Но, может быть, положение радикально изменилось теперь, после объявления так называемой беспощадной борьбы против правого уклона? Пока было бы по меньшей мере легкомысленно делать такие заключения. Ленинское крыло — за Уралом и Каспием, правое — на правящих постах. Это решает. Ясно одно: период безмятежности для блока центристов с правыми остался позади; февральский сдвиг центризма имеет свои внутренние зигзаги: от февраля до июля, от июля до ноября и дальше. Слишком скоропалительно судили те товарищи, которые считали, что июльский пленум завершил борьбу центристов с правыми и что самое противоречие между ними уже потеряло политическое значение. Нет, это неправильно. Еще более неправильным было бы, однако, считать разрыв между центристами и правыми бесповоротным. Совершенным же легкомыслием было считать исключенным поворот самого центризма на правый путь.

Из этой общей характеристики кампании, как насквозь двойственной, вытекают и задачи большевиков-ленинцев. С одной стороны — поддерживать каждый действительный, хотя бы и робкий и половинчатый шаг руководимых центризмом партийцев влево, с другой — противопоставлять этих партийцев центристскому руководству, разоблачая его беспринципность и несостоятельность. Обе эти задачи разрешаются по существу одними и теми же методами. Поддержка каждого шага влево в том ведь и выражается, что большевики-ленинцы ясно и отчетливо формулируют в каждом конкретном случае действительную цель борьбы, пропагандируют подлинно большевистские методы и разоблачают фальшивую половинчатость центристского руководства. Другой поддержки быть не может. Но зато эта является самой действительной.

Ясность общих задач не снимает, однако, с нас обязанности ближе и конкретнее присмотреться к новому этапу в свете общего развития партии и революции.

Надо сказать ясно и точно: послеленинское пятилетие было пятилетием общественно-политической реакции. Послеленинское руководство стало невольным, но тем более действительным выражением этой реакции и ее орудием. Периоды реакций в отличие от контрреволюции происходят при господстве одних и тех же классов. Помещичье самодержавие знало периоды «либеральных» реформ и крепостнических контрреформ. Господство буржуазии, начиная с эпохи великих революций, знало смену периодов бурного движения вперед периодами попятного движения. Этим определялась, в частности, смена различных партий у власти в разные периоды господства одного и того же капиталистического класса.

Не только теоретическое размышление, но и живой опыт истекших одиннадцати лет свидетельствуют, что и режим пролетариата может проходить не только через периоды движения вперед, но и через периоды общественно-политической реакции. Конечно, не реакции «вообще», а реакции на основах победоносной пролетарской революции, противостоящей капиталистическому миру. Смена этих периодов определяется ходом классовой борьбы. Периоды реакций не изменяют основ классового господства, т. е. не означают перехода власти из рук одного класса в руки другого (это была бы уже контрреволюция), но означают изменение в соотношении классовых сил и перегруппировку элементов внутри самих классов. Период реакции после периода могущественного революционного продвижения вперед вызван был у нас в основном тем, что разбитые, оттесненные или запуганные старые имущие классы благодаря объективной обстановке и ошибкам революционного руководства успели значительно собраться с силенками и постепенно перейти в наступление, главным образом, через бюрократический аппарат. С другой стороны, победоносный класс, пролетариат, не поддержанный своевременно извне и атакуемый все новыми и новыми препятствиями и трудностями, растрачивал силу первоначального натиска и дифференцировался, выделяя из себя сверху — все более самодовлеющую бюрократию, снизу — элементы усталости и прямой безнадежности. Ослаблению активности пролетариата соответствует повышение активности буржуазных классов, т. е. прежде всего тех слоев мелкой буржуазии, которые тянутся вверх по старым эксплуататорским путям.

Незачем доказывать, что все эти процессы внутренней реакции могли развертываться и приобретать силу только в условиях тягчайших поражений мирового пролетариата и упрочения позиций империалистической буржуазии. В свою очередь, поражения международной революции за последние 5—6 лет определялись в решающей степени центристской линией руководства Коминтерна, особенно гибельной в обстановке великих революционных кризисов.

Можно возразить: мыслимо ли назвать реакцией период экономического роста страны, социалистического строительства и пр. Однако это возражение бьет мимо цели. Подъем есть процесс противоречивый. Первая стадия подъема, после годов разрухи и голодухи, стадия восстановительного процесса, как раз и создала условия общественно-политической реакции. Изголодавшийся рабочий класс склонен был верить, что и теперь все пойдет безостановочно вперед. Сверху его в этом убеждали. Между тем, подъем разворачивал свои противоречия, углубившиеся слепой и ложной политикой руководства и приведшие к умалению удельного веса пролетариата и к снижению его политического самочувствия. Разумеется, тем обстоятельством, что промышленный подъем снова собрал пролетариат на фабриках и заводах, обновил и пополнил его кадры, созданы социальные предпосылки для нового революционного подъема пролетариата. Но это относится уже к следующей стадии. Есть симптомы, позволяющие думать, что это политическое оживление уже началось и является одним из факторов, подстегивающих центристов в сторону «самокритики», борьбы против правых и пр. Незачем говорить, что в том же направлении действует стальная заноза оппозиции, которой никаким хирургам не удастся выдернуть из тела партии. Оба эти обстоятельства: и оживление в рабочих массах, и «неожиданная» для верхов живучесть оппозиции — открывают собою, если не обманывают признаки, начало нового периода, с которым не случайно совпадает борьба центристов против правых. Прошлый же период, развивавшийся на основе восстановительного процесса, со всеми его иллюзиями, характеризовался упадком активности пролетариата, оживлением буржуазных слоев, удушением рабочей демократии и последовательным разгромом левого крыла. Другими словами, это был период общественно-политической реакции.

Идеологически период реакции окрашен борьбой с «троцкизмом». Под этим именем в официальной печати фигурируют совершенно разнородные и часто несовместимые идеи, осколки прошлого, большевистские задачи настоящего, поддельные цитаты и пр., и пр. Но в общем троцкизмом называлось то, от чего сползающее официальное руководство вынуждено было в каждый данный момент отталкиваться. Общественно-политическая реакция — при всем эмпиризме руководства — немыслима без пересмотра и отвержения наиболее ярких и непримиримых идей и лозунгов марксизма. Международный характер социалистической революции и классовый характер партии — вот две идеи, которые в полнокровном своем виде невыносимы для плывущих по течению политиков периода реакции. Борьба против этих основных идей, сперва обходная и трусливая, затем все более наглая, велась под именем борьбы с троцкизмом. Результатом этой борьбы явились две жалкие и презренные руководящие идейки, которые навсегда останутся бубновым тузом на периоде противооктябрьской реакции: идейка социализма в отдельной стране, т. е. национал-социализм[515] и идейка двухсоставных рабоче-крестьянских партий, т. е. Черновщина[516]. Первая из этих идей, прикрывавшая, в частности, наш хозяйственный хвостизм, довела октябрьскую революцию до величайших опасностей. Вторая из этих идей, вдохновлявшая теорию и практику гоминьдана, зарезала китайскую революцию. Обе «идеи» автором своим имеют Сталина. Это его единственный теоретический «актив».

Между периодом реакции и контрреволюцией существует, как сказано, то различие, что реакция развивается при господстве того же класса, контрреволюция же означает смену классового господства. Но совершенно очевидно, что если реакция не тождественна с контрреволюцией, то она подготовляет для нее политические условия и может оказаться вступлением к ней. Руководствуясь этими широкими историческими масштабами, т. е. отметая все второстепенное, можно сказать, что расчленение правящего блока на центристов и правых вышло наружу, когда методы общественно-политической реакции стали прямехонько упирать в методы термидора.