Радикальное изменение основных социальных оценок свидетельствует о новой социальной роли рабочей и вообще советской бюрократии по отношению к пролетариату, как и к другим классам. Независимость от пролетариата идет параллельно с возрастающей зависимостью от буржуазии. Фетишизация рабочего государства, как оно есть, есть маскировка этой зависимости. Здесь все закономерно. С железной последовательностью вытекает отсюда органическое тяготение нашей бюрократии к мелкобуржуазным верхам и вождям, к «солидным» профбюрократам и пр[очему] во всем мире (Китай, Англия, Польша, курс Томского, Кагановича и др[угих] на Амстердам и т.д. и т.п.). Этого органически создающегося международного сродства рабочей бюрократии не отменяют и не устраняют самые ультралевые зигзаги центризма.

Разумеется, на Западе рабочая бюрократия развертывает свою деятельность на основах капиталистической собственности. У нас рабочая бюрократия выросла на основах диктатуры пролетариата. Но из этого коренного противоречия социальных основ, как свидетельствуют и теория и опыт, вовсе не вытекает имманентная, т. е. внутренне обеспеченная противоположность рабочей бюрократии у нас и в капиталистических странах. Новая социальная база, сама по себе взятая, тем более незрелая и не обладающая какой-либо абсолютной устойчивостью, ни в каком случае не страхует нового характера надстройки, перерождение которой может, наоборот, стать важным фактором перерождения самой базы. В этих коренных вопросах бухаринская схоластика (да-да, нет-нет, что сверх, то от лукавого), является только прикрытием процессов социального перерождения. И якобинцы считали себя имманентной противоположностью монархии и монархического цезаризма. Однако же Наполеон вербовал впоследствии своих лучших министров, префектов и сыщиков из среды старых якобинцев, к которым он, впрочем, и сам в молодости примыкал.

Социально-историческое происхождение нашей бюрократии, не страхуя ее, как сказано, от перерождения, придает, однако, путям и формам этого процесса чрезвычайное своеобразие, обеспечивая на данной стадии явный и бесспорный перевес центристских элементов над правыми и придавая самому центризму совсем особый чрезвычайно сложный характер, отражающий разные этапы сползания, разные настроения и разные приемы мысли. Оттого речи и статьи руководящих центристов напоминают сплошь да рядом написанную сразу на трех языках рукопись буквами русского, латинского и арабского алфавитов. Этим, надо думать, объясняется ужасающая, не только теоретическая, но и литературная безграмотность большинства центристских писаний. Достаточно почитать нынешнюю «Правду». Получив благодать от секретариата, апостолы центризма начинают сразу говорить на неведомых языках. Это, конечно, свидетельствует о силе благодати. Но понять их почти невозможно.

Могут возразить: если руководящее течение ВКП есть центризм, то как объяснить нынешний резкий поворот его против левой социал-демократии, которая ведь тоже есть не что иное, как центризм? Это довод несерьезный. Ведь и наши правые, которые, по признанию самих центристов, идут по пути восстановления капитализма, тоже объявляют себя непримиримыми врагами социал-демократии. Оппортунизм, если этого требуют обстоятельства, всегда готов поправлять свою репутацию крикливым радикализмом для чужих стран. Разумеется, этот экспортный радикализм носит в значительной мере словесный характер.

Но отнюдь не словесный только характер носит враждебность наших центристов и правых к европейской социал-демократии. Нельзя забывать всей международной обстановки и прежде всего величайшего объективного противоречия между капиталистическими странами и рабочим государством. Международная социал-демократия поддерживает существующий капиталистический режим. Наш внутренний оппортунизм, выросший на основах диктатуры пролетариата, только эволюционирует в сторону капиталистических отношений. Несмотря на элементы двоевластия в стране и тенденции термидорианства в ВКП, антагонизм между Советским Союзом и буржуазным миром остается капитальнейшим фактом, который отрицать или игнорировать могут только «левые» сектанты, анархисты и анархиствующие. Международная социал-демократия всей своей политикой обречена поддерживать замыслы своей буржуазии против СССР. Это одно создает основу реальной, а не только словесной враждебности, несмотря на сближение политических линий.

Центризм есть официальная линия аппарата. Носителем центризма является партийный чиновник. Чиновничество же не есть класс. Оно служит классам. Какую же классовую линию представляет центризм? Поднимающиеся собственники находят свое, хоть и трусливое пока, выражение в правой фракции. Пролетарская линия представлена оппозицией. Что же остается на долю центризма? Методом вычитания получается... середняк. И действительно центризм вылупился у нас из большевизма, держась за идею середняка. Ленинский лозунг союза правящего пролетариата с середняцким крестьянством подменен был фетишем середняка, как высшим критерием пролетарской политики. Центристы и сейчас не могут оставить в покое И.Н.Смирнова, который осенью 1927 г. развил ту целиком правильную мысль, что союз пролетариата с середнячеством предполагает готовность партии пойти, в случае нужды, и на временную размолвку с середняком, чтобы отстоять правильную пролетарскую политику и таким образом подготовить условия более прочного и более длительного союза с середняком в дальнейшем. Ибо такой союз возможен не на основе какой-то классовой равнодействующей, а только на основе пролетарской линии. Частные уступки середнячеству могут иметь лишь подсобный характер. Попытка поиска классовой равнодействующей приводит только к тому, что эта равнодействующая все больше отклоняется к кулачеству, к буржуазии вообще. Середнячество не может иметь ни самостоятельной линии, ни самостоятельной партии. «Самостоятельная» крестьянская партия есть всегда на самом деле кулацко-буржуазная партия. Наш центризм, теоретически скудный, с короткой памятью, этого совсем не понял. Оттого свою межеумочную сущность он обобщил в реакционно-карикатурной идее «двухсоставной рабоче-крестьянской партии» (Сталин). На деле двухсоставная партия означает Гоминьдан, т. е. политическое закабаление рабочих и крестьян буржуазией. Сталинская идея рабоче-крестьянской партии есть главная вдохновляющая идея правого крыла. В широких бюрократических кругах, в частности на Украине, было немало разговоров за последнее время о том, что у партии есть еще один резерв: от пролетарской диктатуры вернуться к формуле 1905 года, т. е. к демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Партия, включающая в свой состав правое крыло, стала, по существу, двухсоставной партией. Отступление же на позиции диктатуры пролетариата и крестьянства может означать только реставрацию капитализма и ничего более.

Поскольку середнячество было выдвинуто как верховный критерий против стратегической пролетарской линии, постольку правые вполне основательно из самостоятельного принципа середняцкой политики сделали кулацкие выводы. Никаких других путей для середняка, поскольку он противопоставляет себя пролетариату, кроме кулацких, нет и быть не может. Центристы в течение нескольких лет прятали от этих выводов свою голову в статистический мусор, специально для них заготовлявшийся Яковлевыми и Ко[524]. Но кулак вылез из-под мусора в хлебозаготовках. Ныне центристы качаются между 107-й статьей и повышением хлебных цен. Наряду с этим они по-прежнему выдвигают голую идею середнячества как основной принцип, который противопоставляет их оппозиции. Этим они только показывают, что у них нет ни социальной опоры, ни самостоятельной классовой политики. Линия центризма есть линия зигзагов бюрократии между пролетариатом и буржуазией при неизбежно возрастающем недовольстве обоих классов. Межеумочная политика центризма медленно, но верно подготовляет его ликвидацию, которая возможна в двух направлениях, т. е. с выходом на пролетарский или на буржуазный путь.