Леонард подключился к его работе по изучению этрусков во время раскопок в Тоскане, и с тех пор они стали настолько близкими друзьями, что и водой не разольешь. Теперь Вишневски переживал за Леонарда и частенько отрывался от работы, озираясь по сторонам, словно в надежде, что он вот-вот появится.

— Знаете, мы с ним вроде старой супружеской пары, — признался он Штрауду. — Вот только я не осознавал, как много у нас общего, пока его не стало…

— Не надо так говорить. Ведь этого еще не случилось… пока… И не случится, если мы найдем разгадку этой тайны, доктор Вишневски, — уговаривал его Штрауд.

— Да… Конечно… Сейчас, когда жертвой стал Леонард… это касается меня лично. Странно, раньше мне казалось, что меня очень трогает судьба несчастных, пораженных этим… недугом, но только теперь я страдаю по-настоящему… Ну, за дело!

И он опять с головой погрузился в работу. В окружении этрускских реликвий из его коллекции, научных журналов, книг, фотографий с места раскопок в Тоскане Виш быстро пришел к твердому убеждению, что лишь работа поможет ему сохранить рассудок. Он кропотливо изучал предметы, вынесенные ими с проклятого корабля, и с помощью Штрауда приступил к методичным попыткам точно установить, с чем они столкнулись. В первую очередь он провел много долгих часов за исследованием костей, с тем чтобы определить возраст и сравнительные физические данные этруска, жившего на земле еще до Христа.

С наружной стороны у дверей лаборатории несли караул вооруженные полицейские. Формально они считались конвоирами «сумасшедшего» ученого, условно отпущенного на волю в связи с чрезвычайным характером ситуации, но Штрауд также инструктировал их быть готовыми отразить нападение сил, которые в любой момент могут прорваться извне и поставить под угрозу важнейшую работу, осуществляемую в стенах лаборатории. Уж слишком часто дьявольская сила начала заставать Штрауда врасплох, исподтишка подкрадываясь к нему и выслеживая с помощью какой-то телепатии, которая оставалась за пределами его понимания. В больнице Святого Стефана она для атаки на него использовала Вайцеля, на улице бросила против Штрауда ходячих мертвецов, а еще раньше, на стройке, — Вишневски. Получалось, что кто-то или что-то наводит зомби на Штрауда, и он резонно опасался, что они могут внезапно объявиться и в лаборатории.

И еще Штрауд никак не мог забыть предпринятой Вишневски попытки покушения на его жизнь и потому и работавшему с ним рядом ученому полностью не доверял. Окончательно ли Виш избавился от коварной напасти? Или его держат про запас в заговоре против Штрауда?

Фу, глупость какая, подумал Штрауд. Все происходящее гораздо шире, нежели какой-то тривиальный заговор против него — одного человека. Эта… штука нацелилась на них на всех, и Штрауд просто оказался в особенно уязвимом положении. Все, что случилось с ним, может произойти с любым другим… Вишневски, будто прочитав его мысли, пристально взглянул ему в глаза, но вслух произнес, видимо, совсем не то, что подумал:

— Переживаете за Леонарда, Эйб?

— Да… очень.

— Шансов у него не так уж много, признайтесь — В настоящее время он по-прежнему в коме, но врачи делают все, что в их силах.

— Но почему же меня пощадили, Штрауд? И вас? Почему Леонард, а не мы?

— Ну, вы по природе своей боец, а что касается меня…

— Леонард тоже боец. Так что это не объяснение.

— Твердость духа, трезвость ума, сила воли? Сам не знаю, в чем причина. Мне говорили, что вы подожгли свою первую палату в «Бельвю», хотя руки у вас были связаны, да и спичек не было… Как вам это удалось?

Вишневски и сам терялся в догадках. Его только постоянно тревожило смутное ощущение, что он не должен доверять Штрауду, что в этом человеке кроется нечто странное и страшное и что он обязан не спускать с него глаз.

Штрауд взглянул на часы. Шесть часов вечера. Два дня назад он сошел с трапа самолета в аэропорту имени Кеннеди. Время работало против них.

Сэмюел Леонард, доктор философии, куратор раздела археологии Американского музея в Нью-Йорке по-прежнему пребывал без сознания в больнице Святого Стефана, где группа врачей из эпидемиологического центра во главе с доктором Кендрой Клайн неотрывно следила за его состоянием по показаниям приборов Клайн стала проявлять особый интерес к Леонарду после того, как ее помощник Марк Уильямс сообщил, что его электрокардиограмма регистрирует интересные отклонения, указывающие, что организм борется за возвращение к сознанию. С этой минуты наблюдение за Леонардом усилили, но в течение дня никаких дальнейших изменений отмечено не было.

Доктор Клайн терпеливо оставалась со Штраудом и Вишневски, но когда оба целиком ушли в свою возню с какими-то грязными костями и насквозь пропыленными фолиантами, она уговорила Натана позволить ей вернуться в больницу, чтобы надлежащим образом подготовить передачу дел своим коллегам, прибывающим ей на смену утром следующего дня.

Ее беспокоило, как долго сможет Леонард только собственными силами бороться с недугом, и она ломала голову над тем, как ему помочь. Она пригласила двух специалистов-невропатологов, которые согласились с ее предположением, что в организме Леонарда происходит, как они выразились, «перетягивание каната» между сознанием и беспамятством. Кендра понимала, что надо действовать, что-то предпринимать, и срочно. Она хотела дать ему столь необходимые дополнительные жизненные силы. Но это, однако, могло стоить ей работы, причем в любом случае, окажется ли она права или ошибается.

Времени на то, чтобы проверять и перепроверять полученную ее людьми сыворотку, не было. Не было его и для того, чтобы получить требуемые разрешения и согласие бесчисленных лиц и организаций, даже от ближайших родственников Леонарда. По мнению невропатолога, Леонард сможет продержаться еще не более часа.

— Но препарат может его и убить, — догадавшись, какая в ней происходит борьба, предостерег Кендру Марк Уильямс, когда они снова остались одни.

— Он и без того умирает, Марк. А нам необходимо испытать сыворотку… Ведь остальные… остальные просто мумии какие-то. Они уже сдались. Леонард же, по крайней мере, хочет жить и еще борется.

— Я лично никогда не вводил человеку такую дозу стимуляторов, — осторожно заметил Марк.

— И не будете. Это сделаю я.

— Но, доктор Клайн… — запротестовал было Марк.

Но Кендра уже надевала защитный костюм, без которого входить в изолятор запрещалось.

— Да неужели вы сами не понимаете, Марк? У нас просто нет выбора. В городе уже тысячи людей, находящихся в том же состоянии, что и Леонард. Надо что-то делать.

— По крайней мере, следовало бы заручиться разрешением эпидемиологического центра, — посоветовал Марк.

— Да они же понятия не имеют, с чем мы здесь столкнулись.

Отправленные нами материалы совсем сбили их с толку.

— Тогда, может, посоветуемся с Джеймсом Натаном?

— Ладно, будь по-вашему. Попробуйте дозвониться до него, Марк, не теряйте времени.

— Но вы ведь меня дождетесь? — попросил Кендру Марк и поспешил через холл к телефону.

Ждать Марка она не стала. Закончив с переодеванием, Кендра наполнила шприц сывороткой и по внутренней связи попросила дежурную бригаду, следившую за мониторами, открыть тамбур. Войдя в него, она выждала несколько минут, пока специальной обработкой уничтожались могущие оказаться на ней микробы, а затем открыла последнюю стеклянную дверь и направилась к неподвижно лежащему Леонарду.

— Ну, как дела у доктора Леонарда, Энн? — поинтересовалась она у своей помощницы, наблюдавшей показания приборов.

— Ничего нового… Все по-прежнему, доктор. Кендра машинально кивнула за толстым стеклом маски, закрывавшей ее лицо вплоть до плотно обтягивающего голову капюшона. Она приближалась к Леонарду, пряча от окружающих шприц в опущенной вдоль тела руке. На память ей вдруг пришли слова Штрауда, которому она позвонила в Музей древностей за несколько минут до разговора с Марком.

— У Леонарда в городе есть кто-нибудь из близких? — спросила она Штрауда.