– Не знаю, Хэнк.

– А если они действительно звери, то кто завел их в этот лес, где они сейчас бродят?

– То же самое можно было бы сказать о любом убийце, Хэнк. Все люди – продукт своего общества, но, тем не менее, у нас есть законы, чтобы защищать…

– Если мы пошлем на электрический стул этих троих ребят, остановим ли мы тем самым троих других ребят от совершения убийства?

– Возможно.

– Да, возможно. Но, возможно, и нет, а в таком случае к бессмысленному убийству Морреза, мы прибавили бы бессмысленное убийство Ди Пэйса, Апосто и Ридона. Разница будет заключаться лишь в том, что наше убийство имело бы санкцию общества.

– Это уж слишком! – сказала Кэрин.

– Проклятье, где же правосудие? И что такое правосудие, черт возьми?

Зазвонил телефон. Кэрин подошла и сняла трубку: «Алло? – она помолчала. – О, привет, Элис, как дела? Прекрасно, спасибо, все здоровы. – Она снова замолчала, слушая. – Да? – сказала она. – О, да, понимаю. Да, хорошо, это понятно. Нет, конечно, я не думаю, что ты должна его оставлять. Да, я понимаю. Надеюсь, он скоро почувствует себя лучше. Спасибо, что предупредила, Элис». Она положила трубку.

– Элис Бентон? – спросил Хэнк.

– Да.

– В чем дело?

– Она не может прийти в эту субботу. – Кэрин помолчала, покусывая губу. – Я пригласила на ужин в субботу кое-кого из соседей, Хэнк, познакомиться с Абе Самалсоном.

– Что-нибудь случилось?

– У Фрэнка жар. Элис считает, что ей не следует оставлять его одного.

Снова зазвонил телефон.

– Я отвечу, – сказал Хэнк, ставя бокал и подходя к телефону. – Алло? В чем дело, Джордж?

– Натолкнулся на небольшое препятствие. Хэнк, дружище. Боюсь, что мы с Ди вынуждены будем пропустить торжество у вас в субботу.

– Что за препятствие, Джордж?

– Босс решил послать меня в конце недели в Сиракузы для переговоров с возможным заказчиком. Что мне остается делать? Я раб своих тайных хозяев, только на этот раз они не такие уж тайные.

– Понятно, – ответил Хэнк. – Когда уезжаешь?

– Думаю, что завтра. Вернусь в понедельник, если начальство не изменит решения.

– Давно встречался с Макнелли или Пирсом? – спросил Хэнк.

– Что?

– С Джоном и Фрэдом, нашими соседями. Давно их видел?

– Ну, я часто их встречаю где-нибудь. Ты знаешь, как это бывает.

– Я знаю точно, как это бывает, Джордж. Спасибо за звонок. Мне жаль, что вы не сможете прийти в субботу. Впрочем, у многих наших соседей, оказывается, появился насморк или выяснилось, что в Пеории у них умирает бабушка. Может быть, вам стоит собраться всем вместе и устроить свою собственную вечеринку.

– Не понимаю.

– Вы можете сделать, например, симпатичный деревянный крест и поджечь его на моей лужайке.

– Хэнк?

– Что, Джордж?

– Я действительно должен ехать в Сиракузы. Это не имеет ничего общего с той ерундой, которую распространяют Макнелли и Пирс.

– Хорошо.

– Ты мне веришь?

– Чему тут не верить?

– Мне просто хотелось, чтобы ты знал это. Я не собираюсь указывать, как тебе надо выполнять свои обязанности. – Табольт помолчал. – Виновность по ассоциации тоже грех, не так ли?

– Извини, Джордж.

– Мне хотелось бы, чтобы ты знал, что я не присоединился к ордам варваров. Причина моего отсутствия – законная. Между прочим, мне очень хотелось познакомиться с Самалсоном.

– Хорошо, Джордж. Мне очень жаль, что вы не сможете прийти. Спасибо за звонок.

– До скорой встречи, – сказал Табольт и повесил трубку.

– Кого ты еще пригласила? – спросил Хэнк.

– Кронинов.

– Они еще не звонили?

– Нет.

– Думаешь, позвонят?

– Не знаю.

Он подошел к ней и обнял.

– Ты сердишься?

– Нет. Просто немного грустно. Мне в общем-то нравилось наше окружение.

– Не говори так, словно завтра мы переезжаем отсюда.

– Я не это имела в виду. Я не думала, что люди, которые здесь живут… – она покачала головой. – Разве это плохо, если человек выполняет свою работу так, как считает нужным?

– Я всегда считал, что это единственно правильный путь выполнения своей работы, – ответил Хэнк.

– Да, – Кэрин помолчала. – В таком случае, черт с ними. Как бы там ни было, я достаточно эгоистична, чтобы ни с кем не делиться удовольствием видеть Абе.

– Правильно, – Хэнк улыбнулся.

– Меня только одно удивляет: если эти великодушные жители Инвуда, эти столпы, формирующие общественное мнение, могут вести себя подобным образом, то что мы можем ожидать от ребят, живущих в Гарлеме? Может быть, и не должно быть никакой причины? Может быть, люди больше предпочитают ненавидеть, чем любить?

Зазвонил телефон.

– Это Кронины, – сказал Хэнк. – Все заодно. Теперь мы знаем, что все на этой улице считают, что мы должны как можно скорее похоронить Морреза и забыть о нем. И, может быть, нам следует в парке поставить памятник этим парням, которые убили его. Ты ответишь, или мне это сделать?

– Я отвечу, – сказала Кэрин.

– Похороните Морреза, пока он не начал смердить, похлопайте молодых убийц по плечу и скажите: «Хорошая работа, мальчики» и тем самым вы заслужите бурные аплодисменты со стороны Макнелли и Пирса и всех безупречно чистых протестантов в нашей округе.

– Кронины католики, – заметила Кэрин. – Ты начинаешь говорить, как Макнелли.

– Я просто использовал образные выражения, – ответил Хэнк.

Кэрин сняла трубку.

– Алло? – С минуту она слушала, а затем, продолжая слушать, многозначительно кивнула Хэнку головой.

Судья Самалсон сидел на террасе, запрокинув лысую голову, разглядывал небеса и вертел в тонких пальцах рюмку к коньяком, время от времени делая маленькие глотки.

– Бартон в своей газете неплохо разделал тебя, Хэнк, – сказал Самалсон.

– О, да, – согласился Хэнк.

– Я думаю, это сыграет тебе на руку. Он изображает тебя смелым и романтичным. Найдется ли кто-нибудь во всем городе Нью-Йорке, кто не хотел бы приподнять подол ирландской красотке? Не скажу, чтобы я поверил хоть единому слову в этой статейке, однако она является иллюстрацией того, как опасны неумелые сочинения. В ней Бартон делает попытку уничтожить тебя, а чего он достигает? Он создает романтичную фигуру.

– Мне эта история не показалась такой уж романтической, – ответил Хэнк.

– Ты слишком чувствительный. Американские Майки Бартоны – люди, достойные не ненависти, а смеха. Дайте Бартону непромокаемый плащ с теплой подкладкой и скандальную сплетню – и он счастлив.

– Я хотел бы с вами согласиться. Абе, – ответил Хэнк.

– Ты был самым заядлым спорщиком из всех моих студентов, а я преподавал право четырнадцать лет. Я мог бы добавить со всей справедливостью, ставшей моей судейской обязанностью, что ты подавал самые большие надежды.

– Спасибо.

– Думаю, за четырнадцать лет, пока я преподавал право, у меня было не больше шести студентов, которые должны были стать юристами. Остальным следовало торговать обувью. – Самалсон помолчал. – Или это предвзятое мнение?

– Тут, возможно, есть элемент снобизма…

– Кстати, отец Дэнни Ди Пэйса, он содержит обувной магазин, не так ли? Что он за человек?

– Я никогда с ним не встречался.

– Вот что я хочу сказать, правонарушение не вырастает на пустом месте. Если ребенок оказался плохим, то в девяти случаях из десяти это связано с какими-нибудь неприятностями у его родителей.

– Ну, и что же нам делать? Преследовать родителей?

– Я не знаю, что нам делать, Хэнк. Закон не предусматривает распределение вины. Если три человека тайно замышляют убийство, а только один из них нажимает на курок пистолета, то все равно судят всех троих, как соучастников. С другой стороны, если родители воспитывают парня, способного убить, то они не считаются правонарушителями. Но разве они, говоря по справедливости, не способствовали преступлению? Разве они не были соучастниками?