Они ушли. Я с трудом доплелся до двери, запер засов, побрел в кухню, налил воды, потому что в горле горело. Я не смог запрокинуть голову, чтобы выпить воду - проклятый Сват действительно что-то свернул в позвонках, - пришлось наклонять назад туловище.
- Сволочи, - сипло сказал я и осекся.
Мне на глаза попался календарь, висевший на стене. На нем было седьмое апреля следующего года! Черт побери! То-то старичок что-то говорил про полгода. Только вот как же эти полгода вылетели у меня из памяти?
Я махнул рукой и побрел в комнату. С трудом сгибаясь, вернул подушки на место, сел и вдруг заплакал. Я не плакал с детства, с того далекого момента, когда меня побили мальчишки из соседнего двора. Слезы текли из глаз, я сотрясался в рыданиях. Меня ведь могли и убить! Запросто! Это большое счастье, что меня оставили в живых! Убили бы, и не поморщились. Слава Богу! Я жив. Какого черта я не отдал кубик сразу, зачем артачился, разыгрывал спектакль, дескать, я ничего ни про какой кубик не знаю, и знать не могу? Сиди теперь со свернутыми шейными позвонками и радуйся, что не убили. Боже мой! Что же такое? Свет в глазах меркнет. Я умираю, что ли? Вот, уже совсем темно. Ни зги не видать! Я слепну, да?
Я ощупал себя. Все на месте, руки-ноги шевелятся, шея болит нестерпимо. И темно. То есть совершенно темно, как в жестянке из-под чая. Господи! При чем чай?! Откуда он взялся? Темно же, темно! Свет погас. Ну да, а на улице что, тоже погас? И на улице. И во всем мире. Вот он, конец света на одну персону!
В кухне, в ящике стола есть спички. Зажечь, проверить, вижу ли я хоть что-нибудь. Я с трудом поднялся с дивана, побрел в сторону кухни, вытянутыми руками ощупывая воздух. Здесь должна быть стена. Но стены все нет и нет. Позвольте, где же она? Я остановился, постоял минуту, туго соображая, сделал еще несколько шагов, шаря в воздухе руками. Нет стены!
- Ну вот, - обиженно сказал я. - Жил себе, никого не трогал, никому не мешал. Так нет же! Приходят, пугают ножом и ломают шею. Так потом еще и слепоту нагоняют! Как это, я вас спрашиваю? Они же меня не били. Почему я ослеп? А это что? О! Я вижу! Вижу!
Где-то вдали, на пределе видимости, замаячил слабый огонек. Я пошел в ту сторону, не помня себя. Мне не сразу пришло в голову, что теперь, когда у меня появился этот кубик... то есть когда у меня отобрали этот кубик, двигаться на огонь может быть опасно так же, как космонавту на солнце. Я убавил шаги, принялся тревожно озираться. Но озираться было бесполезно - во всем мире не существовало ни одного источника света, кроме того, к которому я шел. Когда я приблизился, я разглядел, что передо мной светящийся кубик с прозрачными стенками. Он стоял вроде бы на столе, но самого стола видно не было. В кубике (опять кубик, черт бы его побрал совсем!) были маленький диван, телевизор, полка с книгами, стол и платяной шкаф. Игрушечная комната? Но в комнате был живой человечек. Он обошел вокруг стола, что-то разглядывая на нем, даже всплеснул руками, и, как мне показалось, рассмеялся. Что-то в комнате показалось мне очень знакомым. Ну конечно! Это моя комната! И в ней - я.
Как только я это понял, стал появляться свет. Стены игрушечной комнатки помутнели, покрылись золотым муаром, и она превратилась... в кубик, лежащий на пергаментной бумаге и тряпице. Я тихо застонал, глядя на злосчастный подарок одноклассника. Позвольте! Разве его у меня еще не отобрали? А отчего же так болит шея? И след от ножа кавказца - вот он. Или я спятил?
Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Причем не просто вздрогнуть - меня всего передернуло как от гальванического разряда. Я посмотрел на свои руки - они тряслись крупной дрожью. Если это старичок звонит - я сразу отдам чертов кубик! Заберите его от меня!
Я поднял трубку и выронил ее. Трубка упала на рычаг. Перезвони! Перезвони! Забирай свою золотую болванку! Телефон зазвонил снова. Я схватил трубку мертвой хваткой, двумя руками, и что-то прохрипел в микрофон.
- Витя, это ты? - сказала трубка женским голосом.
- Я, я! А вы кто?
Трубка обиженно засопела и тихо произнесла:
- Ты меня уже не узнаешь, да?
- Господи, Таня! - выдохнул я. - Как хорошо, что ты позвонила! Таня, ты не представляешь, как я рад! Я...
- Ну что ты, - смущенно сказала Таня. - Мы же условились, что я сегодня позвоню.
- Условились? - я растерялся. - Ах, да, наверное...
- Что значит 'наверное'? - я почти почувствовал, что Таня надула губки и снова начала обижаться. - Сегодня двадцатое, вот я и звоню. Если я не вовремя, то...
- Вовремя, вовремя! Знаешь что? Приезжай немедленно! Вот. Мне так плохо одному! Приезжай, а?
- Я не могу, - растерянно сказала Таня. - Ты же знаешь, что у меня сегодня занятия с педагогом. Скоро он придет.
- Не можешь? - пробормотал я. - Ах, ну да, ну да. Извини. До свидания.
Я положил трубку и посмотрел на кубик. Надо убрать его с глаз долой. На этот раз я сунул узелок в корзину с грязным бельем в ванной. Не то, чтобы таким образом я хотел запрятать его подальше, просто класть его под диванные подушки мне показалось глупым. Потом я долго бродил по комнате, потирая ноющую шею, и размышлял. Впрочем, это сильно сказано - размышлял. Скорее всего, в моей голове бродила квашня из страха, надежды, боли и удивления. Если кубик все еще у меня, значит, его скоро придут забирать. И опять сломают мне шею! Ну уж нет, шею свою я не дам! Я сразу скажу, где кубик, пускай роются в моих грязных носках. Эх, Таня, Таня, что же ты не приехала, мне так плохо. Конечно, у тебя сейчас занятия... Музыка, скрипка, партитура, форте, пиано... Но если кубик не забрали, то, может быть, его и не заберут? А тот старичок и два шкафоподобных амбала мне приснились! И я спокойно могу взять и разбогатеть. А шея-то отчего болит? Отлежал на мягкой подушке? Да я и не спал вовсе! Пришел, развернул тряпицу и стал разглядывать кубик... А что там Таня говорила про двадцатое число? Сегодня седьмое апреля, кажется?
Я пошел смотреть на календарь, и убедился, что Таня говорила правду - на календаре значилось двадцатое октября. Приснились амбалы! Я даже улыбнулся сам себе. Постой! А дырку в столе кто проделал? В десяти сантиметрах от манипулятора 'мышь'. А? Сам, что ли? Во сне? Ну уж, дудки! Значит, были амбалы?
- Бред какой-то! - сказал я вслух и голос у меня вышел дрожащий и неуверенный.
Я понял, что панически боюсь чего-то. Боюсь, что зазвонит телефон, боюсь, что постучат в дверь, что кто-то придет, и будет требовать злосчастный золотой куб с нацарапанными буквами. И когда я это осознал, я упал на диван, потому что ноги просто подломились как глиняные столбы под дождем. И как я ни пытался себя успокоить, как ни убеждал, что не повторю ошибки, и сразу же отдам сверток, никакие уговоры не действовали.
Включи телевизор, он тебя отвлечет! Но я не могу включить телевизор, у меня нет сил встать и подойти к нему, ноги не служат мне больше. Иди прими душ! Смой с себя этот противный страх, даже не страх, а ужас, сковавший твою волю! Ну да, я заберусь в душ, включу воду, а в это время в дверь начнут звонить. И если я тут же не открою, они вынесут дверь, выволокут меня, голого и мокрого, и тут же убьют. И разбираться потом будет поздно. И потом - я ведь уже принимал душ?
И тут противно зазвенел дверной звонок. Я застыл, и по спине поползли омерзительные мурашки. Вот оно - начинается. То есть продолжается. Я очень тихо подошел к двери и прислушался. Снаружи было тихо. Пришедший не звонил больше и не проявлял признаков жизни. Может, обойдется? Господи, хоть бы обошлось! Пусть это мальчишки шалят. Такое бывает, сам шалил в детстве. Но звонок прозвучал еще раз, более продолжительный и настойчивый. Делать нечего - надо открыть. Трясущимися руками я с трудом совладал с замком. За дверью стояла ... Люся.
- Господи, Люся, - выдохнул я. - Это ты? Вот не ожидал. Входи, входи скорей.
И тут у меня внутри все сжалось и затвердело - я подумал о том, что если она сейчас скажет, что передает привет от Шмыгина, я тут же, не сходя с места, умру.
