Льды постепенно сгущались, оставались только полыньи и разводья, по которым и пробирался ледокол. Лесовозам приходилось нелегко. Наше судно еще держалось в канале, сделанном ледоколом, а "Володарского" зажимало, он то и дело просил помощи. Его соседи "Русанов" и "Сибиряков" помочь не могли, они сами плотно застревали. Весь караван остановился в ожидании разрежения льдов. "Красин" один пошел на разведку. Кругом сплошные льды и в них — наши суда. Люди сошли на лед прогуляться. К нам подошел Журавлев: он видел свежие медвежьи следы, однако идти искать медведя некогда. Подошел "Красин": его капитан обнаружил к югу, ближе к берегу, полосу чистой воды и повел караван туда.
Весь день шли довольно свободно. Но к ночи опять попали в тяжелые льды и туман. Пришлось остановиться и ждать улучшения ледовой обстановки. Вдруг из тумана к каравану подошел медведь, началась охота; стреляли с "Правды" и "Красина", к которым зверь был ближе. Кто убил его — неизвестно, но наши люди оказались проворнее всех. Живо соскочили на лед, накинули на тушу петлю и быстро втащили добычу на палубу. Целые сутки стояли мы у северо-восточной окраины архипелага Норденшельда, около острова Русский. "Красин" опять пошел на разведку, предварительно вызвав на помощь гидросамолет. Алексеев прилетел и по радио сообщил, что дальше, к северо-востоку от стоянки каравана, в 30 километрах, чистая вода вплоть до мыса Челюскина. В проливе только отдельные редкие льды. Казалось, обстановка складывалась для нас благоприятно. Но, возвращаясь к каравану, чтобы вывести его из льдов, "Красин" потерял левый винт, мощность ледокола снизилась на треть. Это был уже старый ледокол, построенный еще во время войны 1914 года в Англии. Теперь с большим трудом "Красин" пробил канал, вывел караван в чистые воды и пошел дальше, к проливу Вилькицкого, до которого оставалось около 200 километров.
К мысу Челюскин подошли 1 сентября. Со станции нам сообщили, что, несмотря на упорные северо-восточные ветры, пролив Вилькицкого в этом году ни разу не забивало льдом. Значит, в море Лаптевых ледовитость незначительная, поэтому Лавров отдал распоряжение идти нам самостоятельно в Нордвик, а судам "Володарский" и "Товарищ Сталин" — в бухту Тикси. "Красин" должен был отправиться навстречу речным судам, вышедшим с Диксона на восток. Северные ветры стали сменяться юго-восточными, и льды от прибрежной полосы должны были отойти.
Мыс Челюскин мы покинули в этот же день и весь следующий шли по чистой воде. За островами Самуила (ныне острова Комсомольской Правды) появились сначала редкие, а потом все более плотные льды. Балицкий вынужден был радировать Лаврову: "Окружен льдами, не знаю, что делать, ложусь в дрейф". А между тем с "Володарского", также находящегося во льдах, сообщили: "Зыбь — значит, близка открытая вода". И Балицкому ответили: "Выбирайтесь сами, эти поля небольшие". И верно, льды скоро стало разводить, и мы быстро выбрались на чистую воду. К бухте Нордвик подошли 4 сентября. В нее два входа: с запада — со стороны Хатангской губы, мимо островов Преображения и Большой Бегичев, и с востока — с морской стороны, мимо полуострова Пакса. Мы вошли с моря, что было ошибкой, так как на западе проходило глубокое русло Хатанги. Несмотря на отсутствие карты глубин, капитан повел судно без промеров тихим ходом. Мы уже стали готовиться к высадке, как вдруг на самой середине пролива, при входе в бухту, судно село на мель, и никакие попытки сняться ни к чему не привели. К счастью, это произошло в отлив, и, когда он сменился приливом, судно само сошло с мели. После этого капитан отвел судно обратно в море, стал на якорь и предложил нам разгружаться, что было, конечно, полной бессмыслицей. Мы просили его спустить шлюпку и поискать проход; у нас было два мореходных катера, их тоже можно было спустить для промера глубин. Вдали, на мысе острова Большой Бегичев, был виден какой-то знак-веха. Предлагали капитану сходить туда на шлюпке и посмотреть, что это такое. Однако на все предложения он неизменно отвечал: "С груженым судном я промерами заниматься не буду". Вместо поисков прохода капитан созвал судовой совет, который постановил идти разгружаться в бухту Марии Прончищевой, за 150 километров отсюда, где уже вел разгрузку ледокольный пароход "Русанов", доставивший промысловую артель Журавлева.
Как выяснилось потом, когда судно сидело на мели, всего в шести километрах от него, на западной стороне острова Преображения, стоял моторный бот "Пионер" гидрографического отряда, проводивший промеры глубин в бухте Нордвик. Радиостанции ни приемной, ни тем более передающей у них не было, поэтому по берегам бухты Нордвик гидрографы расставили ряд вех, прикрепив к ним банки из-под консервов с вложенными в них копиями планов глубин бухты. Одну такую веху мы и видели на мысе острова Большой Бегичев. О приходе "Правды" в бухту Нордвик и вообще о движении Ленского каравана гидрографы ничего не знали. В то время как мы сидели на мели, один матрос из команды бота "Пионер" ходил на берег и, поднявшись на гору, видел в бухте дым. Он рассказал об этом на судне, но ему не поверили, считая, что так поздно ни один пароход сюда прийти не может. Никто из участников Ленской экспедиции: ни Лавров, ни я, ни капитан Балицкий — ничего не знали о присутствии в бухте Нордвик гидрографического отряда.
Перед отправкой в бухту Марии Прончищевой Балицкий запросил капитана парохода "Русанов" Ерохина, опытного полярного морехода, об условиях выгрузки там и получил ответ: "В бухте сильное приливно-отливное течение, стоянка по способности, при подходе к бухте подводная мель". Снялись с якоря, и пошли разгружаться. К бухте Марии Прончищевой подошли при хорошей видимости. Капитан смело повел судно в бухту, не промеряя глубины. Сильное приливное течение навалило судно на входную косу, и мы снова сели на мель, на этот раз уже прочно.
Приходилось только удивляться, почему в рейс в бухту Нордвик, с неизвестными к ней подходами и непромеренными глубинами, было послано судно с капитаном, совершенно не знающим условий полярного плавания и до этого в Арктике никогда не бывавшим. Из судов Ленского каравана в Нордвик следовало бы послать судно "Володарский" с капитаном Смагиным. В бухту Тикси могли зайти и малоопытные капитаны, там подходы известны и глубины промерены.
Все попытки сняться с мели своими силами ни к чему не привели. На другой день подошел "Русанов" и попробовал стащить наше судно работой обеих своих машин, но из этого ничего не вышло, только порвалось несколько канатов, да поломались кнехты. Мы решили наше судно по возможности разгрузить, чтобы его облегчить. Кирпич, глину, строительный лес выгружали за борт на подносимые течением льдины, которые потом отливом выносило в море, а приливом вносило обратно в бухту, где их ловили и разгружали на берег. Работали теперь все, в том числе и команда парохода. Плотников я послал на берег, чтобы помочь построить жилье для зимовки Журавлева.
Капитан Ерохин оказался прав: стоянка в бухте была трудная и требовала большой сноровки. Как только начинался нагон льда в бухту приливом, "Русанов" прекращал разгрузку, поднимал буксирный катер и держался против льда и течения. При отливе, когда лед начинало выносить в море, судно опять снималось и держалось носом в бухту. Так продолжалось в течение всей разгрузки. Потом "Русанов" опять подошел к нам, на его борт перегрузили бочки с горючим, откачали балласт из трюмов "Правды", завели буксиры и наконец, стащили злосчастное судно с мели.
Тем временем пароходы "Володарский" и "Товарищ Сталин" заканчивали выгрузку в бухте Тикси. Речной пароход "Пятилетка" с лихтером под эскортом "Красина" преодолел льды архипелага Норденшельда и 12 сентября благополучно прибыл в Тикси. Пароход должен был вести все баржи с грузом, доставленные морем, вверх по реке.
16 сентября морской караван вышел из Тикси в обратный путь, а 20-го к нему присоединились и мы. Время позднее, льды уже начинали смерзаться, и на воде образовался молодой "блинчатый" лед. Пока до пролива Вилькицкого шли беспрепятственно. Молодой, вновь образовавшийся лед лесовозы форсировали без особого труда, а старые поля были еще небольшие, их мы легко обходили.
