Мальчишка Пиньо стоял посреди террасы, уныло опустив руки, и поворачивался вслед за Леонардом. Тот прохаживался взад-вперед и был, как всегда, красив и роскошно небрежен. У него вечно было что-то недозастегнуто, недозавязано, недозатянуто, как будто ему жарко, душно и, главное, на всех наплевать. Леонард был слишком ленив, чтобы хорошо владеть оружием, но силой его Бог не обидел, и с виду он походил на заправского воина: высокий, плечистый, с мощной шеей и твердым подбородком. Черные кудри буйно вились над упрямым выпуклым лбом.

Его прихлебатели рядом с ним выглядели, прямо скажем, серыми мышатами. Они сидели по углам, кто – в кресле, кто – на скамье возле перил. Наглец Веторио восседал прямо на столе, ему это позволялось. На лютне играл Аристид, он царапал по струнам неумело, но старательно.

При моем появлении случилось некое замешательство, очевидно, все решили, что я пришла жаловаться на безобразную сцену на мосту. Приживалы-лизоблюды, они не знали, что я никогда не жалуюсь. Леонард же ничего даже не заметил, он никогда не отличался наблюдательностью. Он и моему приходу не удивился, хотя я заходила к нему редко.

– О, Веста! Ты только послушай, что этот сопляк говорит!

– Я за этим и пришла, дорогой, – сказала я, – не хочу, чтобы тебе дурили голову в твоем собственном замке.

Пиньо испуганно попятился.

– Я говорю правду, Веста! Она клевала меня в голову, и даже след остался!

– След? – я подбоченилась, – сказать, откуда у тебя след? Ты просто тоже падал с утеса и ударился о камень. Зачем ты полез на утес? Что ты там делал? Это ты столкнул Филиппа?!

– Я?!

– Подожди, Веста, – Леонард взял меня за плечи и отвел от мальчика, – он бы не смог. И зачем ему врать?

– Вот и я не знаю, зачем ему врать? И кто велел ему молчать, а сейчас заставляет говорить?

Пиньо захныкал.

– Не сомневаюсь, Лео, – добавила я, – что у тебя уже появилась мысль залезть на утес и самому всё проверить.

– А что? – заморгал Леонард, – почему нет? Я надену каску и латы!

– Так я и знала… – у меня просто руки опустились, я смотрела на него с отчаянием, – и ты туда же! Любопытство изведет всех баронов Карсти. Этот утес – ваше проклятье. Знаешь, почему Филипп полез туда? Ему кто-то сказал, что там погиб его дед Людвиг-Леопольд, и что его заклевала огромная черная птица! А знаешь, почему Людвиг-Леопольд туда полез? Он узнал, что так погиб его прадед…

Леонард тупо чесал затылок. Он мало интересовался семейной историей.

– Надо же…

– Опасность в чем-то другом, – настаивала я, – и никакой птицы там нет. И ничего интересного там нет. А вы лезете туда и гибнете… И мне это надоело! Идиотская легенда! Хоть кто-нибудь за последние сто лет видел эту чертову птицу, кроме невменяемого мальчишки с пробитым черепом?! Хоть кто-нибудь, Леонард?! Все только болтают!

Леонард, в общем-то, легко поддавался внушению, как большой ребенок. Меня он привык слушаться. Он приподнял Пиньо за ворот как щенка за шкирку.

– Ну? Кто тебя научил врать?!

Я с облегчением опустилась на стул, считая, что мой последний воспитанник спасен, но тут этот несносный Веторио всё испортил, он сегодня как будто задался целью стать моим врагом.

– Мальчик не врет, – заявил он уверенно, – отпустите его, барон. Я тоже видел эту птицу.

Врал! Самым наглым образом врал! Ничего он не видел, просто мальчишку пожалел, или меня хотел разозлить окончательно.

Пиньо, едва очутившись на полу, помчался от нас, сломя голову. Леонард изумленно смотрел на своего музыканта и снова чесал затылок, похоже, он ему полностью доверял.

– Что ж ты раньше молчал?

– Я не знал, что это ваша семейная легенда, – заявил этот наглец, – она тут часто летает часа в три ночи.

– А у тебя – бессонница? – спросила я, не скрывая злости.

Веторио обернулся ко мне.

– Выходит, что так.

Таких, как он, я за мужчин не считала. Лицо у него было как у девушки, даже пух на нем не рос, мускулатура не развита, одно слово – музыкант! Роста ему тоже не хватало. Правда, волосы были великолепны, пышные, золотистые и всегда чистые, словно он моет их каждый день и укладывает, но и они больше подошли бы женщине. А учитывая, что он был из праздных прихлебателей Леонарда, я вообще не понимала, зачем «вот это» существует на нашей благословенной земле.

Приблизительно такая мысль и появилась на моем лице. И он опять меня понял без слов и усмехнулся, потому что тоже вряд ли понимал, зачем на этой земле существую я.

Я встала. Я поняла, что теперь Леонарда придется терпеливо убеждать не лазить на этот проклятый утес, а при свидетелях мне этого делать совершенно не хотелось.

– Куда же ты, Веста? – удивился мой воспитанник, – сейчас нам Веторио расскажет, что он знает про птицу!

– Не желаю слушать, – сказала я, – я не увидела эту птицу ни разу за сто лет, и не собираюсь выслушивать твоего болтливого шута, который живет здесь от силы полгода.

Веторио только улыбнулся Леонарду и проводил меня идиотским таким поклоном.

На рассвете я очнулась от бестолкового, отрывистого сна, который не принес ни бодрости, ни облегчения. После умывания я принялась пересматривать свой гардероб. Все мои платья давно вышли из моды, да и моды теперешней я толком не знала. Она мне была ни к чему.

Была. А теперь я сама не понимала, чего хочу. Кому и что я докажу? И зачем? Даже если мне на вид не сто, а шестьдесят, и талия у меня до сих пор самая тонкая во всей округе, всё равно я старуха! Старуха, которой не спится, которая распустила по голым иссушенным плечам седые космы, стоит у зеркала и смотрит на свое отражение с надеждой и что-то в нем выискивает, точно девица на выданье. «Тетка Веста до сих пор невеста!» Наверно, это и правда смешно…

Я нашла самое строгое свое темно-синее платье с серыми рукавами и глухим воротом, уложила волосы попышнее и уж, конечно, не стала надевать никаких чепцов. Получилась благородная пожилая дама с остатками былой красоты, но уж больно истощенная и суровая. Не невеста, это уж точно! Даже для какого-нибудь овдовевшего старика – не невеста. Тем не менее, на это преображение ушло часа четыре. Потом пришла Сонита с завтраком.

– Пиньо опять замолчал, – сообщила она, – говорят, ты на него вчера сильно ругалась?

– Какое мне дело до мальчишки, когда речь идет о жизни Леонарда? – ответила я.

– Но ведь Пиньо говорил правду! Птица была!

Как же мне всё это надоело!

– Да не было никакой птицы! – рявкнула я, – и быть не могло!

Однако моя тупая служанка сдаваться не собиралась.

– Но Веторио же видел! – настаивала она.

Я стукнула кулаком по столу.

– Да врет ваш Веторио! Самым наглым образом! Он болтун! И пустомеля! Видел он! Как же! Бессонница у него! Не летает она по ночам, понятно?! Не летает!

Сонита даже надкусанный пирожок изо рта вынула.

– А… ты откуда знаешь?

– Знаю, – сказала я после долгого раздумья, – собирай посуду и уходи.

Ей было очень любопытно расспросить меня поподробнее, но она знала, что когда я говорю строго, меня лучше сразу послушаться, и нехотя вышла.

Чуть позже я отправилась к Корнели. Ее служанка Кьель посмотрела на меня подозрительно и проводила в спальню госпожи. Наша красавица уже встала, но была до сих пор в халате, накинутом поверх кружевной рубашки, из-под которой просвечивало ее тонкое, розовое тело. Я с трудом могла представить, что это неземное, недосягаемое существо будет корчиться от такой острой, такой женской боли, но жалеть ее всё равно не собиралась. Я разучилась жалеть.

– Ты принесла? – спросила она меня прямо с порога.

– А ты не передумала?

Она молчала, красивая, тоненькая, черные волосы были распущенны, но уже тщательно расчесаны. Растрепанной ее представить было невозможно. А спать она умудрялась так, что на рубашке не оставалось ни одной складочки.

– Убери свою служанку подальше, – сказала я, – она много болтает и подслушивает.