Картина никоновского возвышения, а затем и падения вряд ли будет полной, если мы оставим за рамками повествования двух действующих лиц, сыгравших выдающуюся роль во всей этой трагедии. Давно замечено, что непосредственными участниками, если не вдохновителями, серьезных реформ внутренней и внешней политики русского государства весьма часто являются иностранцы. Мы только что видели, как два восточных патриарха осудили в угоду царю Алексею Михайловичу Патриарха Московского и всея Руси. Но не они одни принимали участие в судьбе Русской православной церкви. Были среди иностранцев куда более одиозные личности.
Например, Арсений, прибывший в Москву в свите патриарха Иерусалимского Паисия в 1649 году и оставшийся в ней для организации первой в Московском царстве греко-латинской школы. С приходом к власти Никона он принимал самое непосредственное участие в печально знаменитых исправлениях церковных книг. Выяснилось, что этот монах, получивший блестящее образование в Риме и Падуе, под давлением жизненных обстоятельств легко поддавался чужому влиянию, хотя его поступки вряд ли всегда были искренними. Так, во время своего пребывания в Италии Арсений был тайно обращен в католичество, что не помешало ему по возвращении в Константинополь принять монашеский постриг по православному обряду. Вскоре турецкие власти заподозрили его в шпионаже в пользу Венецианской республики. Находясь под арестом, он принимает ислам, подвергается обрезанию и направляется (шпионом?) на службу господарям Валахии и Молдавии, находившимся под протекторатом Османской империи. Там он и примкнул к свите Паисия, направлявшегося в Москву. Характерно, что, когда его по инициативе Паисия допросили в Москве, он, ссылаясь на безысходность своего положения, подтвердил вышеприведенную историю и был всего лишь отправлен на покаяние в Соловецкий монастырь. И вот этого нестойкого в вере человека Никон призвал в ближайшие помощники, что в глазах церковных служителей компрометировало и его самого, и проводимую им реформу.
Другой пример – из той же «оперы» и связанный с именем того же патриарха Иерусалимского Паисия. Речь идет о Паисии Лигариде, блестящем выпускнике школы Св. Афанасия в Риме, греческом униате, некогда работавшем в качестве миссионера католической конгрегации в Константинополе, но за что-то оттуда отозванном и направленном с аналогичной миссией в Валахию. Там он в 1651 году познакомился с патриархом Иерусалимским и уехал с ним в Иерусалим, где вскоре принял православие, был пострижен в монахи и возведен в митрополичий сан. Однако в свою епархию (Газы) он не поехал, а возвратился в Валахию в поисках более достойного места, так как, по отзывам современников, считался человеком обширной учености и знатоком церковных правил. Став митрополитом Православной церкви, Паисий тем не менее продолжал работать на папский престол, посылая в Рим свои донесения за соответствующее вознаграждение, что не мешало ему одновременно искать пути проникновения в Московию, привлекавшую его богатством, а может быть, и возможностью объединения церквей.
В Москве он появился в самый разгар распри патриарха с царем и, оценив ситуацию, примкнул к партии Алексея Михайловича. Именно он разработал план низложения Никона. Более того, грек стал ближайшим помощником царя в борьбе с патриархом и чуть ли не главой Московской патриархии. Арсенал его средств был обширен и не отличался, как видно, излишней щепетильностью, ибо в памяти поколений он остался «несчастьем Русской церкви», хитрым, льстивым, пронырливым и бесчестным интриганом. Не останавливался Лигарид и перед подлогом, самозванно присвоив себе полномочия экзарха Константинопольского патриарха. По его сценарию и с его режиссурой состоялся судебный фарс над Патриархом Московским. Но эта победа не принесла ему ни власти, ни славы, ни денег.
Кто знает, были ли Арсений и Лигарид звеньями одной цепи в антиправославной политике Рима? Грех угадывать, тем не менее совпадения настораживают и предостерегают.
Покончив с Никоном, царь и Собор обратили свое внимание на старообрядцев, чье движение, имевшее моральную поддержку в Москве, получило широкое распространение на Севере России и в Поволжье. На Собор были приглашены, с одной стороны, лидеры старообрядчества во главе с Аввакумом, а с другой – лояльные царю епископы и архимандриты. Тон задавали опять же восточные патриархи – Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Однако примирение не состоялось. На выдержанную и аргументированную петицию старообрядцев в защиту своих догматов последовала разгромная отповедь, составленная тем же Лигаридом, западнорусским монахом Симеоном Полоцким и греческим архимандритом Дионисием из Иверского монастыря на горе Афон. В результате Собор, не найдя путей примирения, пошел на поводу у людей, плохо разбирающихся в характере и обычаях русского народа, и не только лишил идеологов старообрядчества духовного сана, но и заточил их по разным монастырям. Более того, он проклял и предал анафеме всех двуперстных почитателей старых церковных книг, что было расценено приверженцами старины как осуждение всей предшествующей истории Русской церкви, в том числе и всех «святых, в Русской земле воссиявших». Но и этого грекофилам показалось мало. Они рекомендовали царю считать старообрядцев еретиками и наказать их, применяя всю мощь своей власти.
Непримиримая позиция сторон и перегибы в реализации соборных постановлений привели, как мы уже говорили, к расколу русского общества чуть ли не пополам. И пусть нас не смущает видимое численное преимущество сторонников реформы среди иерархов церкви, большинство крестьян и жителей городских посадов раскольниками считали как раз представителей официальной церкви и воспринимали их действия как отход от древнего русского благочиния, как происки Антихриста и были на стороне Аввакума и его духовных братьев. Применение же силы со стороны светских властей против старообрядцев лишь озлобило их и превратило в противников теперь уже не только никониан, а и Русского государства, сделавшего их гонимыми, «аки первохристиан».
В Московском царстве образовались как бы два общества, два духовных центра: один в Москве, а другой – в монастырях и старообрядческих скитах. Не потому ли было так много староверов в бандах, примкнувших к мятежу Степана Разина?
Дальнейшие события развивались следующим образом. Арестованных идеологов старообрядчества, Аввакума, Никифора, Лазаря и Епифания, в декабре 1667 года доставили в Пустозерск. Через несколько месяцев к ним присоединится и дьякон Федор. Первое время условия их содержания были достаточно свободными. Они продолжали заниматься литературной деятельностью: писали прошения царю, требуя нового суда, и рассылали свои обращения по городам и весям к своим единомышленникам через жену Аввакума, сосланную вместе с двумя ее сыновьями в Мезень. В Москве центром староверов был дом боярыни Морозовой, поддерживаемой в своих церковных подвигах царицей Марией Милославской и именитыми родами Салтыковых, Хованских, Долгоруковых, Волконских. Смерть царицы в марте 1669 года лишила Морозову высокого покровительства, тем не менее она продолжала свою деятельность проповедницы и защитницы старообрядчества.
Однако справедливости ради нужно отметить, что идейным вдохновителем и рупором старых церковных традиций в Москве был все-таки незаслуженно забытый юродивый Афанасий (в монашестве Авраамий), который настолько раздражал власть имущих, что в феврале 1670 года его в конце концов арестовали. При обыске у него будут найдены документы, уличающие его в связях с пустозерскими ссыльными. Его будут пытать, требовать отречения, но он будет тверд и погибнет на костре через два года.
Арест Авраамия повлечет за собой помещение в тюремную яму самого Аввакума и членов его семьи. Участь других апостолов старообрядчества будет еще хуже. Лазарю, Епифанию, Федору (Никифор к тому времени скончался) в апреле того же года отрубят правую руку, чтобы не писали противное официальной церкви, и язык, чтобы не говорили крамольное.
Морозова поняла, что близок и ее конец. В декабре 1670 года она принимает постриг и прекращает участвовать в каких бы то ни было придворных церемониях. Это замечает Алексей Михайлович и пытается склонить боярыню на свою сторону, но та для себя уже решила принять крестные муки. В ноябре 1671 года ее, ее сестру Евдокию Урусову и жену стрелецкого полковника Марию Данилову берут под стражу, при этом сын Морозовой, Иван, умирает от сильного нервного потрясения. Четыре года потом их будут принуждать к отречению от своих убеждений, но они будут твердо держаться за старую веру. В конечном итоге им прекратят давать еду и питье и они умрут от голода в Боровском монастыре.
