К черту, к черту! Он слишком стар для дипломатии. Плечо еще болело от арбалетной стрелы Джеда Смита. Он волновался за Мэдди и не доверял ванам, все еще болезненно ослабленный силой Слова.

Слово. Да, он много лет знал о его существовании, но ни разу не испытывал его действия на себе. Теперь же, пережив это, боялся его еще больше. Один-единственный экзаменатор выжал из него все силы. Один-единственный человек — даже не магистр — едва не лишил его рассудка.

«Вообрази теперь армию, вооруженную Словом». Теперь, когда Одноглазый видел, на что способно Слово, ему больше не казалось, что в Книге Апокалипсиса полно натяжек. Орден силен и волей, и количеством, в то время как он и его род немногочислен и в ссоре. Но что он может? Что кто-либо из них может против Безымянного? В одиночку ему по силам вырвать передышку в несколько лет — десять, двадцать, если повезет, — прежде чем Орден окончательно поймает его. Но на что они смеют надеяться вместе, кроме поражения, даже если он сумеет вновь завоевать дружбу ванов?

«Вероятно, экзаменатор был прав, — думал Один. — Мое время вышло». Однако эта мысль не наполнила его отчаянием, как должна была. Наоборот, он ощутил что-то странное, его дух словно прояснился, и в тот же миг он узнал это чувство. Оно было знакомо ему по дням перед Рагнарёком, когда миры конфликтовали и силы Хаоса ждали своего часа. Это была радость игрока, который бросает на стол последнюю монету, это было знание, что все поставлено на единственную карту.

«Что же меня ждет? — спросил себя Один. — Короткая передышка или милосердная смерть? Лучик надежды или гром среди ясного неба?»

Шансов мало, он и так это знал. Ваны не доверяют ему. Скади поклялась отомстить. Локи сбежал. Мэдди пропала. Шепчущий исчез. Холм стоит нараспашку для людей, что выслеживают его. Без оракула невелики его шансы разговорами, лестью, обещаниями или наглой ложью заставить ванов повиноваться.

Но Один был игроком. Он любил неравные шансы. Они взывали к его трагической жилке. Поэтому вновь, едва солнце начало клониться к западу, он собрал свои вещи в потертый старый мешок и направился вниз по склону холма Красной Лошади.

В отсутствие Скади Нат Парсон поспал, измученный ночными трудами. Но сон не освежил его, постоянно прерываясь из-за зудящих, неприятных сновидений, которые оставили его раздраженным и неудовлетворенным.

Он проснулся после полудня с больной головой, которая к тому же кружилась от голода, но даже от мысли о еде пастора затошнило. Но главное, он до ужаса боялся, что его новоприобретенные силы, которые он продемонстрировал Охотнице, неким образом улетучились.

Однако, к облегчению Ната, сила Слова ничуть не потускнела. Не исключено даже, что она несколько возросла за время его сна, как некий шустрый плющ, нащупавший себе дорогу через его мозг. Алтарные свечи он зажег с первой попытки, почти не думая. Цвета, которые так изумляли его прежде, казались теперь знакомыми, почти обыденными.

Пастор не знал, как это случилось, но каким-то образом, едва он шагнул вперед в тот самый миг, когда экзаменатор призвал Слово против Одноглазого, их сознания смешались. Случайно или намеренно? Он выбрал обретение этой силы? Конечно, с Орденом все возможно. Не исключено, что это была простая случайность — последствия Общения, наложившиеся на какой-то более редкий фактор. Случай или выбор, кто знает. Как бы там ни было, Нат Парсон намеревался это сохранить.

Он почти не разговаривал с женой, только потребовал одолжить второе ее лучшее платье. Самое лучшее было сброшено где-то на холме Красной Лошади. Скади понадобится новое, когда она вернется от Спящих в облике птицы.

Этельберта, что вполне естественно, не хотела таким образом расставаться со сливками своего гардероба и устроила небольшую ссору, от которой Нат сбежал в святая святых своего кабинета, пока еще мог устоять перед соблазном использовать Слово в споре с женой.

Между тем Охотница вернулась. Ей понадобилось несколько часов, чтобы переубедить ванов, и когда она прилетела в деревню, солнце стояло уже высоко. К тому времени намеченные ею жертвы разбежались: Мэдди и Локи — в Подземный мир, а Один — в Надземный мир, понаблюдать за пасторским домом и проверить, не устроили ли на него засаду.

Одноглазый не заметил Скади, которая в облике белой волчицы исследовала лабиринты холма Красной Лошади, обнюхивала коридоры, подсчитывала защитные сооружения, искала свежий след. На мгновение она почуяла запах Локи, но тот был слаб и скоро совсем исчез, а следа Мэдди Смит и вовсе было не найти.

Что ж, это подождет, сказала себе Скади.

Сегодня ее ждет добыча покрупнее.

Она вновь обратила внимание на холм. Природная крепость, в обычных обстоятельствах она выдержала бы осаду длиной в сто лет или больше. Но теперь, когда ее ворота в руинах, а войска дезертируют, крепость может стать западней. Наудр, Связующую, аккуратно поставленную под углом к защелке, можно настроить подобно ловушке для беспечного кролика, которая захлопнется за тем, кто пройдет этим путем, а руну Хагал — рассыпать как порох, который взорвется в лицо ничего не подозревающей жертве.

Скади вошла через развороченное Око Лошади и большую часть дня провела, расставляя подобные ловушки повсюду. Она устраивала их на перекрестках и на угловых камнях, в зевах тоннелей и за темными изгибами. Она вплела руну Наудр в сеть и растянула ее в темном проеме, а руну Тюр превратила в жестокий шип, который подденет жертву, точно рыбу на крючок.

Вполне может сработать, подумала Охотница. Бегущий мужчина — или, скажем, девочка — не слишком смотрит по сторонам. Миг небрежности, неосторожный шаг — и жертва поймана или ранена, ослаблена и беспомощна. Легкая добыча.

На городских часах было четыре часа, когда Скади вернулась в пасторский дом в своем волчьем обличье. Этельберту, которая поклялась, что на этот раз не подчинится требованиям женщины так легко, прибытие Охотницы застало врасплох. Вскоре Скади облачилась в роскошный белый бархат (который никогда не удастся отчистить, думала жена пастора), а сама Этель принялась отдавать приказания, чтобы подготовить дом к приему еще шести гостей, надеясь, что они, по крайней мере, прибудут пристойно одетыми.

Скади, однако, волновало другое. Она посеяла некоторое сомнение среди ванов, а участие Локи довершило дело. Но по крайней мере Хеймдалль и Фрей остались верны Генералу. Если Шепчущий у Одина, если Мэдди действительно дитя Тора, то он еще, возможно, сумеет их переубедить. Конечно, если не случится никаких несчастий…

Скади холодно размышляла о ванах. Не Хеймдалль, еще рано — он слишком могуществен, чтобы его терять. Не Фрей, по той же причине. Не Идун — она не так беззащитна, как кажется, и, кроме того, в будущем им может потребоваться целительница. Браги? Ньёрд? Она ничего ему не должна, сказала себе Охотница. Они больше не женаты. И все же ей ужасно не хотелось приносить в жертву Владыку Моря. В конце концов, он может пригодиться. Фрейя же, с другой стороны…

Скади подумала о богине Желаний.

О, у нее есть кое-какие силы. Она не бесполезна. Однако надоедлива, и Скади призналась себе, что из всех выживших ванов по Фрейе она будет скучать меньше всего. Не из-за ее красоты — все знали, что Скади презирает подобные штучки, — и даже не из-за их противоположных характеров, а из-за разногласий, которые та посеяла своим пробуждением. Когда Фрейя рядом, доводы не работают, друзья ссорятся, даже самые миролюбивые люди становятся ревнивыми и капризными. Кроме того, она и Один…

Но Скади пресекла эту мысль до того, как та вполне оформилась. Личные обиды тут ни при чем, сказала она себе. Это тактический выбор, сделанный ради высшего блага. То, что Фрейя и Один всегда наслаждались большим, нежели просто мимолетная близость, она вовсе не принимает в расчет. Конечно, смерть Фрейи может огорчить его. Или даже ранить глубже, чем само Слово. Должно ли это изменить ее решение? Пожалуй, нет. Локи мог быть причиной смерти ее отца, но приказ отдал Один, и именно он затем купил ее молчание в обмен на парочку комплиментов и стратегический брак. Прошли годы, и Скади поняла, как он ею манипулировал, как использовал ее, чтобы заключить столь необходимый мир со снежными великанами, как долго и хитро направлял ее ярость по ложному пути, заставлял верить, что винить надо Локи, и только его одного…