– Здорово, здорово, Михалыч.
– Не стучит коробка?
– Да нет, не стучит! Отгони ее в мойку, только пусть хорошо отполируют, а то в прошлый раз…
Дальше Ольга не слышала, дверца, ведущая в «офис», захлопнулась, отрезав ее от утренних звуков автомастерской, которые она, между прочим, очень любила!
В коридоре было полутемно, и в глубине его двигалось что-то темное, похожее на стог. Ольга знала, что это за стог, и совсем не испугалась. А вот темноты она не любила и поэтому, нашарив выключатель, надавила сразу на обе клавиши. Стас всегда сердился, говорил, что свет нынче недешев и электроэнергию надо экономить, а она все равно включала!
Желтые лампы вспыхнули весело, как будто утро наступило после глухой осенней ночи.
– Ох ты, боже мой, напугала!..
– Доброе утро, Марья Гавриловна!
Уборщица с трудом выпрямилась, взявшись за спину. Тряпка шлепнулась в ведро, выплеснув на пол немного грязной пены.
– Оленька!.. Все бы тебе меня пугать!..
– Нет бы вам шваброй мыть! Я же купила недавно швабру! Куда вы ее дели?
Уборщица пожевала губами.
– Чего там намоешь этой палкой твоей! Ни в углах, нигде! Самая-то пылища всегда в углах собирается, и песок! А так, если только середку мыть, это что тогда такое за уборка?
– У вас же спина болит, теть Маш.
– Совсем не отвалится.
Ольга всегда ее жалела.
Муж у тети Маши давно помер, сын, как водится, вырос непутевым, то появлялся, то пропадал, все кормил мать баснями, что завербовался на Север, на заработки, но никаких заработков было не видать, а возвращался он всегда оборванный, больной, и мать его лечила, кормила, одевала – все на свои скудные денежки. Как-то между своими невнятными отлучками он ухитрился жениться, разумеется, на такой же пропащей, и все бы ничего, да родился Вовчик, внучок. Непутевый с пропащей моментально развелись, и бывшая невестка все грозилась подать в суд «на взыскание» – никаких алиментов, ясное дело, никто никогда не платил, а сумма набежала немаленькая. Тетя Маша все уговаривала пропащую в суд не подавать – нынче с этими алиментами строго, закатают по полной программе, а денег все равно взять неоткуда, и подбрасывала Вовчику то на ботиночки, то на курточки, то на тетрадки. Для того чтоб подбрасывать, счастливой бабушке приходилось мыть полы не только в автосервисе Стаса Громова, но еще и в больнице да в школе.
Какая уж тут спина!..
– Теть Маш, я вам вчера мазь купила!.. – Ольга полезла в сумку, порылась, достала тюбик и стала тыкать им в красную, разбухшую от воды ладонь, больше похожую на тюленью ласту.
Марья Гавриловна с опаской приняла тюбик, как нечто невиданное, покрутила, кажется, даже понюхать хотела, но засмущалась.
– Это специальная такая мазь, для спины, – заторопилась Ольга. – К ней еще таблетки, но их нужно курсом пить. Сначала три дня мажете, а потом таблетки начинаете принимать. Я вам сейчас их не отдам, а то вы потеряете. Говорят, как рукой снимает.
Далеко отставив тюбик от глаз, уборщица шевелила губами – читала название. В это время ближайшая дверь распахнулась так резко, что стукнула Ольгу пониже спины.
– Ой!
– Оленька!
Парень в джинсах и рубахе с закатанными рукавами выскочил в коридор, притормозил возле них и закатил глаза.
– Я дико извиняюсь! Я тебя стукнул, да?
– Привет, Паш. Ты меня не стукнул.
Прыгучий Паша, не способный ни секунды постоять спокойно, переминался с ноги на ногу и все пытался заглянуть Ольге в глаза.
Он ее обожал, о чем Ольге было давно и хорошо известно.
На работе всегда так. На работе всегда есть обожатели и обожаемые, иначе все совместное дело застопорится, как двигатель без смазки.
В этом нет ничего опасного. Это просто… весело, вот и все. Ну, может, не всегда весело, но уж точно не имеет последствий и продолжения.
Ну, может, иногда имеет, но только не в ее, Ольгином, случае!
– Я сегодня… того-этого… кофе… купил. Буду в клуб вступать.
– Какой иш-шо клуб, Пашка! – влезла Марья Гавриловна. – Всю получку по клубам энтим промотаишь! Не ходи в клуб, Пашка!
Ольга с Пашей переглянулись, и он, пританцовывая возле дам, пояснил именно Ольге, а вовсе не тете Маше:
– Да в твой клуб, в кофейный! Ты ж кофе варишь!..
Ольга улыбнулась:
– Варю.
– Ну вот я и… купил, значит, чтобы ты, когда варишь… чтобы мы… меня тоже… при случае чтоб… пригласила!
– Павлик, да я ведь тебя и так всегда приглашаю!
Тут он смутился и на секунду перестал пританцовывать.
– Ну вот, я теперь купил это самое кофе.
Паша окончательно засмущался. И что он как дурак с этим кофе своим? Вон Ольга над ним смеется. Хотя нет. Ольга не смеется. Не над ним то есть. Она ни над кем никогда не смеется. Она… Улыбается она, вот что!
– Ты молодец, что кофе купил, – сказала Ольга. – Кофе лишним в хозяйстве не бывает. Ну, раз ты у нас теперь полноправный член клуба – тебе и карты в руки. Включай кофеварку!
– Я того… Щас включу, туда-обратно… И пить, значит, будем… Кофе то есть…
Ольга кивнула: само собой. Какое ж утро без кофе?
– А ты красивая сегодня, – выпалил Павлик, заливаясь до ушей краской. – Как всегда то есть!
И быстро ретировался. Кофеварку включать пошел.
Тетя Маша посмотрела ему вслед, покачала головой:
– Баламут. Одно слово – молодежь! Ох, и молодежь! Ветер в голове!
– Да что вы, теть Маш! – Ольга снова заулыбалась. – У нас молодежь замечательная. Такие мастера, как Павлик, – на вес золота.
Тетя Маша повертела в лапище тюбик с мазью. Тюбик в ее руке выглядел крошечным.
– Оль… Я не могу… Это ж дорого очень, наверно? Я не возьму, Оль!.. Я лучше по старинке… горчички приложу… сальцем смажу…
– Да вы полгода мажете, теть Маш, а ничего не проходит! Попробуйте, может, хоть от этого пройдет!
Тетя Маша еще раз взглянула на тюбик, вздохнула и прижала мазь к груди, точно это какая великая драгоценность, а не аптечная упаковка. Тете Маше было неловко. Сроду никто ей ничего не покупал – ни когдатошний муж, отчаливший в неизвестном направлении лет, пожалуй, что тридцать назад, ни сынок непутевый, ни уж тем более чужие люди. А тут хозяйка, на свои денежки.
– Спасибо тебе, Оль, благодетельница ты наша…
Ольга пожала плечами – вот еще, глупости! Какая она благодетельница?
– На здоровье, теть Маш.
И быстро пошла к своему кабинетику. Хватит разговоров, пора за работу.
* * *
Работа не ладилась. Ольга в третий раз пыталась свести дебет с кредитом. И никак они не сходились. Где она ошиблась? Вроде ведь несколько раз все проверила… А баланс нужно срочно сдать, кровь из носу. Стас ей специально утром напомнил: срочно! Спросил: успеешь? И она обещала. И должна, значит, успеть – ну не может она своего любимого мужа так ужасно подвести.
Ольга снова защелкала на калькуляторе, но в голове были не цифры, а яркая коробочка с золотым логотипом Кристиана Диора и машина с темными стеклами, которая вот уже несколько дней катается за ними как привязанная.
Хлопнула дверь. В крошечном закутке перед кабинетом, который Ольга гордо звала кухней (хотя какая там кухня, чайник да полка с посудой – вот и все), послышались торопливые шаги. Ольга, не отрываясь от ведомости, позвала:
– Тамара Павловна!
– Ой! – Секретарша нарисовалась в дверях – соломенные кудряшки, брови домиком, лиловая помада, ручки прижаты к объемистой груди, задрапированной шифоновыми рюшами. Выражение лица у Тамары Павловны было как у карманника, пойманного за руку. «И почему она вечно пугается?» – подумала Ольга.
Она недолюбливала Тамару Павловну, стыдилась этого и старалась вести себя с секретаршей подчеркнуто сердечно. Но то ли тонко чувствующая Тамара, несмотря на все Ольгины старания, таки чуяла фальшь, то ли Ольга была недостаточно искусной актрисой, а некоторая натяжечка в отношениях все равно присутствовала.
– Ну вот что тебе не нравится? Нормальная ведь женщина, и работник хороший, – ругала себя Ольга. А поделать ничего не могла. Ну не нравилась ей Тамара Павловна, вот не нравилась – и все тут. И рюшечки не нравились, и кудряшки, и лиловая помада, и манера улыбаться сиропно-пресиропно, широко растягивая жуткие лиловые губы. Улыбается – а глаза холодные. Позовешь – начинает ойкать, сделает брови домиком, ладошку к сердцу прижмет: «Олечка Михална, как же вы меня напугали!» Чего, спрашивается, пугаться?
