, возьми из моего тела всю пищу, какую сможешь. Воспользуйся мной. Может быть, тебе удастся выжить. Может, кто-то другой найдет способ остановить тракт и примирить гернийцев и спеков. Это выше моих сил.

Ответом на мое предложение было молчание. Возможно, я его оскорбил. Но силы продолжали покидать меня, и я решил, что это уже не имеет значения. Я просунул пальцы в трещину в коре; они останутся там, даже если я потеряю сознание. Мое тело отчаянно требовало пищи и отдыха, но я подозревал, что уже слишком поздно. Минуло время, когда помощь еще была возможна.

– Воспользуйся мной, – снова предложил я и умолк.

– У тебя нет кормилицы? Ты великий, и никто за тобой не ухаживает? Это недопустимо! – Его слова доносились до меня, словно издалека, и чувствовалось, что он больше оскорблен, чем озабочен моей судьбой. – Великий не должен умирать вот так, без дерева и заботы. Как же низко пал народ, если он допускает подобное!

Я уже почти не слышал его, и меня не слишком беспокоили его тревога и возмущение. На мгновение мне стало любопытно, о чем подумают каторжники, когда найдут здесь мое истощенное тело. Это, несомненно, станет для них загадкой. Неразрешимой загадкой.

Мир вокруг меня замер.

Лисана! – позвал я.

Она не услышала. Я давно уже не видел ее настолько ясно и четко, как в тех снах, когда учился в Академии каваллы в Старом Таресе. Она сидела, опираясь спиной о ствол собственного дерева, ее блестящие волосы разметались по коре. Нагая тучная женщина неопределенного возраста. Утреннее солнце, просачивающееся сквозь листву, разукрасило ее кожу пятнышками так, что я не мог отличить их от настоящего узора. Она прикрыла глаза и дышала медленно и тяжело. Я улыбнулся ей, окинув нежным взглядом пухлые губы и тоненькую морщинку на лбу, становившуюся заметнее, когда я сердил ее, и шагнул ближе.

– Лисана! Я здесь, – шепнул я ей на ухо.

Ее глаза открылись – медленно, сонно, без малейшей тревоги. Морщинка озадаченно углубилась. Она посмотрела в мою сторону, сквозь меня. Округлое плечо слегка дернулось, и веки вновь начали опускаться.

– Лисана! – настойчивее повторил я.

Она вздрогнула, села и огляделась по сторонам.

– Мальчик-солдат? – в смятении спросила она.

– Да. Я вернулся к тебе. Я сделал все, что мог, чтобы остановить строительство дороги. И потерпел поражение. Но я с этим покончил. Навсегда. И вот я здесь, я пришел к тебе.

Она дважды обвела взглядом лес вокруг себя, прежде чем ее глаза остановились на мне. Затем она протянула ко мне пухлую руку. Ее пальцы прошли сквозь меня – это ощущалось, как будто мне на кожу пролилось игристое вино. На глазах у нее выступили слезы.

– О нет. Нет! Что произошло? Этого не может быть. Не может!

– Все хорошо, – заверил я ее. – Я истратил всю свою магию в попытке остановить дорогу. Мое тело умирает, но я здесь, с тобой. А значит, все не так уж и плохо, верно? Я вполне доволен.