День не задался с раннего утра, когда ни свет ни заря начал орать Куся. Я запустил в него тапкой и, как всегда, не попал. Котище замолчал, будто его убили, но уснуть я уже не смог. Точнее, уснул как раз тогда, когда надо было уже вставать. Днем у меня было столько работы, что оставалось хлопать глазами от удивления и разводить руками - у компьютерщика такое возникает только в моменты великих авралов или жутких катастроф, когда 'летит' сеть, 'падает' сервер и приходится устанавливать программное обеспечение заново, а затем восстанавливать базы данных из архивов. Ничего подобного сегодня не случилось, но попотеть пришлось. Я был нужен всем и каждому: кто-то нажимал не ту клавишу, кто-то никак не мог выбрать из двух кнопок 'Да' и 'Нет', кто-то пытался сообразить, как выделить цветом ячейку в таблице, а кто-то, совсем уж 'зациклившись', спрашивал, как изменить размер шрифта в тексте.

Вечером, возвращаясь с работы, я прятал нос в шарф, ежился от осеннего ветра и предвкушал, как приду в теплую квартиру, приму горячий душ, поужинаю жареными пельменями, и вытяну ноги перед телевизором. В полутемной подворотне, ведущей во двор моего дома, на меня налетел кто-то черный и страшный, дохнул перегаром и хрипло сказал:

- Витька, это ты? Как хорошо, что это ты! - он задыхался от быстрого бега. - На-ка, возьми!

Он протянул мне что-то, завернутое в тряпицу. И только тогда я узнал его. Это был Сашка Шмыгин, мой одноклассник. Я много лет не видел его, только слышал, что он связался с плохими людьми, сильно пил и два раза сидел.

- Бери, же, ну! - отчаянно вскричал он, дернул меня за рукав и я заметил, что у него совершенно затравленные, безумные глаза. - Бери, говорю! У меня нет времени. Потом к тебе придут, передадут привет от меня, отдашь. Или я сам приду. Понял?

Он рванулся в сторону двора, оставив у меня в руках что-то тяжелое и твердое. Однако уйти ему не удалось. Навстречу выскочил молодой парень в кожаной куртке, нацелил пистолет. Сашка рванулся назад, но с улицы в подворотню вошел еще один, постарше, в черном плаще. В руках у него тоже был пистолет.

- Стоять, Шмыгин! - крикнули оба одновременно.

- Вы арестованы! - сказал тот, кто вошел с улицы, и рядом с пистолетом блеснули наручники.

- Стою, стою, - хмуро сказал Сашка, подняв руки и криво усмехаясь.

Двое подошли к нему, защелкнули наручники, обыскали. Старший повернулся ко мне и рявкнул:

- Ваши документы!

- Я... Эээ... Простите, но я не ношу с собой документы. - Хотя, погодите... - Я начал хлопать рукой по карманам, со страху не вспомнив сразу, где портмоне. В левой руке я держал то, что мне вручил Сашка. Я вытащил из портмоне пропуск с фотографией, протянул старшему, ловко и незаметно положив переданный мне предмет в карман. Что-то подсказало мне, что не нужно отдавать его этим людям, которые, судя по всему, и не подозревали о его существовании.

Старший придирчиво изучил пропуск, протянул мне.

- А... - сказал я неуверенно. - А ваши документы, простите?

Сашка презрительно хмыкнул и отвернулся. Мне в лицо ткнули красной книжечкой, я скосил глаза и ничего, конечно же, не смог разглядеть.

- Вы знакомы с этим человеком? - уже менее сурово спросили меня.

- С этим? - я растерянно всмотрелся в знакомое лицо. - Впервые вижу! - я даже позволил себе надменно поджать губы.

- А вы, Шмыгин?

- Я не знаю его! - неожиданно громко заорал Шмыгин. - Давайте, ведите на нары! Я есть хочу! - Он ухмыльнулся совершенно безобразно.

- Есть он хочет! - хохотнул старший. - Потерпишь до завтра! Пошли!

- Что значит до завтра! - возмутился Шмыгин.

- Пошли, пошли.

Шмыгина увели, и я остался один в подворотне, сжимая в кармане твердый и тяжелый куб, холодящий руку сквозь тряпицу. От встречи осталось тяжелое, неприятное чувство. Я встретил старого школьного приятеля, с которым когда-то так весело было проводить время, и который предстал сейчас в виде отвратительного уголовника. И, кроме того, я стал соучастником преступления. Разве не следовало отдать предмет милиционерам? Ведь Шмыгин его у кого-нибудь украл? Размышляя таким образом, я было повернул назад, чтобы остановить милиционеров, сдать им так некстати оказавшуюся у меня в руках вещь. Мои сомнения разрешились очень просто - я сказал себе: "Какого черта?" и пошел домой.

Моя квартира - это однокомнатный осколок трехкомнатных апартаментов, образовавшийся после развода. У меня не то, чтобы совсем по-холостяцки, но около того. Старый диван с французской раскладушкой, уже несколько облезлый и помятый, платяной шкаф, полка с любимыми книгами, дубовый стол с компьютером, видавшим многие виды, ламповый цветной телевизор на трехногом столике и два стула - вот и вся обстановка.

Я положил сверток на стол, постоял над ним минуту, разглядывая синюю клетчатую ткань и аккуратные узелки, тихо выругался, и отправился в ванную. Горячая вода, жесткая мочалка и мягкое мыло смыли с меня неприятный налет недавней встречи, я взбодрился и даже принялся что-то насвистывать. Выключив воду, я распахнул настежь дверь, чтобы проветрить ванную, - вентиляция не работает, и никак не дойдут руки ее прочистить, - и начал бриться. Я бреюсь по вечерам. Эта традиция восходит к тем блаженным временам, когда мы с Люсей безумно любили друг друга, а лезть с поцелуями к любимой женщине, будучи покрытым черными занозами щетины я считал зазорным. К тому же отпадала необходимость бриться по утрам, в спешке, когда от неосторожного движения остаются порезы на лице. Ирония судьбы - жены у меня уж нет, а привычка бриться по вечерам осталась...

Я намылил лицо, поставил на полочку баллончик с пеной и замер: мне показалось, что в ванную кто-то заглянул. В наступившей вдруг тишине я отчетливо услышал, как у нашего дома бурчит в водопроводных трубах, из неработающей вентиляции занесло обрывок какой-то популярной песенки...

- Ну, - сказал я неуверенно. - Куся, это ты?

Кстати, а где же Куся? Почему он не встретил меня, не путался под ногами, не мяукал просительно и требовательно? Ослабевшей рукой я положил безопасный 'Жиллетт', и вышел в комнату, чувствуя себя весьма гадко.

- Куся, рыжая сволочь, - почти шепотом произнес я, озираясь. - Ты где? Ты что, негодяй, обиделся, что ли? Вот еще, вздумал. Вылезай!

Кот обнаружился за диваном. Он сидел в узкой щели, нахохлившись, и глаза его совершенно безумно светились желтым светом.

- Эй, ты что? - спросил я, со страхом глядя в полутьму. - Я что-то не понял - ты от меня спрятался, что ли?

- Мя! - сдавленно отозвался кот и показал мне свои страшные клыки.

- Ладно, ладно, - согласился я. - Хочешь сидеть - сиди. Никто не неволит.

И тут я ясно ощутил, что сзади кто-то стоит. Сердце стукнуло в горле. Я повернулся, чувствуя, что душа уходит прочь, кто-то выдавливает ее из меня холодной рукой. Но никого сзади не оказалось.

- Ну, - пробормотал я, шумно выдохнув. - Ты, Куся, не дури там. Сидишь, боишься кого-то. Ты просто сдурел, или совсем чокнулся?

Я сходил в прихожую, потрогал засов, сходил в кухню, осмотрел окно, оно было плотно закрыто и заперто изнутри. Балконная дверь в комнате также заперта и не могла никого пропустить. Посмеиваясь над собой и втайне стеная от страха, я заглянул в шкаф, поворошил старые пальто. В квартире, кроме меня и кота, никого не было.

- Вылезай, Куся, - сказал я. - Бояться отменяется.

Куся мякнул что-то непонятное и остался в щели. Мне на глаза попался сверток. Я посмотрел на него, в нерешительности пожевал губами и быстро развязал узелки. Кубик оказался упакованным в пергаментную бумагу, причем на каждой грани было коряво написано: 'Не открывай!'. Когда я прикоснулся к бумаге, и она громко хрустнула, Куся за диваном издал сдавленный вопль и завозился, царапая когтями пол, словно пытаясь закопаться с головой.