— В самых общих чертах, — Ватсон не стал углубляться в тему.

— Поясню. В случае человеческой смерти вышним судом считаются так называемые мытарства, через которые проходят человеческие души, полностью завершившие земное поприще. В качестве судей и защитников обычно выступают ангелы-хранители усопшего. Что же касается низших природных духов, к каковым и относится подсудимый, то для них в роли вышнего судьи может выступать, например, человек.

— Я был знаком с некоторыми духами, — сказал Ватсон, — даже с духом Наполеона. Но элементалей среди них не было.

— Я не имею в виду ваши спиритические увлечения. Вы были знакомы с неким природным духом в то время, когда он пребывал во плоти и крови, и имел человеческое тело, — пояснил господин Алабастр. — Некоторые духовные существа получают такую привилегию в особых целях.

— И он воспользовался моим доверием самым ужасным и отвратительным образом, сначала совершив измену, а потом и вовсе погубив своего господина, — прогундосил со стены сэр Баскервиль.

— Это нам лишь предстоит выяснить, — твёрдо сказал господин Алабастр. — Итак, согласны ли вы принять на себя обязанности судьи?

— А что, если я откажусь? — поинтересовался Ватсон.

Господин Алабастр молча вытащил из кармана коробку спичек и небольшую сигару. Доктор в недоумении уставился на эти предметы.

— Вы можете в любой момент нас покинуть, — сообщил судейский. — Достаточно глубоко затянуться. Как только в ваши лёгкие проникнут частицы дыма, вы станете совершенно чужды этому миру, лишённому сил огня. Фигурально выражаясь, вас вынесет отсюда, как пробку из бутылки шампанского.

— Куда? — Ватсон потянулся за сигарой.

— Человек, покидая Призрачный Мир, — ответил господин Алабастр, — обычно перемещается в какое-нибудь знакомое ему место. В вашем случае вероятнее всего, что вы попадёте прямиком в личный кабинет. Ваши вещи мы переправим следом. Извините за беспокойство.

— Ну уж нет, — сказал доктор, решительно отодвигая от себя курительные принадлежности. — Я не для того сюда добирался с такими трудами, чтобы быть куда-то вышвырнутым пробкой.

— То есть, — уточнил въедливый Алабастр, — вы готовы вынести окончательное решение по означенному делу?

— Разумеется. Иначе я до конца своих дней буду мучиться от любопытства, — признал Ватсон, подвинул к себе бумагу. — Где расписываться? И чем?

— Достаточно приложить руку, вот так, — Алабастр растопырил пятерню и положил её на стол.

Ватсон прижал ладонь к бумаге. На мгновение он снова ощутил текучий ветер внутри, а потом лист сморщился и исчез.

— Я совсем забыл, — сказал доктор, — я же не знаю ваших законов.

— О, это не столь важно. По нашим законам, — ответил Алабастр, — от вас требуется только справедливость и беспристрастность. Приступим. Доктор Ватсон, что вам известно об обстоятельствах так называемого «дела собаки Баскервилей»?

— Я даже написал об этом деле книгу, — ответил доктор. — В ней я изложил все подробности, мне лично известные. За исключением одной детали, которая показалась мне несколько странной. В конце концов, она-то всё и изменила.

— Что именно? — подался вперёд господин Алабастр.

— Пасть и глаза собаки, — Ватсон прикрыл глаза, вспоминая ту ночь, — были покрыты каким-то светящимся веществом. Когда мы её убили, я прикоснулся к нему и мои пальцы тоже засветились. Холмс сказал, что это какой-то люминофор, лишённый запаха, чтобы у собаки не исчезло чутьё.

— И что же?

— Впоследствии я часто вспоминал об этом веществе, — сказал Ватсон. — Потому что, благодаря Холмсу, а также своему врачебному опыту, я кое-что знаю о светящихся составах. Все они летучи, но ни одно из них не лишено запаха, и не могло бы испариться, не оставив ни малейшего следа.

— А было именно так? — на всякий случай уточнил Алабастр.

— Именно так, — подтвердил Ватсон. — Уже через минуту ни на собаке, ни на моей руке ничего не осталось. Холмс хотел взять образцы, и потерпел неудачу.

— Что вы думаете об этом теперь?

— Эктоплазма. Субстанция, выделяющаяся из тел медиумов во время транса. Я сам неоднократно наблюдал её появление и прикасался к ней. Это было то же самое.

— И поэтому вы увлеклись спиритизмом?

— Не сразу. Но это послужило неким толчком, — сказал Ватсон после небольшой паузы.

— И теперь вы считаете, что собака Баскервилей была призраком? — не отставал Алабастр.

— Нет. Её тело вполне материально, я готов засвидетельствовать это и сейчас. Но это существо имело связь с какими-то оккультными силами, я в этом убеждён. Возможно, натуралист Стэплтон производил над ней какие-то опыты…

— Понятно, — заключил Алабастр. — Введите обвиняемого!

Зелёные огоньки в камине отчаянно заметались, и из воздуха выступила другая фигура. Это был очень худой, сгорбленный, но высокий человек, с длинным носом, торчащим между близко посаженными глазами. Нижнюю часть лица скрывала растрёпанная полуседая борода. Одет он был в ужасающе грязный тренчкот и рваные форменные брюки. Ступни были замотаны окровавленными тряпками, на груди можно было различить пятно характерной формы.

— Здравствуйте, Ватсон, — хрипло прокаркал человек, — не думал, что увидимся. Извините за голос — у меня пуля в лёгких.

— Доктор Джеймс Мортимер, — не поверил своим глазам Ватсон, — как вы здесь оказались?

— Своим ходом, — доктор закашлялся, на губах показалась кровь.

— Презренный изменник… — начал было сэр Баскервиль, но господин Алабастр его прервал:

— Приговор ещё не вынесен. Пусть обвиняемый расскажет суду об этом деле, не упуская никаких подробностей. Доктор Ватсон, вы имеете право задавать любые вопросы, вплоть до самых личных.

— Нет, постойте, — нахмурился доктор. — Вы мне говорили, что я буду судить какого-то духа. А доктор Мортимер — человек… хотя, похоже, мёртвый, — сказал он, приглядевшись к пятну.

— Уж простите, — прохрипел доктор Мортимер, — они правы. Я не человек. Я болотник. Меня и звать-то… — он опять закашлялся.

— Morte mer, сиречь мёртвая вода, есть обыкновенное наименование болота на благородном норманнском наречии, — подал голос сэр Баскервиль. — Сие есть распространённое прозвище болотных духов.

Ватсона, однако, занимало другое.

— Человек он или нет, но доктор Мортимер стоит здесь, перед нами, в грязной одежде, страдая от ран, которые получил при жизни. Это можно как-то исправить?

— Если вы того пожелаете, — сказал Алабастр.

— Я требую этого.

— В таком случае… — судейский повёл рукой. Доктора Мортимера закрутило волчком, и Ватсон успел заметить, что руки у него стянуты за спиной проволокой.

Через несколько секунд доктор Джеймс Мортимер сидел за столом, одетый в поношенный, но чистый пиджак и белую рубашку со слегка обтрёпанными манжетами. На лице появились очки в тонкой золотой оправе.

Доктор первым делом расстегнул пуговицу на левом рукаве и принялся с наслаждением массировать себе кисть руки, с которой на глазах сходил огромный кровоподтёк.

— Спасибо, доктор, — почти нормальным голосом сказал он. — Хорошо, что вы всё-таки приехали. Я тут с войны.

— И что же? — ужаснулся Ватсон, — они всё это время вас держали… в таком виде?

— Пустяки, — доктор Мортимер махнул рукой. — У нас тут время течёт по-другому, а когда не надо — вообще не течёт. К тому же мой хозяин на меня несколько обижен, поэтому на мою долю никакого времени и вовсе не выделяли. Я хранился, как сардина в жестянке. Кстати, — оживился он, — чем закончилась та заварушка? Надеюсь, усатый болван Вильгельм получил по шапке?

— Сейчас он живёт в Голландии, разводит капусту и пишет мемуары, — усмехнулся Ватсон.

— Славно. А то тевтонские варвары меня очень больно расстреляли, — доктор поморщился.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы предаваться личным воспоминаниям, — напомнил господин Алабастр. — Сейчас вы должны честно и без утайки рассказать все обстоятельства, связанные с делом Баскервилей.