— Нет, конечно. Для этого существуют слуги.

— И они живы, эти твои слуги?

— Откуда я знаю! — поморщился он, — что ты привязался!? Кто да за сколько? Какая теперь разница? Статуи нет, Анриетты нет! Всё! Конец! Вот только это и осталось!

Амильо выложил на стол свой синий обруч. Похоже, он с ним не расставался.

— Хочешь?

Что я мог сказать? Конечно, хочу!

У степи не было горизонта. Травы низко клонились от ветра, и быстро бежали по небу пушистые облака. Я шел. Никуда и ниоткуда, просто шел, расправив плечи, подняв подбородок, размахивая руками, и идти было радостно. Потом я бежал, едва касаясь земли, всё быстрее и быстрее, я торопился. Потом я увидел женщину и коня, на которого она собиралась сесть, и закричал, что есть силы: "Марта! Подожди! Марта!!!" Но меня было не слышно, и она не услышала, она просто засмотрелась на облако, и я успел подбежать, успел заглянуть в ее голубые огромные глаза и протянуть к ней руку, которая, конечно, прошла насквозь.

"Марта, я же тут, рядом! Ты видишь меня? Ты простишь меня когда-нибудь, Марта? Ну, как же мне докричаться до тебя!"

Она смотрела сквозь меня и не видела, потом вскочила на коня, отъехала, и почему-то обернулась. Губы ее шевельнулись, но слов я не разобрал. Я долго бежал за ней вслед, зная, что никогда не догоню ее…

Когда я увидел обруч на столе, то понял, что он потух. Теперь он блестел, как обыкновенная синяя стекляшка.

— Можешь его выбросить, — сказал Амильо безразлично.

Я откупорил бутылку и разлил вино по бокалам.

— За твою жену, Алонский. И за мою сестру!

**************************************

""""""""""""""""""17

Эрна смотрелась в зеркало, что висело у нее между окон. На ней было узкое черное платье с глухим воротником, стянутое на талии простой веревкой. Я и раньше догадывался, что эта ведьма стройна как статуэтка, а теперь в этом убедился. Она вздрогнула, когда я вошел, и глаза ее нехорошо сверкнули в полумраке.

Было уже поздно, все огни в городе погасли, окна покрылись инеем, и потихоньку начал завывать ночной ветер. Комната освещалась только угасающим огнем в камине, я подкинул в него дров.

— Я хотела к тебе зайти, но ты заперся с этим человеком. Вы что, вместе пили?

— Так, самую малость.

— Я вижу.

— Ну что ты сердишься?

— Я просила тебя мне верить. Но ты, кажется, веришь ему.

Я был пьян, и она показалась мне более доступной в этом узком платье.

— Ну-ка иди сюда, я тебе всё объясню.

Я посадил ее к себе на колени, и поцеловал в ужасные глаза и сердитые губы.

— Ты, колдунья, скажи: можно заставить человека сделать то, что он не хочет?

— Конечно. Принуждением.

— Нет. Чтобы добровольно, и чтобы он сам не помнил об этом.

— Можно дать ему Чашу Юпитера. Это такой огромный кубок с четырьмя рубиновыми стеклами.

— Так вот, представь себе, герцог Алонский пил из такого кубка.

— Не может быть!

— Может. Он жертва чужого коварства, Эрна. Он не похож на труса и безумно любил свою жену.

Она как будто не замечала, что сидит у меня на коленях, и я беззастенчиво этим пользовался, гладя узкую спину и хрупкие плечи.

— Это он сам придумал? — хмурилась она.

— Он не придумал. Я знаю, что это правда.

— Бриан! Ну, откуда ты можешь это знать!

Рассказывать еще и свою историю мне совершенно не хотелось, тем более, сейчас.

— Бог с ним, с Алонским, — сказал я, — не будем перемывать ему кости, мы все-таки в его доме. Это что за комната?

— Это спальня Анриетты, — сказала Эрна.

— Прекрасно, — улыбнулся я, — а на чем тут спят?

И пока она что-то возражала, я отнес ее на кровать. Как-никак, я был пьяный победитель. Она закрыла глаза, обнимала крепко, целовала жадно, и тело ее выгибалось у меня в руках как лук, но как только я потянулся к шнурку на платье, мгновенно опомнилась и откатилась на другой край постели, увлекая за собой покрывало.

— Дикая кошка, — сказал я с досадой.

Она дышала часто.

— Я приду к тебе. Приду! Только не сегодня!

— А когда?

— Завтра.

— Обманешь.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывала? Прошу тебя, дай мне время, Бриан!

Пьяный победитель отправился к себе и мертвецки проспал до утра.

Утром я оделся как горожанин, надвинул шапку на глаза и вышел на улицу с заднего крыльца. День был солнечный, морозный, люди спешили куда-то по делам, не обращая внимания ни на красоту и очарование стеклянных домиков, так не похожих друг на друга, ни на голубизну высокого неба, ни на одиноко бредущего зеваку. Я наконец дышал воздухом своего города, я брел по нему, я узнавал его!

В театре Луциуса шла репетиция. Креонта на сцене не было, я тихо прошел к нему в гримерную и закрыл за собой дверь.

Мой бывший друг облачал свою стройную фигуру в белоснежный хитон, на крепких ногах уже были сандалии. Он узнал меня, попятился, и с туалетного столика посыпались на пол банки и флаконы.

— Ты что, с того света?!

Не рад он мне был, совсем даже не рад. Я бросил на стул шапку и полушубок, отряхнул снег с сапог.

— Живой, как видишь.

— Зачем ты пришел? Думаешь, если власть поменялась, тебе уже нечего бояться? Лучше б тебя считали мертвым!

— Лучше б ты меня не предавал, — сказал я хмуро.

— Да?! А ты бывал хоть раз на дознании?! — вспыхнул он.

Никаких следов пыток на его теле я не заметил. Его белоснежный хитон затрещал у меня в руках.

— А я не об этом. Это ведь ты подсунул мне этот кубок? Что, разве не так?

— Отпусти! — дернулся он, — пусти же! Это была шутка!

— Хороши шуточки! Ты понял, что ты сделал со мной, или тебе объяснить?

— Я?! Нет! Это не я! Это ты сам!

— С твоей помощью! Зачем ты меня напоил?!

— Я же не знал, что ты припадочный! Ты раньше пил и больше!

Креонт уже не дергался, но я его всё тряс.

— Врешь! Тебя подучили! Тебя заставили это сделать! Или ты сейчас мне скажешь кто, или я вытрясу из тебя всю душу к чертовой матери!

— Отпусти!

— Я же припадочный, я и убить могу. Так что, Креонт? Кто эта таинственная поклонница Водемара?

— Я не знаю — он обмяк и чуть не всхлипнул, — она себя не назвала.

Я разжал пальцы и толкнул его на диван. Он сел поверх набросанных костюмов как ватная кукла.

— Я… не хотел ничего плохого. Она сказала, что ты ей надоел. Чтобы выпил и отвязался, и забыл, что она существует. Всего-навсего!

— Боже! Зачем такие ухищрения? Да я про женщин забывал уже на следующее утро без всякого колдовства. Тебе ли этого не знать?

— Если б ты ее увидел, ты бы так не говорил. Вот я и подумал…

— Если я ее увижу, я ее убью, — сказал я, — как она выглядела?

— Она?.. — он даже не стал ее описывать, просто развел руками, — Снежная Королева!

Сердце у меня сжалось от недоброго предчувствия, я присел на подоконник, мрачно глядя на поникшего приятеля.

— А поточнее?

— Точнее? Ты хочешь точнее?

— Не тяни!

— Так слушай: знатная дама, роскошно одетая, красивая до умопомрачения, глаза синие как озера, губы алые, кожа золотая, волосы белые как снег…

— Хватит! — я снова вскочил, а он весь сжался, испугавшись, — и ты говоришь, что не узнал ее?

— Мне только показалось, что узнал. Это не могла быть она! Ну, зачем мы ей сдались? Тем более, ты, Батисто!

Еще вчера я за нее пил. За Снежную Королеву, за первую красавицу Озерии, за несравненную Анриетту Алонскую! Что ж, мог бы и сам догадаться, раз кроме нее оживить мою статую никто не мог. Герцогиня Алонса! Королева колдунов! Замучили тебя в Башне, красавица, ну так и было, за что!

Я оделся, больше говорить было не о чем.

— Ее счастье, что она умерла, — сказал я уходя.

////////////////////////////////////////////////////////////////