У Эльсы торта нет, и она предлагает мне пиво. Надо спрыснуть день рождения. Это значит, что мы с Магги разливаем банку «Egils Gull» на двоих. Эльса не пьет, — «и на то есть причина. Мама тебе не говорила?»

— Нет.

Моя сестра смотрит на своего Магги. Своего благоверного в скрипящем кресле со спинкой, которую можно поднимать и опускать. Жующего конфету. И с улыбкой говорит:

— Да. Я в положении.

Беременна. На сносях. Тяжелая. Брюхатая. С пузом. Залетела. Ждет ребенка. Готовится стать матерью. Ожидает прибавления в семье. Имеет во чреве. Плывет кораблем. Жарит в животике яичко. Проявляет фотопленку. На солененькое потянуло. Сколько для этого разных слов! И все эти слова так легко словить. Но смысл слова «в положении» до меня не доходит.

— В каком? — спрашиваю я, как идиот.

— Как — в каком? — смеется Эльса. — Мне в роддом.

И мы смеемся над этим вместе, как милое семейство.

— Ты что, беременна?

— Ага. Как ни странно. Это у меня было не запланировано. Вообще, это такое как бы чудо.

— Правда?

— Да. Это, по идее, невозможно. Мы на это и не надеялись…

— Ну? Разве…

Я уже готов был сказать «Магги» и «импотент», но вовремя прикусил язык. Вовремя наступил ему на горло. Потом, конечно лее, вспомнил про таблетку, которая теперь, я надеюсь, надежно хранится в моем домашнем музее, побыстрее принял невинное выражение лица и закончил фразу, как мне показалось, с удачной небрежностью. Поскольку Магги пьет свое пиво и пузырчатая растительность на дне стакана быстро плывет к нему в глотку, я говорю:

— Разве… Это было зачатие в пробирке?

— Не-е, — смеется Эльса. — Ты почему так решил?

Моя рожа становится беременной, чувствую, что слегка покраснел.

— Да нет, я просто так сказал. Решил, что ты у себя в больнице случайно отхлебнула не из той посуды…

У них есть чувство юмора. У Магги с Эльсой. Они чудесные. Весело смотреть, как Магнус смеется всем телом. Как он лежит на своем кресле в горизонтальном положении, и смех пробирается по нему вниз, электрический разряд по салу убитого быка, и добирается до пальцев ног, он изображает волну пальцами ног в своих психологических носках, в то время как по «Евроспорту» показывают бег с препятствиями на крытом стадионе. (Меня охватывает резкая депрессия, как и всегда, когда я вижу мужчину в носках.) Потом он тянется за конфеткой, переключив скорость и развернув кресло — инвалидное кресло. По-моему, я в последний раз видел его стоящим на ногах года два назад. Засим следуют прения о зачатии в пробирке и других новинках из области размножения рода человеческого. Эльса рассказывает о новых абортных таблетках, и я думаю: вот бы достать такую и подбросить Холмфрид. Под конец Эльса признается, что принимала противозачаточные таблетки. Поэтому ее беременность — чудо. Я был с презервативом, она принимала таблетки… Наверно, мы — какое-то святое семейство. Не хватало только, чтоб мама сделала ребенка Лолле. Смотрю на горизонтально лежащего Магги в кресле. Он смог. Хотя по нему не скажешь, — он лежит, как бегемот, которому вкололи антибиотик. Да. Медсестре, скорее всего, сперва пришлось его усыпить, чтоб взять пробу спермы. Прямо из левого яйца. Да. Магги надо,… Эй! «Эй!» — думаю я, когда мне в голову приходит идея, которой невозможно противостоять. Пока Магги медленно тянется за следующей конфеткой, в моей голове — небольшой ядерный взрыв. В вазе осталось три конфеты. Да. Другие три сожрал Магги. Эльса к ним не притронулась. Беременная — и худеет? Я беру одну из них и шебуршу оберткой, пока Эльса рассказывает о том, какая это надежная таблетка. Потом я притворяюсь, что мне приспичило, и удаляюсь в сортир. С конфетой.

Во внешнем нагрудном кармане кожанки, застегнутом на молнию, лежит рождественский подарок двухмесячной давности — от Тупика. Оранжевая таблетка магнила под названием «экстази». Для меня она — эдакая таблетка Бонда: чтобы проглотить, если попадешься в лапы врагов, и сдохнуть до того, как разболтаешь им all the secrets[190]. Но если честно, то я, наверно, просто трусил ее принимать. Я — лузер. В моем кармане — презервативы годичной давности и экстази двухмесячной давности. Когда я начну жить? Наверно, тогда, когда я стану справлять собственный день рождения в другом месте, а не в туалете у своей (медицинской) сестры и ее мужа — психолога. Когда я пересплю с какими-нибудь другими 50 000 кронами, кроме возлюбленной своей матери. Через семь месяцев родится Йоун Пауль. Но, как бы то ни было, я в красных штанах. Да. В этом есть какой-то лайф. Чьи они? У Энгей есть старший брат? Как его зовут, Гранди? Однако скорее всего это штаны мамы Эсьи. Очищаю конфетку от обертки, медленно, как в кино, — да, я сейчас в кино, здесь экшн, я живу, об этом говорит пот на лбу, — это такой шоколадный домик, снизу гладкий. Близлежащей ватной палочкой я протыкаю в нем дырку и запихиваю в нее оранжевую таблетку под названием «экстази». Вот и отлично! Высасываю из ваты сладкий мозг и снова заворачиваю конфетку. Она выглядит так естественно, что по окончании процесса я смотрюсь в зеркало и говорю: «Bjorn. My паше is Bjorn. Hlynur Bjorn»[191]. И пусть на мне нет смокинга — я профессионально вхожу обратно в гостиную. Ваза. Осталось две конфетки. Они увеличили звук телевизора. «Детский час». Раннвейг и Вороненок[192]. Вороненок подрос. Достаточно, чтоб все замолчали на час. Пробил мой детский час. Я бальдур-бьярнссоновским[193] движением подбрасываю экстазийную конфету в вазу и забираю две остальные. Гром и молния под моими пальцами, когда я разворачиваю одну из них. Целлофан отчаянно шелестит. Нервно запихиваю ее в рот. Ко второй пристает пот с моих ладоней. Успеваю сунуть ее в карман кожанки. Магги. Дорогой Магги. Скоро ты восстанешь. Зонтик лежит на столе. Кайф в вазе. У меня день рождения. Эльса беременна. Детский час. Передача для карликов. Магги смеется. Маленький племяш оборачивается. Смотрит на меня. Я смотрю на экран. Племяш встает. Племяш заглядывает в вазу. Племяш протягивает ручонку. Я мысленно вызываю на подмогу целую пожарную бригаду. Они уже включили брандспойты, у меня на лбу проступает пот. Шестилетний на экстази! Это его убьет. И-ууу, и-ууу! Я резко бросаюсь с дивана и сцапываю конфету из-под пальчиков племяша. Пытаюсь задиристо хохотать. Шестилетние глазенки, один взгляд. И: «Мама! Он заблал! Заблал конфетку! Ма-ма-а-а-а-а, э-э-э-э… я хочу… э-э-э!» Ничего себе! Он хочет «э». «Ну, ну…» — утешает Эльса. Я притворно дразню его, держу наркотик за обертку и машу им перед ним. Карапуз с плачем пытается дотянуться до нее. «Ну, Стейни! Успокойся! Другую возьмешь». Точно: Стейни. Его зовут Хавстейнн. В честь папы. Дедушки. Маленький зеленоглазый Седобородый. И где-то на беговой дорожке четыре тысячи сто шестьдесят бутылок виски поджидают, пока он наденет алкашиный костюм c рекламой «J amp;B» и «Джонни Уокера» и побежит свой непросыхаемый марафон, а вдоль дорожки уже выстроились столы, и бармен подает ему бутылку… которую он хватает на бегу… (Четыре бутылки в неделю за двадцать лет равно четыре тысячи сто шестьдесят, а потом — лечиться.) На днях смотрел такую передачу: сейчас нашли алкоголический ген, и его можно выявлять в детях. Превентивная мера. Детский садик Объединения по борьбе с алкоголизмом. На Воге. Для него это близко. «Не-е-е-е… э-э-э… он взял после… э-эдню-ю-ю…» Мне предоставляется время, чтобы нащупать пальцами в кармане другую конфетку, и я, как фокусник, машу уже ею. Я находчивый. «Да ничего, я просто дразню его». Стейни дерзко сцапывает ее и смотрит на меня изнасилованным взглядом: «Говнитель!» Неплохо. Не неправильно. Говнитель… Родитель говна? Вот у Мегаса в одной песне была такая строчка: «По ребенку рожает он в день, и всех — в унитаз»[194]. «Стейни! Нехорошо так говорить своему дяде!» Я: «Нет такого ругательства — „говнитель". Есть ругательство „говнюк"». Магги смотрит. Стейни: «Нет! Ты — говнитель!» Даже если ты боишься женщин, до детей им далеко. Уж они загнут так загнут. Умеют выбить из седла. Женщины и дети. От них лучше держаться подальше. Кажется, Эльса с Магги так же напуганы и беззащитны. Вот если дети захватят власть… Если они будут всем править… Да они и так всем правят. Своим автоматическим пулеметным плачем. Берут нас в заложники. Я быстро проверяю, нет ли у него переговорного устройства. Шоколадная конфетка. Тампон, чтобы затыкать детей. Всё кон. Слезки у Стейни высохли. Он опять садится на пол. Конфетка-«э» все еще у меня в левой руке. Бомба с часовым механизмом тикает в доме милого семейства. Делать или не делать, вот в чем вопрос. Миг — и Эльса встает и выходит на кухню. Шанс: я незаметно подбрасываю конфету в вазу. Отхлебываю пиво. Это — как хороший боевик. Пять сек. Затем: Магги подгребает голову к своему стакану. Краем глаза вижу, что он заметил конфету. Йесс! Не хватает только старого доброго спортивного комментатора Самуэля Эрна: