Раздался крик.

На поле бросились люди. Дьюранд услышал, как над ристалищем разносится тонкий свист. Он ощутил на языке вкус земли и железа. В рот попала сухая травинка. Зазвучали голоca. Над головой — купол неба цвета расплавленного олова. Он почувствовал, как к нему прикоснулись чьи-то руки. Раздались крики. Желудок Дьюранда взбунтовался, его вырвало. Качнулся горизонт с деревьями, похожими на чёрные гнилые зубы.

Дьюранд почувствовал, как его поднимают на руки и кладут на плечи, и вцепился пальцами в собственную кольчугу. Что-то горячее текло по щеке. Он повернул голову и увидел лицо девушки, глаза которой были полны боли. Он хотел дотронуться до её волос которыми играл лёгкий ветерок. Она потянулась, и её белые руки что-то повязали ему на шею. Нёсшие его мужчины опустились на колени. Взгляд Дьюранда скользнул по груди девушки, поясу, украшенному драгоценными камнями, шёлковым туфелькам.

Дьюранд почувствовал её дыхание, и губы девушки прижались к его лбу в поцелуе.

Когда он пришёл в себя в следующий раз, то обнаружил, что лежит в ванне. К потолку комнаты были подвешены многочисленные латунные лампады, в которых горело ароматическое масло, распространяя запах благовоний. На поверхности воды плавали лепестки роз, колыхавшиеся на маленьких волнах, которые поднимало его дыхание и биение сердца. Жар и горячая вода, видимо, должны были облегчить страдания, причиняемые ранами. В голове пульсировал ком сплошной боли, страшно ныла грудь. Дьюранд воззрился на стену, украшенную гобеленом, на котором была изображена девушка в белой сорочке. Девушка держала в руках охапку соломы, в которой устроился зайчик. Это была не простая солома, а сухие ячменные колосья, полные зёрен. Казалось, что зайчик смотрел из колосьев на Дьюранда с пониманием.

Дьюранд пытался собраться с мыслями. Он стоял в белом зале Боуэрского замка. У заставленных яствами столов выстроились ряды рыцарей в сверкающих кольчугах. С потолка свешивались огромные масляные светильники из чистого серебра, от которых исходил приятный аромат горящего благовонного масла.

Дьюранд переступил с ноги на ногу. Перед ним был стол для почётных гостей, установленный на возвышении. Рядом ним стояли девушки из свиты Властительницы и несколько рыцарей из богатых родов, проявивших себя на турнире. Девушки улыбались ему, и он не осмелился оставить их улыбки без ответа.

Казалось, все чего-то ждали. Наконец Властительница, стоявшая во главе стола, воздела руки, и залу наполнили звуки её голоса:

— О Всемилостивая Матерь, Владычица Небесная, трепеща, мы возносим тебе благодарственную молитву. Этим вечером мы молим Тебя о том, чтобы мы пребывали в сердце Твоём, куда бы мы ни направили стопы свои, в какие бы земли под луной не занесла нас судьба. Мы помним о Твоей жертве и благодарим Тебя за жизнь, что Ты даришь и будешь дарить ныне и присно и во веки веков.

Люди стояли в молчании.

— Дева Весны. Рождённая на свет и не ведающая смерти. Святейшая Сестра. Дева Весны и Урожая, в этот вечер мы возносим Тебе хвалу за Твой крик, разорвавший мрак ночи. Мы, вынашивающие и рожающие детей, славим Тебя за то, что Ты приняла на себя бремя созидания. В память о Тебе мы обязуемся следовать Твоему примеру.

— Да будет так, — хором произнесли все.

После того как стихло эхо и повисло молчание, Властительница медленно кивнула. К столу по очереди, один за другим, стали подходить рыцари от каждого отряда, сражавшегося на турнире. Каждый воин кланялся Властительнице и благодарил за гостеприимство и удачу, которая ни на мгновение не оставляла отряд. Когда эта церемония подошла к концу, со всех сторон в зал хлынули люди — бледные стражи с крепостных стен. Дьюранд никогда прежде не мог подумать, что у людей может быть такая белая кожа. Каждый из стражей нёс в руках супницу с похлёбкой.

Деревянные скамьи застонали под весом опустившихся на них гостей. Перед каждым гостем стражи поставили по тарелке. Дьюранд вздрогнул, увидев, как через его плечо потянулись две белоснежные руки с длинными пальцами, в которых, казалось, не осталось ни единой капли крови, водрузив прямо перед его носом тарелку, украшенную изящной росписью. Расставив блюда, стражники отступили к стенам.

Властительница и её свита, сидевшие за столом на возвышении, пили вино. Никто, кроме них, не прикоснулся ни к еде ни к питью. Дьюранд и представить себе не мог, кому в зале могла прийти в голову мысль о еде.

Дьюранд не притронулся ни к хлебу, ни к похлёбке. За супом последовали пироги, фаршированные утиным, куриным, гусиным мясом и телятиной, подали птиц, запечённых вместе с приправами, и мясо, сваренное в молоке. Голова Дьюранда раскалывалась, ребра ныли, словно по ним били молотом. Одно блюдо сменяло другое, но ему оставалось только сглатывать слюну.

Дьюранд уставился на стоявший перед ним серебряный кубок, сверкающий в блеске светильников. Не в силах сдержать себя, он, протянув руку, взял кубок. Вино, источавшее аромат пряностей, коснулось губ. В запястье вцепилась чья-то рука.

Повернувшись, Дьюранд увидел худощавое лицо Морина Монервейского и пристальный взгляд, который устремил на него лорд. Морин и не думал ослабить хватку:

— Не пей.

— Владыка Небесный, — вздохнул Дьюранд. Оглядевшись, он обнаружил, что сидящие в зале рыцари не притронулись ни к одному из сотен блюд, принесённых в зал из замковых кухонь. Дьюранд осторожно поставил бокал на стол.

Неожиданно Властительница поднялась со своего места и обратилась к собравшимся:

— Наш пир подходит к концу, равно как и долгое бодрствование без сна, в котором, не сомкнув глаз, пребывали вы, храбрые воины. Знайте же, что в эту ночь мир находится под защитой Великой Матери. Ни одна живая тварь под луной не осмелиться причинить вред другой твари. Ягнёнок может спать, устроившись под боком у леопарда, а зайцу ни к чему страшиться клыков волка. Вам не потребуется выставлять дозорных и часовых. В эту ночь вся земля во всех пределах может спать спокойно. А теперь ступайте с миром.

Люди в зале, пробормотав молитву Владычице Небесной, встали с мест. Каждый отряд по очереди подходил к Властительнице, чтобы перед уходом поблагодарить её за доброту и гостеприимство. Ламорик, так и не снявший шлема, низко поклонился. Морин же, наоборот, держал спину прямо, ограничившись коротким кивком. Кассонель, как и Ламорик, склонился перед Властительницей в поклоне. Барон выглядел вполне здоровым, и лишь хромота свидетельствовала о недавнем падении с лошади. Дьюранд встал и спустился с возвышения, чувствуя себя призраком.

— Дьюранд? — раздался голос Гермунда. — Он здесь, я нашёл его!

Берхард устремился к ним. Энергично работая локтями, он пробивался сквозь толпу выходящих из залы людей.

— Держи — одноглазый рыцарь протянул Дьюранду меч рукоятью вперёд. — После боя крестьяне просто развернулись и ушли. Они так и не сказали ни слова, будто воды в рот набрали. Вот я твой меч и подобрал. Конзар решил, что, если ты выкарабкаешься, меч тебе пригодится.

Гермунд осторожно похлопал Дьюранда по плечу.

— Если бы ты стоял на шаг дальше… даже на полшага, — покачал головой Берхард. — Твоя башка разлетелась бы, как тыква. Он тебя, в основном, рукоятью приложил. Признаюсь как на духу, когда он стал опускать меч, я так за тебя перепугался, что закрыл свой единственный здоровый глаз.

Дьюранд потрогал лоб.

— Представить не могу, как человек с закрытыми глазами может поразить кого-то копьём, ладно, пусть даже обломком копья, — продолжил Берхард. — Но Оуэн утверждает, что удар пришёлся прямо сюда.

Берхард протянул руку и ткнул двумя пальцами Дьюранду в грудь, отчего тут же заныло сломанное ребро.

Дьюранд поморщился, и Берхард тут же убрал руку.

— Дьюранд? — с беспокойством произнёс Гермунд.

Берхард, напустив на себя серьёзность, кивнул головой:

— Тебя крепко приложили по голове. Кое-что ты мог и забыть. Такое бывает. Помнишь, что было до, а потом бац — и ты на полу.