Вместе с тем этот капитан был, должно быть, человеком невежественным и забывчивым, потому что не учёл двух вещей. Во-первых, нехорошо увозить женщину против её воли. Во-вторых, он забыл о её происхождении. В Буддхачарите есть рассказ о том, как Будда отправился в лес, чтобы достичь окончательного просветления. Там говорится: «…и сопровождали его некоторые из сыновей чиновников, которые были избраны потому, что умели рассказывать истории». Отец этой женщины был прямым потомком одного из тех, кто рассказывал истории великому Бодхисатве. Вы понимаете, что это значит?

— Нет, — ответил Ясон.

— Это значит, — продолжал индиец, — что того, кто станет принуждать эту женщину, ждёт великое воздаяние кармы.

Однажды ночью капитан забрал её и увёз на судно, которое уже снималось с якоря. В первую же ночь женщина предложила ему свой план. На борту судна было сто двадцать пять матросов. Вместо того чтобы делить с ними ложе, она предложила, чтобы они, если позволит погода, каждый вечер собирались на нижней палубе, где она будет рассказывать им истории. Так они и договорились. И хотя плавание в Данию было очень тяжёлым, со свирепыми штормами у берегов Африки, всё же истории женщины укротили моряков, потому что она была таким человеком, что все понимали — если хотя бы раз отдать её одному из них, то она больше никому уже ничего не расскажет.

В ночь, когда судно бросило якорь на рейде Копенгагена, она рассказала триста тридцать четвёртую историю, и к этому времени прошёл без малого год плавания и на судне не произошло ни одной ссоры.

Истории, которые она рассказывала, были теми же, что её семья рассказывала на протяжении столетий. Я слышал, что позднее они попали в Персию, а затем в Европу. Но в то время датчане их не знали.

Позднее той же ночью матросы сбросили самого ненавистного из офицеров за борт. Тогда капитан сам взял женщину силой, не столько потому, что посчитал её ответственной за убийство, сколько за то, что она навязала свои условия белому человеку, а затем он приказал протащить её под килем, привязав за большие пальцы рук.

После этого она, конечно же, стала калекой, и он сказал ей, что теперь ему нужны не её руки, а только её рот и половые органы.

— Его следовало бы наказать, — сказал Ясон.

— Так бы подумал каждый человек, — заметил индиец. — Что месть была бы сладка. И легко, очень легко, она могла бы, понемногу восстановив подвижность своих пальцев, однажды ночью вытащить длинную булавку из своих волос и проткнуть веко капитана до самого его чёрного мозга. Но мысль эта не пришла ей в голову. Первой заповедью Буддагхоши является следующая: «Воздерживайся от того, чтобы лишать кого-либо жизни».

На протяжении бесчисленных поколений её род уважал четыре благородные истины, и в нескольких кальпах — вы помните, сколько длится кальпа? — она в своих прежних воплощениях следовала четырехзвездным путём, стремясь преодолеть четыре препятствия для полного освобождения, и поэтому эта женщина была близка к просветлению. Вам это понятно?

— Не совсем, — ответил Ясон.

— Мысль о мести была чужда ей, — продолжал индиец, — всё, что она сделала, это явила Вселенной свои искалеченные руки, и видение это поднялось сквозь небеса к богам в их чистую обитель, и боги решили, что для того, чтобы высшее правосудие Дхармы свершилось, этот мужчина и его род и его воплощения в нескольких кальпах должны пройти через страшные страдания.

Снова они просидели какое-то время в молчании, индиец, погруженный в свои мысли, за которыми Ясон тщетно пытался следить.

— Чтобы завершить начало первой части этих страданий, — сказал наконец индиец, — я и приехал. Великие боги решили, что эта первая часть будет проклятием, призванным на род Ван Остенов. Проклятием этим будет любовь. В каждом поколении в этой семье будет рождаться человек, который никогда не сможет освободиться от иллюзии любви и будет осуждён любить другого человека до безумия. И пользоваться ответной любовью.

— Это не похоже на наказание, — сказал Ясон, — это похоже на благословение.

— Но любовь эта ужасна, — продолжал индиец. — Потому что двое любящих, мужчина и женщина, смогут действительно стать близки друг другу только одним единственным способом: один раз в неделю, из месяца в месяц, из года в год, проходя все страдания целого брака за одну ночь. И каждый раз эти страдания будут новыми.

— А кто определяет, что их ждёт в ту или иную ночь? — спросил Ясон.

— Это определяю я, — ответил индиец. — До меня это делал мой брат, а до него — наш дядя, а до него — дедушка. Прапрабабушка моего дедушки была той женщиной, которую капитан Ван Остен приказал протащить под судном. Таким образом, мы — орудие богов в осуществлении высшей справедливости Дхармы. Та женщина осталась с капитаном, и четыре раза в месяц она причиняла ему неописуемые страдания. У них родился сын, у которого родился сын, и постепенно наши черты растворились в европейской крови. Но проклятие осталось.

Ясон выпил вина.

— Через шесть дней, — продолжал индиец, — в понедельник вечером, я отправлюсь к ним в спальню и расскажу каждому из них о тех страданиях, через которые они должны пройти следующей ночью. У них будет двадцать четыре часа на подготовку.

— Какой же будет, — спросил Ясон, — в понедельник их следующая жизнь?

— Это решат боги в своё время, — ответил индиец. — Возможно, она убьёт одного из своих новорождённых детей и будет мучиться от этого убийства всю оставшуюся жизнь. Возможно, он заразит её неизлечимой болезнью. Возможно, они увидят, как украдут и изувечат их внуков. Для рассказчика историй ужасы любви бесконечны.

— Почему они просто не остановятся? — спросил Ясон.

— Они всегда останавливаются, — ответил индиец. — В каждом следующем поколении они отсылают нас домой или в тюрьму и думают, что свободны. Каждый сын или дочь в роду Ван Остенов торжествующе воздевает руки, думая: «Это поразило моих родителей за их слабость. Меня это не коснётся». Однажды этот человек чувствует любовь, сначала как ручеёк, затем как могучую приливную волну, и они ликуют, пока не обнаружат, что эта волна замкнута в закрытом железном ящике, который раскаляют докрасна снаружи до тех пор, пока двое влюблённых не взмолятся, чтобы их освободили, неважно как. Когда приходит это время, мы узнаем об этом, и мы не ждём, пока нас позовут, мы уже в пути, чтобы в мире сохранялось равновесие.

Ясон представил себе Хелену, обнажённую, в своей постели.

— Кто в роду станет следующим? — спросил он.

— Это неизвестно, — ответил индиец. — Тот, кто первым почувствует сердце любимого человека жёрновом на своей шее.

— И нет никакого выхода? — спросил Ясон.

— Есть, — ответил индиец. — Рассказывать истории. Мы страдаем, потому что воплощение за воплощением отбрасывали тени на свою жизнь. Наши истории состоят из этих теней. Каждую историю, которую проживает эта семья, она проживает вместе со своими злодеяниями. Поэтому каждый рассказ бросает луч света во тьму. В конце концов, нет больше тьмы. В конце концов наступает просветление. И тогда прекращается страдание.

— Что же это за справедливость, — спросил Ясон с горечью, — которая заставляет людей пережить столько мучений, чтобы хоть что-то понять?

— Я всего лишь нечистый чужеземец, — заметил индиец, — которому приоткрылся лишь маленький изгиб в дальнем уголке дальнего предела высшей Дхармы, которая пронизывает собою всё. Но вот что мне пришло в голову: чтобы понять эту справедливость, нужно представить себе космический смех, чистый, всепроникающий, а за ним — и оскал смерти, и трепещущую жизнь.