Пока я добиралась до лагеря, работяга катерок, попыхивая голубым дымком, вернулся к нашему берегу, ведя рядом с собой вторую водоналивную баржу. Он подхватил уже наполненную, тяжелую и неповоротливую, и повел ее «под ручку» за мыс, в сторону комбината.

В мелкой воде, затененной боярышником, Николай отгородил камнями небольшой закуток и пересадил туда животных, которые не могли сбежать — актиний, звезд И мидий.

Остальные были там же, но в мешочках. Как ни тепла вода у берега, все же она прохладнее той, что налита в ведре, да и кислорода в ней значительно больше.

Трепанг произвел некоторое впечатление, но значительно меньшее, чем я рассчитывала. По словам Николая, до конца экспедиции нам предстоит увидеть сотни, если не тысячи, этих животных. Звезда лизастрозема тоже оказалась не бог весть какой редкостью. Однако, когда я положила ее в воду и она выпустила вдоль каждого луча несколько рядов пушистых розеток своих амбулякральных ножек, даже придирчивый Николай залюбовался ею.

Вместе с большим пучком водорослей Николаю случайно попался молодой чилим. Его посадили в ведро. Он плавал там, ощупывая усиками эмалированные стенки, пока я не испугала его, бросив к нему водорослевых крабов. Чилим резко ударил хвостовым плавничком под брюшко и отскочил назад. Вот таким стремительным прыжком скрывались от меня в траву его сородичи. Как утверждают ученые, чилимы обладают весьма интересной особенностью: все они до двух лет самцы, а в начале третьего года превращаются в самок. Эти крупные креветки достигают в некоторых районах восемнадцати сантиметров длины. Их давно промышляют на Дальнем Востоке. В последнее время ведутся работы по акклиматизации травяного чилима в Черном море.

В обшей сложности мы набрали более дюжины различных видов животных. Это означало, что завтра придется весь день сидеть дома и рисовать их. Мы уже с нетерпением ждали возвращения катера.

Монотонно жужжат насекомые, в лесочке над нами посвистывают олени. Горячее солнце, горячий песок. Почему так хочется спать после того, как часа полтора помокнешь в воде? Однако засыпать в купальном костюме под лучами дальневосточного солнца, особенно в первые дни после приезда, не менее опасно, чем на черноморском пляже. Можно поплатиться кожей за такое легкомыслие. Чтобы не поддаться соблазну и не заснуть, я пошла собирать плоских ежей. Четверть ведра ежей и четверть ведра воды — получается отличное красное вино, по цвету, разумеется. Природа плохо закрепила краску на этих животных!

К пяти часам мы были дома, и опять возникла все та же проблема: воды мало — животных много, и почти все крупные, В следующий раз, решили мы, надо брать рисовальные принадлежности с собой на море и рисовать животных сразу же после поимки.

* * *

Днем на территории комбината достаточно оживленно. Работают все цехи — и по переработке улова, и подсобные. Строится многоэтажное здание нового консервного завода, ремонтируются суда. Здесь встречаешь плотников и монтажников, шоферов и электриков, работников консервного завода в белоснежных халатах и уборщиц в прорезиненных фартуках, А на причалах, откуда ушли на рассвете рыболовецкие суда, почти никого нет, только сидят рыболовы, свесив ноги над мутной водой, да на длинном конвейере, подающем разгружаемую рыбу в цехи, возится, посвистывая, монтер. Над заводом висит специфический запах, в первые дни казавшийся тяжелым и очень неприятным. Потом мы быстро привыкли и начали даже различать его отдельные компоненты, среди которых преобладают два особенно сильных: запах не очень свежей рыбы из цеха, где несортовую рыбу перерабатывают на кормовую муку, и второй, такой же сильный, но более аппетитный, из цеха обжарки — запах раскаленного растительного масла и жареной камбалы. Па берегу, у пирсов, пахнет соляркой и водорослями, мокрым деревом, ржавым железом, хлористой известью и варом. Уборщицы целые дни ходят с совками и метлами, подбирая всякие отходы и смывая их в бухту сильными струями воды из шлангов.

Когда станет совсем темно, часам к десяти-одиннадцати вечера возвращаются с рыбной ловли МРС, то есть малые рыболовные сейнеры. К этому времени на причалах комбината, пустынных в течение всего дня, собирается народ. Здесь приемщики улова, начальники цехов, директор или его заместители, диспетчер, капитан рыболовецкого флота и другие.

На противоположном берегу горят огни поселка. Правее, за плоским островком, сонная вода бухты и далекие сопки скрыты в непроглядной тьме. Только зеленый глаз маяка мигает где-то, и не поймешь — близко он или далеко. И вдруг возникает топовый огонек, плывущий высоко над водой. По-

являются медленно движущиеся бортовые огни — красный и

зеленый. Они становятся все ярче, и вот уже виден контур судна, фигуры людей на палубе. Через несколько минут сейнер ловко, впритирку, подходит к причалу. Летят чалки и послушно ложатся на толстые сваи. Сразу возникает та оживленная суета, в которой каждый знает свое место. Маленький кран, поворачиваясь, несет над головами людей и ставит прямо на палубу тяжелый мерный ящик с раздвижным дном. Рыба на судне уже разобрана по сортам и разгорожена

досками, чтобы не путалась. Рыбаки черпают ее плоскими сачками на длинных рукоятках (такое орудие называется «зюзьга»). Наполненный до краев тяжелый ящик плывет по воздуху и, качаясь, повисает над бункером у подножия транспортера. Дно с лязгом разверзается, рыба потоком падает в окованный железом бункер, разбрызгивая слизь и чешую. Ступенчатый транспортер, очень похожий на эскалатор метро, только в три раза уже, медленно движется вверх. На каждой его ступени лежит рыба, поднимаемая на высоту нескольких метров к деревянному желобу, в котором плывет бесконечная лента конвейера. По этому конвейеру рыба подается в цехи. В сторонке, чтобы не путались под ногами, лежат всякие диковинки: здоровенный осьминог или скат в добрый метр шириной, а то акула с акулятами, выпавшими из ее распоротого брюха. Кроме нас, на них никто не обращает внимания. Каждый день сейнеры привозят нечто подобное. После разгрузки ценной рыбы осьминог и акула пойдут с разнорыбицей на переработку.

Здесь не мешкают. Надо освободить место для следующего судна, чьи огни уже показались за островком. А там подходят еще два сейнера и пришвартовываются с другой стороны причала. В работу вступает второй кран. Часто разгрузка затягивается до двенадцати ночи. А на рассвете суда опять уйдут в море и вернутся только поздно вечером. И так ежедневно, в течение нескольких месяцев, с ранней весны до поздней осени.

В первый же вечер на причале мы встретили Мишу. На нем были резиновые сапоги и теплая куртка. Мы поздоровались, как старые знакомые. С Мишей была тоненькая девочка лет тринадцати, с головы до ног закутанная в непромокаемый фартук. Вид у ребят был солидный, рабочий.

Миша держал в руках еще влажную большую раковину брюхоногого моллюска хризодомуса. Ее поверхность почти скрывалась под сеткой толстых известковых трубок червей серпул.

— Для чего тебе понадобилась эта раковина? — спросила я. Привычные к диковинкам, попадающимся, в прилове, местные ребята редко обращают внимание на такие пустяки, как большая ракушка.

— Мать велела починить электроплитку, — ответил Миша, — а эти трубки годятся вместо фарфоровых изоляторов.

— Ну, Миша, покажи нам, как ты рвешь печень, — сказал Николай.

— Как минтая подадут, так приходите.

— Они у нас молодцы, — вмешался диспетчер. — Так ловко работают, что и взрослые не угонятся. Золотые руки.

Ребята с самым равнодушным видом, будто и не их хвалят, отвернулись, глядя на разгрузку. Диспетчер подмигнул нам и засмеялся.

— Сколько же ты зарабатываешь? — спросила я Мишу.

— Если минтая много, то и десять-двенадцать за смену.

— Двенадцать чего? — не поняла я.

— Ну, рублей, конечно.

— Двенадцать рублей за смену? Сколько же ты зарабатываешь в месяц?

— Еще не знаю, мы ведь не каждый день работаем. По-разному получается.