Она упивалась его унижением, и ей даже в голову не приходило, что если хозяин не выкрутится из затруднительного положения, то в конце концов вынужден будет отказаться и от ее услуг: проницательность Клары была направлена на иное. Она отметила, к примеру, трусливое прекращение разговоров о собственном выезде, шедших годами, но так ни во что и не вылившихся. В последнее время хозяева, видимо, пришли к безмолвному соглашению, в силу которого больше об этом баснословном явлении не упоминали. Но Клара-то помнила все! А Тилли, прибиравшаяся на нижнем этаже? Ее, уволенную, когда она забеременела, так никем и не заменили, и в результате Джейни приходится делать намного больше того, что обычно ожидается от судомойки. Рэкхэм твердит, будто это лишь временно, однако проходят месяцы и ничто не меняется. Конечно, найти для леди хорошую личную горничную вроде Клары дело нелегкое, но уж уборщиц-то на свете что твоих крыс. Рэкхэм, пожелай он раскошелиться, и часа на поиски ее не потратил бы.
В общем и целом положение сложилось попросту позорное, и Клара пользовалась им, как только могла, а именно: выражала недовольство всеми, какие ей удавалось придумать, способами, граничившими с отъявленной дерзостью.
Именно поэтому в омнибусе, на всем пути в Лондон, она хранила на лице страдальческое выражение, коего ничтожный Рэкхэм даже и не замечал, пока экипаж их не проехал под Мраморной Аркой. А заметив, решил, что служанку донимает некая боль, и подумал: быть может, все представительницы слабого пола чем-нибудь да больны.
«Быть может, – попытался он утешить себя, – моя бедная, недужная Агнес не такое уж и исключение из общего правила».
Уильям намеренно выехал в город пораньше, дабы оставить побольше времени на изучение – когда он вернется домой – давно отложенных в долгий ящик документов, трактующих об успехах «Парфюмерного дела Рэкхэма», и своих счетов. (Или, по крайности, на извлечение таковых из конвертов, в которых они присылались отцом.) И тогда завтра (возможно) он посетит лавандовую ферму – хотя бы ради того, чтобы его там увидели и чтобы известие об этом событии дошло до ушей старика. Вероятно, ему стоило бы также задать работникам фермы несколько толковых вопросов, – если, конечно, он сумеет таковые измыслить. Чтение документов в этом, несомненно, поможет – при условии, что оно не сведет его раньше с ума.
Желтый дом или дом призрения: и это весь выбор, какой у него остался? Неужели нет для него иного пути, как только… притворствовать перед собственным отцом, изображать горячечную увлеченность тем, что он ненавидит? И как, во имя всего… Впрочем, не следует мысленно останавливаться на последствиях еще более сложных, не следует вдаваться в крайности, в это проклятие высокого ума. Нужды дня надлежит разрешать по одной. Купить новую шляпу. Приглядеть за Кларой. Вернуться домой и приступить к изучению деловых бумаг.
Уильям Рэкхэм вовсе не думает, что сможет освоить семейное дело всего за один день, нет, – да у него и цели куда более скромные. Если он проявит к делу хоть малый, но интерес, отец, глядишь, и увеличит немного его содержание. Да и сколько времени может отнять чтение нескольких документов? Уж наверное, половины дня для этого хватит. Хотя, конечно, как указал он когда-то в статье, напечатанной студенческим журналом Кембриджа, «и один только день, потраченный на дела, неспособные напитать душу, есть день украденный, изувеченный и брошенный в сточную канаву судьбы». Впрочем, кембриджская жизнь вечно длиться не может, о чем свидетельствует и нынешняя стрижка Уильяма Рэкхэма. Даром, что ему удалось продлить эту жизнь на несколько добавочных лет.
Вот так, легкомысленный, помаргивающий от яркого солнца, поспешает Уильям по Променаду на еще онемелых после долгой поездки ногах. Пообок от него покачивается стиснутая гантированными пальцами ненавистная шляпа; в нескольких ярдах впереди вышагивает ненавидимая служанка; а сразу за ним следует его тень. Не обинуйтесь теперь и тоже последуйте за ним на расстоянии этой тени, ибо он одержим решимостью никогда не оглядываться назад.
Там, впереди, возвышается озаренное изнутри тысячами ламп здание, в котором Уильям положит конец всем своим горестям. Приобретение новой шляпы займет не более часа с лишком, Кларе же, если она желает себе добра, лучше потратить на исполнение данных ей поручений и того меньше времени. Войти, получить потребное и выйти, так это будет выглядеть. А в полдень – домой.
Огромный застекленный фронтон универсального магазина «Биллингтон-энд-Джой», не заслоненный толпой, сквозь которую Уильям Рэкхэм проталкивался с Агнес при последнем своем появлении здесь, открывается его взгляду во всей своей панорамической красе. Десятки зеркальных окон, огромных в сравнении со скромными витринками большинства магазинов, знаменуют его размах и современность. В каждом устроена своя, особая витрина, предлагающая публике полюбоваться (не призывая купить что-либо) обилием товаров. Товары эти искусно размещены на фоне trompe-l’oeils[6], изображающих обстановку комнат тех фешенебельных домов, для коих они предназначены. Как раз в эту минуту Клара проходит мимо выставленной напоказ столовой – толстое листовое стекло отделяет ее от пышного убранства стола с его серебряными приборами, фарфором и наполненными вином бокалами. За столом, на живописном заднике убедительно рдеет почти натуральным пламенем камин, а пообок торчат из прорези в настоящей портьере две фарфоровые руки в белых манжетах поверх намека на черные рукава, удерживающие высоко в воздухе блюдо с изготовленным из папье-маше жарким.
Витрины эти столь импозантны и притягательны, что спешащий Уильям едва не валится головой вперед. Из стены выступают на уровне щиколоток крюки для привязывания собак, и Уильям цепляется за один из них ногой – как раз в тот миг, когда Клара уже входит в огромные белые двери «Биллингтон-энд-Джой», держась, согласно указаниям Уильяма, несколько впереди него. Как бы она обрадовалась, увидев падение хозяина!
Оказавшись внутри магазина, Уильям пытается отыскать ее глазами, однако Клара уже затерялась в яркой стране зеркальных чудес. Здесь, куда ни глянь, – стекло, и хрусталь, и развешанные через равные промежутки зеркала, которые размножают галактику пылающих газовым светом канделябров и люстр. Да и то, что ни стеклом, ни хрусталем никак уж не назовешь, отполировано до присущего им блеска; сверкают полы, мерцают лакированные прилавки, и даже волосы служителей светятся от макассарского масла – ну и расточительное обилие продаваемого товара тоже отчасти ослепляет.
И заметьте, помимо множества вещей изысканных и таких, без которых обойтись невозможно, «Биллингтон-энд-Джой» торгует также магнитными щетками для волос, способными в пять минут избавить вас от нервической мигрени, гальваническими цепочками-браслетами для передачи живительных импульсов и глазурованными кружками, с коих на вас сердито взирает рельефное лицо Королевы, – однако и эти вещицы кажутся уже обретшими статус эксцентричных музейных экспонатов, выставленных здесь лишь для того, чтобы на них дивиться. И действительно, все вокруг настолько походит на выставку в Хрустальном дворце, подражанием коему и является этот магазин, что некоторых из заглянувших сюда людей пронимает благоговение, уничтожающее желание что-либо приобрести, – они попросту страшатся подпортить своей покупкой благолепный порядок товаров в витринах. А отсутствие бирок с ценами лишь усугубляет их робость, ибо вопросов эти несчастные задавать не решаются: а ну как выяснится, что все здесь им не по карману.
Поэтому продается здесь меньше того, что могло бы продаваться, но, однако ж, и разворовывается тоже меньше. Мелкой шпане и ворью Черч-лейн «Биллингтон-энд-Джой» представляется раем – то есть местом, предназначенным не для них и им подобных. Надежды пролезть в его огромные белые двери у них не больше, чем надежды пройти сквозь игольное ушко.
Что же до боя хрусталя и стекла, то и самым хрупким витринкам удается простаивать в целости и сохранности месяцы кряду, поскольку детей – даже из семейств с достатком – увидеть здесь случается редко, а если их сюда и приводят, то в крепкой узде. Кроме того – и это еще существеннее, – эволюция дамской моды привела к тому, что элегантные покупательницы могут теперь проходить через весь магазин, ничего по пути не порушив. И действительно, можно по чести сказать, что «Биллингтон-энд-Джой» да и иные заведения его пошиба расширялись, торжествуя кончину кринолинов. Современная женщина приобрела очертания, позволяющие ей тратиться без оглядки.
