Прямо жуть берет: ведь он по-прежнему мой злой гений. Хоть бы он сдох. Тут я со временем могу взять над ним верх, для этого есть кое-какие основания. На моей стороне возраст, Артур Бэрон и спастический колит.

Но одолеть его не так легко, как мне хотелось бы.

Я бы рад прострелить ему башку.

Хорошо бы скорчить ему рожу и показать язык. (Хорошо бы опять съесть душистую горячую картофелину или хороший початок кукурузы.)

– Вы хотите меня уволить? – вместо этого неловко спрашиваю я.

– Я могу вас унизить.

– Уже унижаете.

– Я могу быть сукиным сыном.

– Зачем вам это нужно – меня увольнять?

– Могу даже не объяснять причин.

– Вам придется кем-то меня заменить.

– Чтоб помнили, что я это могу. Пока вы работаете у меня, вы не свободный гражданин. Похоже, вы иногда это забываете.

– Теперь уже не забуду.

– И я не забуду. Чтобы дать вам почувствовать, что значит быть в подчинении. Без моей помощи вам не найти работы получше, а и найдете – не захотите переходить. Придется ведь распрощаться и со здешней пенсией, и с долей в прибылях и начать ломать себе голову, так ли вас там ценят, как ценили мы. Вы и за три года на этот счет не успокоитесь. Вы от меня зависите.

– Понимаю.

– Не уверен, что всегда понимаете. А мне всегда надо знать, что понимаете. Мне всегда надо знать: вы понимаете, что должны пресмыкаться всякий раз, как я этого захочу. Вы взрослый, зрелый, одаренный администратор, верно? Вы не должны бы стоять вот так передо мной, и потеть, и выслушивать все это, верно? И все-таки приходится стоять, верно? Так как же.

– Не ждите от меня ответа.

– А еще я могу опять здорово повысить вам ставку и таким способом тоже вас унизить.

– От денег не откажусь.

– Могу заставить вас ходить в солидных костюмах, сорочках и полосатых галстуках.

– Я и хожу.

– Заметил, – ядовито говорит он. – И в гольф стали играть.

– Всегда играл.

– Не всегда.

– Во время конференции каждый год участвую в состязаниях.

– И только здорово мешаете. Делаете из себя посмешище, вместе с пьяными шарлатанами из Торгового отдела. И это мне тоже не нравится. Вы-то не из Торгового отдела.

– Мне приходится для них работать.

– Вы бы предпочли работать у Кейгла?

– У вас.

– Почему?

– Вы лучше.

– Чем?

– Чего вы от меня хотите?

– У кого вы работаете – у меня или у Кейгла?

– У вас.

– Кто вам приятнее?

– Он.

– Кто лучше как человек?

– Он.

– Кто вам больше правится?

– Вы.

– Вот теперь мы разговариваем разумно. Теперь вам не надо искать место получше, Боб. – Он говорит медленнее, мягче. Почти дружески, не без раскаяния. – Право же, вы вряд ли найдете что-нибудь лучше вне Фирмы.

– Я и не ищу, Джек. Чего ради я стал бы искать?

– Из-за меня.

– Вы не так уж плохи.

– Даже сейчас? – Он опять поднимает на меня глаза и слегка улыбается.

– Вы здорово все делаете.

– Всегда?

– Не всегда. Кое-что вы делаете чудовищно. Мне даже нравится, как вы сейчас со мной разговаривали. Мне бы вашу грубость.

– Это легко… с такими, как вы. Видите, как легко? С такими, как вы. – Он вздыхает чуть огорченно и насмешливо. – Я не собираюсь вас увольнять. Сам не знаю, зачем я это затеял. Иной раз подумаю, что бы со мной было, если бы пришлось уйти из Фирмы, – и страх берег. Вам известно, что происходит с ценами на мясо?

– Оно, кажется, дорогое?

– Я тоже не знаю. Но меня тревожит, что со мной будет, если я вынужден буду это знать. Мне урезали бюджет.

– На сколько?

– Пока это еще не ваше дело.

– Кейгл говорил, что собираются урезать.

– У вас хорошие отношения с Кейглом.

– Это может оказаться на пользу.

– Лучше, чем со мной?

– Он больше во мне нуждается.

– Я в вас совсем не нуждаюсь.

– Вы бы предпочли меня заменить, да?

– Нет. Если говорить с точки зрения Фирмы, никто ни в ком не нуждается. Она существует сама по себе. Она в нас не нуждается. Это мы нуждаемся в ней.

– Поговорить с Кейглом?

– Кейгл – болван. От того, что он нас топчет, он ничего не выигрывает. Если я получу прибавку, то и вы получите.

– Я с ним поговорю.

– Я вас совсем не прошу.

– Я ему подрежу ногу.

– Не смешно, – обрывает меня Грин.

– Знаю.

Губы у меня как чужие, будто кто-то посторонний наклеил мне на лицо эту ухмылку.

– А еще считаетесь его другом.

– Это у меня нечаянно вырвалось, – смущенно оправдываюсь я. – Даже не знаю, как сорвалось с языка. Пойду поговорю с ним.

– Я вас не просил. Сам не знаю, чего я, собственно, беспокоюсь. Все равно никто из нас далеко не пойдет. Кейгл хромает. Я – еврей. А что такое вы, никто толком не знает.

– Я никто. Моя жена – верующая, исправно посещает конгрегационалистскую церковь.

– Одной веры мало. Вот будь она знаменитость или очень богата, другое дело. У вас, кажется, ребенок калека, вы не очень-то о нем распространяетесь, верно?

– Умственно неполноценный.

– Это серьезно?

– Безнадежно.

– Ну, тут нельзя быть уверенным. Я слышал…

– Я тоже.

– Я знаю врача, он…

– Я у него был.

– Но…

– Хватит, Джек. Довольно об этом.

– Я все думал, можно ли вас вывести из себя, – отзывается Грин. – Оказывается, можно. – Лицо у него огорченное, задумчивое. У него у самого не просто с детьми, но ничего похожего на Дерека, тут у меня преимущество перед ним, которым я, быть может, воспользуюсь и в другой раз. (Выходит, есть и от малыша толк, а?) – Вы получите прибавку, – говорит наконец Грин, – и, возможно, я тоже. Может, даже дам вам в этом году выступить на конференции.

– Не верю.

– Вы и не должны верить.

– Не поверю, пока не выступлю.

– Это входит в мою стратегию. Если меня решат перевести на место Кейгла, вам с моей работой не справиться. Я способен на большее. На большее, чем он. Таким путем я еще, может, стану вице-президентом.

– Кейгл не станет.

– Кейгл хромает, и у него в носу и в ушах растут волосы. Тому, кто хромает или у кого умственно отсталый ребенок, президентом не быть.

– Рузвельт хромал.

– Я имею в виду – президентом Фирмы. Наша Фирма разборчивей нашей страны. Мне урезали бюджет. Вот что меня бесит. И я вам не доверяю. Я его восстановлю. Придется мне за него повоевать. Надо будет попресмыкаться. Терпеть это не могу, но другого пути нет. Потому и не советую вам занимать мое место. Не годитесь вы на эту должность. Не умеете пресмыкаться.

– Я пресмыкаюсь.

– Пресмыкаетесь, но без изящества. Так же как льстите.

– Я мог бы и научиться.

– А я уже ученый. Берите пример с Грина, это говорю я, Грин. Учитесь у Грина пресмыкаться, острю я, Грин. Потому мне и урезают бюджет. Им нравится, как я пресмыкаюсь. Каждый год урезают. Чтоб полюбоваться, как я пресмыкаюсь.

Я урежу его и того больше: я-то знаю, как много дорогостоящих и спешных работ мы выполняем зря – они не нужны или не идут в дело. Не забыть бы, надо казаться приниженным, незаинтересованным и достойным доверия. Грин прав. Что бы кто из нас ни делал, это мало вредит фирме. (Мы можем только повредить друг другу.) Фирма – медовый сот, мы – трутни, живем за чужой счет. Руководители умирают, на их место приходят другие. Я отправлю на пенсию Эда Фелпса. Надо прикидываться простаком и держать себя в руках. Если придет охота лягаться, лягайся на здоровье у себя дома в кабинете или на квартире у Рэда Паркера. Хватит мне пользоваться квартирой Рэда Паркера. Этого не утаишь. Что мне делать с Рэдом Паркером? Он моложе Эда Фелпса. Надо со всеми обходиться тактично. (Надо прикидываться тупицей.)

– А вы-то, черт возьми, чего ходите последнее время такой веселенький? – накинулся на меня Джонни Браун и по привычке легонько ткнул кулачищем в плечо.

(Нетрудно представить, как бы он двинул этим кулачищем мне в физиономию.)

– Из-за вас, – отшучиваюсь я. – Вы же мне теперь представляете телефонные отчеты.