— Какую охрану?! Да за мной сроду никто не следил!

— Жанет, блаженная ты наша! Об этом знают все, кроме тебя.

— Она боялась, что я убегу?

— Она боялась, что тебя убьют.

— Бред какой-то, — пролепетала я.

— Послушай, — Лили наклонилась к самому моему уху, — я, конечно, мало что понимаю в ваших делах, но одно мне совершенно ясно: защищать тебя больше некому.

Все перемешалось у меня в голове. Мой маленький личный опыт совершенно не соответствовал тому, что говорили все вокруг. До этого дня я твердо знала, что королева красива и добра, герцогиня Юлиана жестока и своенравна, а я, кухарка Жанет, дочь прачки, настолько ничтожна, что меня даже стражники на дворцовых воротах не замечают, когда я выношу своей младшей сестре корзину с едой. Когда я в первый раз мимо них прошмыгнула, они даже голов не подняли и продолжали играть в кости, я удивилась, обрадовалась и приписала это своему ничтожеству, такая я маленькая, незаметная, некрасивая, что на меня даже смотреть не хочется! А у них… а у них просто был приказ?!

— Послушай, Лили, но я ведь абсолютно ни в чем не замешана!

— А ты подумай хорошенько.

Думать я ни о чем уже не могла, голова моя была сжата тисками, сердце стучало глухо и болезненно, хотелось взять его рукой и унять. Я чувствовала себя беспомощной и глубоко несчастной, мне было тревожно и даже страшно, и хотелось уткнуться лицом в колени Святому Робину и разрыдаться.

— Хочешь морковку? — спросила Лили, вытирая руки фартуком.

Я замотала головой и молча поплелась к выходу. В окна галереи, по которой я уныло брела, долетал звон разбитого стекла, и мне казалось, что он будет преследовать меня всю жизнь. Хотелось зажать руками уши и бежать, бежать, бежать! Но, наверно, чтоб испить чашу страданий до конца, я подошла к перилам и посмотрела во двор.

Щека моя вжалась в шершавую каменную колонну, колени подогнулись, а из груди вырвался стон облегчения: приехал Зарих! Прекрасный, веселый, добрый Зарих! Никогда не унывающий Зарих!

— Приехал, приехал… — повторяла я с надеждой, как будто его приезд мог что-то исправить!

Он бодро сидел на своем сером в яблоках коне, ветер трепал его русые кудри и белый кружевной воротник, шляпа, с торчащей из нее стрелой лежала чуть поодаль на траве, ее сбил, очевидно, принц Антуан, который теперь стоял подбоченясь и смеялся. К таким его шуткам все уже привыкли. Кроме меня.

Зарих на эту наглость не ответил, как, впрочем, не ответил бы никто, разве что герцог Тиманский, он спрыгнул с коня и пошел своей дорогой. Я знала куда. В траурную залу.

Когда я заглянула в приоткрытую дверь, он стоял над гробом, непривычно ссутулившись, и подавленно молчал.

Я осмелилась войти.

— А, поварешка… — сказал он, даже не поворачиваясь.

Колени мои снова подогнулись. Зарих усмехнулся.

— Весело у вас тут!

— Вы же знаете принца…

— Тиманские здесь?

— Только что приехали…

Голос мой дрожал. Я слишком долго, целый месяц его не видела, чтобы не трепетать как осиновый листочек от мучительного счастья видеть его и говорить с ним. Я не стоила его подметки! Я была несчастней всех несчастных, потому что не могла бы ему послужить даже в качестве забавы, такое иногда случалось с бедными служанками. Я была обречена, стиснув зубы, провожать его взглядом и по ночам кусать от обиды подушку! Потому что я была некрасива! Некрасива! Я была не-кра-си-ва!!! Маленький, рыжий, пучеглазый лягушонок с кривыми ножками, сутулой спиной, рахитично вздутым животом, и большими оттопыренными ушами, которые не могла скрыть ни одна прическа! О, Господи, как я ненавидела свои уши!

— Воды.

— Что?

— Воды принеси.

Я метнулась к графину на столе, от волнения наступила на собственный подол, нелепо размахивая руками, упала на пол, а подняться уже не смогла, я просто разревелась от презрения к себе, от собственного бессилия и всех тех ужасов, которые пережила за последние три дня.

****************************************************************

***************************

Королева умирала долго и мучительно, последние дни она почти не приходила в сознание, а когда приходила, все равно продолжала бредить наяву. То она как маленький ребенок повторяла: "Не хочу, не хочу…", то кусала губы, то молча плакала. Уже незадолго до смерти, когда я поправляла ей подушки, она взяла меня за руку и заставила сесть рядом с собой на кровать. Ее красивое лицо было ужасно бледным, губы посинели, глаза ввалились и потухли как предрассветные звезды, но все равно она была красивой, все равно!

— Ты прости меня… слышишь?

— За что, ваше величество?

— Ты же знаешь, я не хотела…

Она меня с кем-то путала. Я беспомощно оглянулась на придворного лекаря, господина Ромьо, который дежурил у ее постели неотлучно, он только развел руками: ничего уже нельзя было поделать.

— Я не хотела…

Мария-Виктория вцепилась в обе мои руки коченеющими пальцами.

— Я знаю, она отравила меня!

— Кто, ваше величество?!

— Королева.

Мы с придворным лекарем опять недоуменно переглянулись.

— Бред, — заключил он.

Тогда она посмотрела на нас и засмеялась. Из последних сил. Смех был похож на рыдания. И мне в первый раз стало жутко.

— Непостижимая женщина, — сказал господин Ромьо, когда королева снова потеряла сознание, — никогда не знаешь, чего от нее ждать… даже после смерти.

После смерти она лежала тихая, жутковато-красивая, никому не нужная, всеми презираемая, только Зарих скорбно стоял над ней, да я бессильно рыдала на сияющем паркетном полу, и не столько от жалости к ней, сколько к себе самой.

Зарих постоял какое-то время в раздумье, потом опустился рядом со мной на корточки, взял меня за руки, а я, вздрагивая и всхлипывая, старалась отвернуться и спрятать от него свое мокрое, красное, в конец обезображенное слезами лицо.

— Что случилось, Жанет?

Я только заскулила, словно побитая собака, нос мой неожиданно уткнулся в душистый батистовый платок, и я зарылась в него лицом как в полотенце.

— Кто тебя обидел? О, Боже! Ты, видно, собралась пол слезами вымыть!.. Так кто тебя обидел?

Я только мотала головой.

— Ты… ты что-нибудь знаешь? Что тут случилось, пока меня не было?

— Нет, нет, я ничего не знаю… Почему-то все считают, что я должна что-то знать! А мне просто страшно! Потому что я ничего не понимаю!

— И много тут… непонятного?

Зарих посмотрел на меня так серьезно, что все мои слезы в миг пересохли, и я даже забыла, что надо прятать свое безобразное лицо, которое наверняка пошло пятнами и распухло. Я смотрела на него как заговоренная и моргала глазами.

Мне показалось, что я что-то поняла, и я чуть было не рассказала Зариху про предсмертный бред королевы, но нам помешал возмущенный женский вопль. В дверях стояла Юлиана Тиманская. Одна. В гневе.

— Что я вижу! — почти выкрикнула она, — эта дрянь еще здесь, и ты утираешь ей сопли?!

— Не кричи, — сказал Зарих, поднимаясь, — ты здесь пока еще не хозяйка.

— Ах, вот как… — она сжала маленькие смуглые руки в кулачки, губы ее задрожали, глаза сощурились, но возражать она не стала — лучше бы ты унял своего братца!

— Уйму.

— Надеюсь, тебе уже сообщили, что похороны завтра утром?

— Не успели. Я счастлив услышать это именно от тебя.

Чего только попусту не болтают во дворце! Мне рассказывали, что когда-то Юлиана Тиманская жила при дворе и собиралась выйти замуж за наследника престола, принца Антуана, то есть была без пяти минут королевой, и Мария-Виктория относилась к ней весьма благосклонно. Потом, якобы, у нее был роман с Зарихом, а королева узнала об этом, пришла в ярость и выпроводила Юлиану из дворца. И какая была ей разница, за которого сына ее выдавать: за старшего или за младшего?

Я мало верила в эту историю, особенно сейчас, когда увидела, как они разговаривают. Никому бы и в голову не пришло, что эти люди любят друг друга или когда-то любили. Скорее, они друг друга ненавидели!