Уступил святой отец… Усмехнулся вновь купец: Много ль проку в Божьей воле Против золочёной кровли? И с Василием тотчас Шлёт жене такой наказ: «…Покажи хозяйство парню, Первым делом — мыловарню, Как останетесь одни, Ты в котёл его столкни. Обнимаю и люблю, А не выполнишь — убью!» Юноша перекрестился, С настоятелем простился И в далёкий путь спешит… На груди письмо лежит. Вечер. Звёзды словно свечи. Вдруг идёт ему навстречу Божий странник, старичок: — Покажи письмо, внучок! — Не могу! — сказал Василий. Передать конверт просили В руки Марковой жене… — То, вестимо, внучек, мне. Да письмо-то ведь с ошибкой! Старичок вздохнул с улыбкой, И тотчас к нему письмо В руки прыгнуло само! Дунул старец на конверт: — Вот теперь ошибки нет! Ну, прощай, Василий, что ли, И доверься Божьей воле. Бог не выдаст, зверь не съест, — Молвил странник и исчез. Было это или снится? Тихо поле колосится: То ль пшеница, то ли рожь… В темноте не разберёшь. * * * Вот с письмом пришёл Василий. И жена наказ прочла: «Как прибудет в дом посыльный, Передай ему дела. Да без всякой проволочки Пожени на нашей дочке… Обнимаю и люблю, А не выполнишь — убью!» Был Василий в тот же вечер, С милой Настенькой обвенчан. Стали жить да поживать, Да папашу поджидать. Как богач вернулся в дом, Чуть не тронулся умом: Не писал таких он строчек, А печать его и почерк… «Ладно, — думает купец, — Погоди-ка, молодец!» Вызвал зятя: — Есть заданье. Отнеси моё посланье В Тридесятую страну, К Людоеду-Вешуну. Задолжал он денег кучу… Да узнай, как долг получишь, Про двенадцать кораблей, Что пропали средь морей, И без них не возвращайся — Ну, иди с женой прощайся! — Зарыдала горько Настя: — Не видать нам больше счастья! На тот свет послал отец… — Ладно, — молвил молодец. — Всё подвластно воле Божьей, И тот свет, наверно, тоже… Что напрасно горевать — Нам судьбы не миновать! * * * Молодец с женой простился И в далёкий путь пустился. Прошагал он сто дорог, Износил сто пар сапог. Видит — дуб стоит старинный — И вздремнуть под ним прилёг. — Эй, Василий, — слышит он То ли голос, то ли стон… Оглянулся — никого. Не поймёт, кто звал его? Тихо зреет в поле колос. Вновь раздался странный голос: — Это дуб тебя зовёт…  Дуб открыл дупло, как рот: — Вот уже тысячелетье Я живу на белом свете… Сколько так ещё стоять — Ни расти, ни умирать? В Тридесятой стороне Ты не спросишь обо мне? Отвечал Василий: — Ладно, Коли я вернусь обратно… — Дуб старинный замолчал, Лишь ветвями закачал. Вновь Василий в путь идёт Мимо гор, озёр, болот. Где тропинкой, где дорогой Вышел он к реке широкой. Видит — едет по реке Перевозчик в челноке. Голова бела как снег. Молвит: — Добрый человек! Сорок лет как Божьей карой Я прикован к лодке старой… В Тридесятой стороне Вспомни, милый, обо мне. Ты не мог бы там спросить, Сколько мне ещё возить? Отвечал Василий: — Ладно, Коли я вернусь обратно… — Перевозчик замолчал, Головою покачал. Вновь Василий в путь спешит: Долгий путь ему лежит. Вскоре… или же не вскоре Вышел он на берег моря. Через море Рыба-Сом Перекинута мостом. Ну и рыба! Вот так чудо! Море ей мало, как блюдо: Ус один — длиной в версту… Парень подошёл к мосту.  Только взялся за перила, Рыба-Сом заговорила: — В Тридесятой стороне Ты не спросишь обо мне?.. Я лежу уж тут три года, Тьма бессчётная народа — Кто пешком, а кто конём Топчут рёбра день за днём, Спину в клочья рвут копыта, Да в бока перила вбиты… Долго ль мне ещё лежать, Этот тяжкий груз держать? — Что ж, — сказал Василий. — Ладно, Коли я вернусь обратно… День шагал он до хвоста, Наконец, сошёл с моста: Перед ним лежит она — Тридесятая страна! Ни селенья, ни деревни, Всюду кости, черепа… Да за чёрные деревья Вьётся узкая тропа. Шёл недолго он тропою: Видит путник пред собою Частокол из ста колов, А на кольях сто голов. Все глазищами вращают, Голосищами стращают Да живьём грозятся съесть, Если смогут с кольев слезть. Вышла из дому жена Людоеда-Вещуна. — Ты зачем пришёл, несчастный? — Тихо ахнула она. |
