Мы часто бывали здесь, и каждый раз «Рисовая бухточка», как мы называли это место, подносила богатые подарки.
На протяжении нескольких сот метров, можно было найти заросли зостеры и пушистые саргассы, гладкое песчаное дно, каменные россыпи, мелкий гравий и большие обломки скал. И все это было заселено массой самых разнообразных животных.
За валуном, у которого мы расположились, начиналось беспорядочное нагромождение камней. Прыгая с камня на камень, можно было добраться до самого мыса
Дно у берега было покрыто гравием — мелкими камешками. Местами его закрывал плотный ковер коротких и густых водорослей, нежных, как пух, или известковых, твердых, как кораллы, розовых и красных, ярко-зеленых и темно-оливковых, почти черных и цвета слоновой кости. Они были красивы, как цветы.
Николай так и остался у берега бродить по колено в воде среди разноцветных зарослей. Я же поплыла дальше, осматривая наши новые охотничьи поля.
Кое-где лежали отдельные крупные камни, их становилось все больше, и скоро все дно было завалено глыбами самой разнообразной формы и размера.
Со дна поднимались только отдельные крупные водоросли саргассы, окутанные прозрачными светлыми облачками гидроидов — крохотных животных, относимых к тому же типу кишечнополостных, что и медузы и коралловые полипы. Водорослевые крабы пугеттии голубоватыми паучками сидели на колышущихся водорослях. Крабики канцеры с мраморными спинами прятались под камни или бочком удирали по дну, перебирая полосатыми лапками.
На камнях сидели уже знакомые черные колючие ежи нудусы и короткоиглые темно-коричневые интермедиусы с полосами из игл более светлого, песочного цвета. На противоположном берегу они были серовато-зелеными. Крупная амурская звезда раскинула лучи, расшитые лиловым и желтым узором. А вот еще звезда. Такая еще не попадалась.
Она была большая, с тонкими вишнево-красными лучами, рыхлая и мягкая, совсем не такая, как жесткие звезды — амурская и патирия. Это была лизастрозема, одна из обычных звезд прибрежных районов моря, но тогда она показалась мне редкостным животным, которое надо бы скорее отнести Николаю. Я уже повернула назад, к берегу, как вдруг увидела странное существо.
С первого взгляда оно напоминало гигантскую, бархатисто-коричневую гусеницу с множеством остроконечных конических сосочков на длинном теле. Трепанг! Была забыта и лизастрозема, и все на свете. Так вот он, знаменитый трепанг дальневосточных морей!
При первом прикосновении к нему трепанг втянул внутрь все свои выросты и сосочки и превратился в тугой, упругий комок. Я держала его в руке как некий символ необыкновенных приключений в далеких экзотических странах, о которых мечталось с детства.
С тех пор прошло много лет, но и сейчас я помню, как замирало сердце, когда старый дядя Вася, деревенский почтальон, неторопливо доставал из сумки бандероль. Сорвав обертку с журнала в пестрой обложке, я погружалась в мир фантастический и прекрасный. Керосиновая лампа бросала желтый круг света на страницу, забытые учебники лежали на краю стола. Вместо высоких сугробов сада и голубой полоски леса за заснеженной равниной передо мной расстилались нескончаемые саванны Африки; непроходимые леса Бразилии шумели над головой. Отважные капитаны бороздили моря, искатели сокровищ погибали от жажды около бесценных кладов; смелые исследователи спускались в морскую бездну и находили там древних атлантов.
Громадное впечатление произвел на меня тогда рассказ о водолазе, который в поисках драгоценного голубого трепанга попал на подводное кладбище борцов за свободу, утопленных интервентами у Владивостока. Были и другие рассказы о мужественных людях, опускавшихся в неведомые глубины моря и переживавших необычные приключения ради добычи трепангов. Как раковины жемчужниц и коралловые острова, осьминоги и акулы-людоеды, слово «трепанг» вызывало с тех пор в воображении картины таинственных и прекрасных глубин. Если бы в те далекие годы мне сказали, что я сама буду собирать трепангов на дне моря, я бы не поверила такому счастью.
Позже из книг я узнала, что трепанг — это голотурия, принадлежащая к типу иглокожих. Морские ежи и звезды — его родственники. Только они одеты в известковый панцирь с многочисленными колючками и шипами, а трепанг совсем мягкий. От его известкового скелета остались лишь крошечные включения, скрытые под кожей. Промысел трепанга насчитывает много столетий. Его мясо очень ценится в Китае, Японии и Корее, где считается не только вкусным и питательным, но и весьма целебным. Укрепляющее и возбуждающее действие мяса трепангов на организм человека сравнивают с чудесными свойствами женьшеня или оленьих пантов. Особенно ценились раньше трепанги белые и голубые, встречающиеся изредка среди обычных, окрашенных в различные оттенки коричневого цвета. Предполагалось, что именно белые и голубые трепанги обладают еще более целебными свойствами. За них скупщики платили по пяти рублей золотом.
Ловцы трепангов из поколения в поколение от отца к сыну передавали сведения о так называемых трепанговых полях — местах скопления этих животных — и тщательно охраняли секрет от других ловцов. До революции японские и китайские купцы наживали целые состояния, скупая улов, добытый тяжким трудом. Сушеного трепанга они перепродавали с громадным барышом в страны Восточной и Южной Азии.
В очерках о Японском море Ф. Буссе писал в конце восьмидесятых годов прошлого столетия: «Чтобы судить о действительных размерах этого промысла, необходимо принять во внимание, что вдоль берега с севера залива св. Ольги и Владивостока вниз до речки Тюмень-Ула занимаются ежегодно промыслом трепангов более тысячи шлюпок. Если допустить, что каждая шлюпка выловит в течение года не более пяти пудов, то получится весьма значительная цифра ценного для китайцев товара, добываемого у русских берегов. Фунт трепангов стоит на месте 50–60 копеек; таким образом, оказывается, что китайские промышленники совершенно безвозмездно увозят ежегодно на родину наших трепангов на сумму до ста тысяч рублей. В действительности эта цифра гораздо значительнее».
Давно забылись старые времена. Теперь трепангов добывают у нас специальные бригады водолазов. Мне еще предстояло познакомиться с их методами работы,
Я выбрала плоский, светлый камень, не затеняемый водорослями, и, положив на него трепанга, приготовилась к съемкам. Животное все еще сохраняло форму обтекаемой, тугой колбаски. Пришлось ждать, пока трепанг успокоится и расправит свое тело с конусовидными сосочками. Однако в этом соревновании на терпение и выдержку явно побеждал трепанг. Я вертелась вокруг, стараясь не волновать воду движениями ласт, срезала саргассы с гидроидами, поймала еще несколько маленьких зеленых раков-отшельников Миддендорфа, сидевших в раковинах литторины, нашла отличных крупных пугетий, водорослевых крабов, обследовала груду камней, надеясь найти в пещерках между ними осьминога, а трепанг все еще не двигался. Я заметила место, где он лежал, и отплыла подальше. Вше один трепанг медленно полз в тени большого камня. В обычном, спокойном состоянии он достигал сантиметров пятнадцати-восемнадцати в длину. Этот был чуть темнее первого, с яркими белыми кончиками сосочков и бородавочек на теле. Трепанг кормился на камнях, собирая вместе с илом растительные остатки и различные мелкие организмы. Изредка он поднимал над грунтом переднюю часть тела, и тогда можно было видеть его рот, окруженный розоватым венчиком щупалец. Венчик был очень похож на нежный цветок с длинными полупрозрачными лепестками.
Я дождалась, когда животное выползло на освещенное солнцем место, и начала съемку.
Засняв с десяток кадров и прихватив своего натурщика, я вернулась к месту, где оставила первого трепанга, но то ли плохо заметила это место, то ли трепанг не дождался меня и уполз, я его так и не нашла.
В подводных экскурсиях, когда разыскиваешь, фотографируешь или рисуешь новых животных и все время ожидаешь еще более интересных встреч, время летит с необыкновенной быстротой. Последние кадры я снимала, дрожа от холода. Камера прыгала в руках, пальцы отказывались повиноваться, зубы судорожно впивались в резиновый загубник дыхательной трубки. В теплые дни я плавала в шерстяном свитере с самодельной резиновой рубахой поверх него. Пропитавшая свитер вода быстро согревалась телом, а новые, холодные ее слои уже не прикасались к коже. Однако рано или поздно надо было расставаться с подводным миром.
