— Эй!

Сквозь москитную сетку Коппер заглянула в дом: дверь была открыта. За нею начинался длинный темный коридор. По стенам развешана одежда и конская упряжь.

— Здравствуйте! — крикнула Коппер. — Есть здесь кто-нибудь?

Никто не ответил, только эхо ее собственного голоса разнеслось по пустому дому. Коппер взглянула на часы: почти четыре. Не может такого быть, чтобы совсем никого не было; помнится, отец что-то говорил об экономке. Уж она-то должна находиться где-нибудь поблизости и присматривать, чтобы не всякий прохожий мог беспрепятственно войти!

Впрочем, не так-то уж и много здесь прохожих. Коппер обернулась в ту сторону, где стоял ее автомобиль. В слепящем свете дня к горизонту уходила пыльная дорога, она вела к длинному одноэтажному дому с просторной круговой верандой и блестящей на солнце крышей из гофрированного железа. У дома дорога кончалась, дальше простиралась лишь степь.

Именно за этим сюда и хлынут туристы, убеждала себя Коппер: особняк в колониальном стиле, а вокруг — бескрайние земли скотоводческого поместья. Пятьдесят миль от ближайшего населенного пункта по пыльному большаку. Можно и самолетом, иначе никак.

Коппер поправила темные очки и нетерпеливо огляделась. Невыносимо терять понапрасну время, забравшись в такую глушь, вместо того чтобы сразу приступить к делу.

Она расхаживала взад-вперед по веранде, теряясь в догадках, долго ли придется дожидаться этого Мэтью Стэндиша и думать, что он из себя представляет. Отец предупреждал, малый он не промах и с ним надо держать ухо востро. Именно так Коппер и собиралась поступить. От Мэтью Стэндиша, от его доброй воли зависело будущее «Копли трэвел». Только с его согласия можно построить в Бирраминде туристическую базу для новых маршрутов, и Коппер не собиралась домой, пока все необходимые соглашения не будут подписаны и оформлены надлежащим образом.

Однако куда же они все подевались, есть здесь хоть одна живая душа? Коппер терпеть не могла покорно дожидаться, когда же наконец что-то произойдет, предпочитая сама управлять событиями. Она уселась на ступеньки. Было совсем тихо, лишь где-то вдалеке у реки печально каркал ворон. Как вообще люди живут в такой дыре?

Вот Мелу бы здесь понравилось. Коппер вспомнила, с каким восторгом говорил он о степи, ее тишине и покое, о необозримых безлюдных просторах. Здесь, под безоблачным раскаленным синим небом, неспешный и немногословный, он чувствовал бы себя дома.

Коппер нахмурилась. О Меле давно пора забыть: он остался в прошлом, а она из тех, кто живет настоящим и думает о будущем. Память о нем спрятана в глубокие тайники души, и не стоит будить ее без особых причин. Разве только иногда… Когда ей грустно и хочется убедиться, что у нее, деловой и отнюдь не романтичной особы, свой миг волшебства… Долгая поездка в полном одиночестве некстати напомнила ей о Меле, выпустила, будто джинна из бутылки, на свободу его образ, и теперь уже поздно загонять его обратно.

Не то чтобы Коппер верила в любовь с первого взгляда; наоборот, она весьма скептически относилась к возможности в глазах незнакомого человека прочесть: «Твоя жизнь бесповоротно изменилась». Но ведь так оно и было. Глупо, конечно.

Она, как всегда, была окружена приятелями, а Мел стоял в стороне один, но одиноким не выглядел. От него исходила спокойная уверенность, выделявшая его из всех остальных на пляже. Он посмотрел на Коппер, и она посмотрела на него, и тут ей показалось, что все песни любви, сколько их есть в мире, созданы для нее одной…

Коппер вздохнула. Они были вместе всего три ночи. Три теплые средиземноморские ночи на другом краю света, семь лет назад. Давно пора забыть его.

Пора! Но такого, как Мел, не забудешь…

— Привет.

Голос раздался прямо за спиной, и от неожиданности Коппер как ужаленная подскочила на ступеньках. Перед ней стояла маленькая девочка. Она вышла из-за угла веранды и теперь по-детски бесцеремонно разглядывала Коппер. Спутанные темные кудряшки, огромные голубые глаза, упрямый пытливый взгляд. Прелестный ребенок, подумала Коппер. Точнее, был бы прелестным, если бы не рваное грязное платьишко и не чумазая мордашка.

— Ты меня напугала! — сказала она девочке. Та, не спуская с нее глаз, спросила:

— Тебя как зовут?

— Коппер.[1]

Девочка недоверчиво прищурилась.

— Таких имен не бывает!

— Не бывает, — согласилась Коппер, — потому что это прозвище. Так меня называют мои друзья. А тебя как зовут? — поспешно спросила она, видя, что ее объяснения девочку не устроили.

— Меган. Мне четыре с половиной года.

— А мне двадцать семь лет и девять месяцев, — сообщила Коппер.

Меган постояла, подумала, потом решительно подошла ближе и села на ступеньку ниже Коппер, предоставив той возможность разглядывать ее лохматую головку. Отец ничего не говорил ей о ребенке. Видно, его так воодушевила дикая красота здешних мест, что он просто не обратил внимания на живущих тут людей. Про Бирраминду лично ей ничего не известно, кроме того, что хозяин — выдающаяся личность. Тогда, быть может, проще начать с хозяйки?

— А твоя мама дома? — спросила она у девочки, в надежде познакомиться хоть с кем-то из взрослых, пока Мэтью Стэндиша нет.

Меган посмотрела на нее как на дурочку.

— Она умерла.

— О, Боже, — невольно прошептала Коппер, потрясенная словами ребенка и еще больше — детским голоском, говорившим о смерти как о чем-то обыденном. Да и что скажешь девочке, так рано потерявшей мать? — Это очень печально. Прости меня, Меган. А кто же присматривает за тобой?

— Ким.

Может, это и есть экономка?

— А где сейчас Ким?

— Уехала.

— Уехала? — оторопев, переспросила Коппер. Не дом, а «Летучий голландец»! — Куда уехала?

— Не знаю. Только папа рассердился на дядю Бретта, потому что теперь за мной некому присматривать.

Коппер взглянула на не по годам смышленую девчушку, и у нее заныло сердце. Бедный зайчик, неужели никому нет до нее дела? Она хотела спросить, знает ли хоть кто-нибудь, где она сейчас, как вдруг чей-то голос позвал: «Меган!» Затем из-за угла показался мужчина.

Высокий, худощавый, в пастушьей шляпе, ковбойке и джинсах, он ничем не отличался от любого другого фермера, и все же нечто в его спокойной неторопливой походке, в манере держаться заставило сжаться горло Коппер.

Конечно же, это не Мел, внушала она себе, безуспешно пытаясь унять дыхание. Это смешно, наконец! Мел был давно, и Турция была давно, и те три звездные ночи канули в прошлое. Это степь шутит злые шутки с ее памятью, да и не надо столько думать о Меле. Теперь каждый встречный будет казаться ей Мелом, а от этого человека к тому же исходит знакомая спокойная сила. Впрочем, все равно, он — не Мел.

Тем временем незнакомец вошел в тень дома и остановился у ступенек, где сидели они с Меган. Коппер неожиданно для себя вскочила на ноги, слыша только бешеный стук сердца.

Невероятно, но факт: перед ней стоял Мел. Ни у кого больше не могло быть таких губ, таких бездонных карих глаз, внимательных и спокойных. Ни у кого не могло быть такого овала лица, и никто другой не мог одним лишь взглядом заставить Коппер растаять, как снег на солнце.

Помнит ли он ее так же, как она помнит его? Боже, что, если да? А что, если уже нет?..

Коппер бессильно прислонилась к резному столбику, подпирающему крышу, и ухватилась за него. Ноги ее не держали. Мел, прищурившись, смотрел из-под шляпы. В дорогу Коппер надела просторные шорты и легкий полосатый жакет с короткими рукавами; ей очень хотелось произвести должное впечатление на великолепного мистера Стэндиша. Утром в мотеле она осталась вполне удовлетворена своим нарядом, элегантным и вместе с тем деловым, но ухабистая дорога, жара и долгий путь превратили его в мятую тряпку, а каштановые волосы Коппер, обычно блестящие и подстриженные аккуратным каре, потускнели от пыли и растрепались.