Мэдди начала закипать.

— Одноглазый — мой друг. Я ему доверяю, — огрызнулась она.

Везунчик пожал плечами.

— Твое дело.

— Никто не заставлял меня сюда идти, знаешь ли.

— Мэдди, он пичкал тебя сказками о Подземном мире с тех пор, как тебе исполнилось семь. Я бы сказал, он хорошо тебя вышколил.

Кулаки Мэдди сжались самую малость.

— Что ты имеешь в виду? Что он лгал мне?

— Я имею в виду, — сообщил Везунчик, — что есть много причин, чтобы посадить дерево. Можно просто любить деревья. Можно нуждаться в укрытии. Можно знать, что в один прекрасный день тебе понадобятся дрова.

Лицо Мэдди побелело от злости. Она сделала шаг вперед, рунная метка на ладони внезапно вспыхнула и из красновато-коричневой стала яростно-алой.

— Ты не знаешь, о чем говоришь!

— Послушай, я только сказал, что…

В одно мгновение руку Мэдди охватил огонь; колючий клубок рунного света взлетел с ее ладони. Это была Турис, Колючка, самая злая из рун, и Мэдди чувствовала, как она жаждет кусать, жалить, лягать причину ее ярости…

Встревоженная, девочка метнула ее в стену. Турис без толку взорвалась, оставив в воздухе резкую вонь горелой резины.

— Прямо в яблочко, — одобрил Везунчик. — Ну как, полегчало?

Но Мэдди повернулась к нему спиной. Да кем, во имя Девяти миров, он себя возомнил? Он всего лишь случайная пешка в этой игре, наблюдатель, достаточно смекалистый, чтобы войти в Подземный мир, но недостаточно умный, чтобы выбраться из него. Всего лишь подмастерье стеклодува, лишенный магии и волшебства.

«И все же, — подумала Мэдди, — что, если он прав?»

Она метнула на Везунчика взгляд через плечо и заметила, что тот с любопытством наблюдает за ней. «Вот брошу его здесь, — размышляла она, — и поделом. Пусть сгниет под землей или попадется в лапы гоблинам. Ничего другого он не заслуживает». Девочка резко встала и направилась ко входу в пещеру.

— Куда это ты собралась? — спросил Везунчик.

— За Шепчущим.

— Что, сейчас?

— Почему нет?

В голосе Везунчика появилась тревога.

— Да ты рехнулась! — Он схватил девочку за руку. — Уже поздно, ты устала и понятия не имеешь…

— Ничего, — отрезала она. — Я куда умнее, чем тебе кажется.

Везунчик горестно вздохнул.

— Мэдди, прости, — пробормотал он. — Прости меня и мой рот. Брат всегда говорит, что не худо бы его зашить.

Мэдди сверкнула глазами и пошла дальше.

— Мэдди. Пожалуйста. Не уходи. Я не хотел.

Теперь в его голосе звучало раскаяние.

Мэдди поняла, что смягчается. С какой стати ему было все принимать на веру? Его мир так отличается от ее мира, и вполне естественно, что он засомневался. У него нет магии, он ничего не знает о Шепчущем и, что более важно, не знает Одноглазого.

Но вот вопрос: знает ли Одноглазого она сама?

Сомнения, которые пробудил Везунчик, было не так-то легко отодвинуть в сторону. Молча поужинав остатками рыбы, Мэдди поняла, что устала, но отдохнуть не может. Пока Везунчик спал без задних ног, она напрасно пыталась поудобнее устроиться на каменистом полу, так как снова и снова возвращалась к одним и тем же мыслям.

«Есть много причин, чтобы посадить дерево». Так зачем Одноглазый посадил дерево? Зачем научил ее столь многому и все же так много от нее скрыл? И главное, откуда он может что-то знать о сокровище, потерянном после Зимней войны?

За ее спиной мирно спал Везунчик. Мэдди не понимала, как он может спать на такой безжалостной жаре, когда звуки Нижнего мира грохочут, словно гром, и эхом разносятся вокруг. Тем не менее он спал, уютно свернувшись в углублении скалы, положив под голову свернутую куртку, слегка подергиваясь, словно ему что-то снилось.

Возможно, он привык к жаре. Подмастерье стеклодува, должно быть, долгие часы топил печи, раздувая и поддерживая огонь, чтобы плавить стекло. Кроме того, он был удивительно изобретателен — для подмастерья — и имел время, чтобы привыкнуть к неудобствам.

И все же, когда Мэдди об этом подумала, она поняла, что, хотя Везунчик знает о ней очень многое, она не знает о нем почти ничего. Что он делает под холмом? Судя по его словам, он провел здесь две недели, а то и больше — серьезное нарушение договора об ученичестве, за которое его накажут по возвращении. Зачем подмастерье стеклодува явился сюда? И, что намного важнее, как подмастерье стеклодува сумел пробраться в Подземный мир?

В нескольких футах от нее спал Везунчик, сама невинность. Мэдди простить себе не могла, что не расспросила его, даже не подумала об этом до сих пор. Дел и без того хватало. К тому же у Везунчика не было магии, не было чар. Беркана подтвердила это — Везунчик не оставлял следа.

Но теперь даже это беспокоило Мэдди. Она постаралась в точности вспомнить, что увидела, когда Везунчик с сетью вернулся с камней. Конечно, она что-то должна была увидеть, по крайней мере его цвета. Везунчик молод, силен и умен. Он должен оставлять за собой четкий, яркий след-подпись. Но даже через Беркану цветов видно не было. Ни отблеска, ни искорки.

Мог ли он как-то спрятать их?

Какая тревожная мысль! Это значит…

Резко сев, Мэдди подняла руку и снова бросила Беркану, на этот раз сосредоточившись изо всех сил, глядя в рунное кольцо в поисках чего угодно… чего угодно необычного.

Подмастерье стеклодува спал, прижав одну руку к боку, другую распластав по скале. Теперь девочка увидела его подпись, яркую, буйно-фиолетовую, — она судорожно мерцала, пока парень спал.

Мэдди вздохнула с облегчением. Просто нервы, вот и все. Нервы и ее собственные страхи, заставляющие бояться собственной тени. Она опустила взгляд…

И уставилась на его левую руку — должно быть, он ослабил бдительность во сне. Три руны, словно тонкие хвосты цветного пламени, бежали по его ладони: Юр, Защитница:

и, перекрестно, Беркана и Ос, составное заклинание, защита на время сна:

Вот и вся его невинность, думала Мэдди. Одни боги знают, кто есть Везунчик на самом деле и почему он лгал, но кое-что о новом друге стало ясно. Никакой он не подмастерье.

Он Горячка, совсем как она.

Большинство рун можно нейтрализовать, либо перевернув, либо бросив другую руну, чтобы погасить эффект. Мэдди, обнаружив, что прячет на руке Везунчик, решила, что Тюр может сломать его защиту. Конечно, это до некоторой степени зависит от силы его чар, но у Мэдди было преимущество. К тому же сейчас его сопротивление должно быть минимальным.

Стараясь не побеспокоить спящего, Мэдди встала и молча бросила руну. Затем резко подтолкнула ее, заставив сработать.

Его заклинание мигнуло, но не поддалось.

Мэдди еще раз подтолкнула руну и одновременно бросила Беркану. Руны исчезли — и перед Мэдди открылось лицо, которое она уже встречала и которое теперь, когда она видела его истинные цвета, казалось неожиданно знакомым.

Его обличье не слишком изменилось. Примерно тот же вид и телосложение, разве что ростом повыше. Но он был старше, чем казался раньше, и даже во сне в его чертах было меньше невинности и больше коварства. Появились приметы, которых прежде не было. Рунная метка —

Кен, перевернутая, на голой руке. Рот Везунчика крест-накрест пересекали тонкие бледные шрамы, чересчур правильные, чтобы быть случайными.

Рука Мэдди упала. Слишком поздно она все поняла; слишком поздно вспомнила, что говорил Сахарок; слишком поздно вспомнила слова Одноглазого.