Удивительное это животное — северный олень! Всем своим существом он приспособлен к суровым условиям. Вот только что появился на свет прямо на снегу черный теленок. Полежал не более часа, в то время как мать рядом копытила ягель. Потом она подошла к теленку, подтолкнула его мордой, и вот он уже встал, пошатываясь на своих длинных и тонких ножках, потянулся мордочкой и стал сосать. Немного погодя оленуха направилась к стаду, а теленок медленно, на своих слабых, плохо слушавшихся ходульках заковылял за ней. Пройдет несколько часов, и он будет бегать, а дня через два-три его и человек не догонит.
16 мая пошли дальше и, перевалив через водораздел, спустились в бассейн верховьев реки Дудыпты. При впадении в нее речки Муксун стояло несколько старых амбаров для хранения вяленой и сушеной рыбы. Рядом небольшое кладбище. Очевидно, здесь летуют уже давно, не один десяток лет. В этом месте будет стоять Максим с семьей, а немного выше по реке остановятся на лето и остальные. Дальше, к Горбите, повезут только нас и наш груз. В запряжку возьмем крепких быков, да на подсмену им еще десятка два и постараемся добраться до Горбиты в три-четыре перехода. Для ночлега берем только один большой шестовой чум.
В путь тронулись 22 мая и уже на другой день, перевалив через невысокую валунно-галечную водораздельную гряду, стали спускаться в бассейн реки Верхней Таймыры. Вскоре нашли лощину, где, по мнению Максима, должно лежать верховье Горбиты, и пошли по ней вниз. Реки еще не видно, только ручей. Максим уверяет, что это и есть Горбита. По каким признакам он установил это, как сориентировался среди безбрежной снежной равнины, для меня осталось загадкой. Тут, вероятно, помогает и феноменальная зрительная память, и инстинкт ориентации.
На стоянке, вдали на сопке, Максим заметил группу диких оленей. Мясо нам всем было необходимо, а колоть для этого домашних оленей можно было только в крайнем случае. Я взял свою винтовку типа маузер, Максим — берданку, и мы на оленях подобрались к диким из-за бугра метров на 150. Максим порывался подползти еще ближе, его берданка на таком расстоянии была ненадежна, но я остановил его, решив показать бой своего оружия. Лежа за валунами, я отлично видел в оптический прицел, как животные спокойно паслись по склонам. Выбрав самого дальнего оленя, я прицелился и выстрелил… Олень упал, а я сразу перевел прицел на следующего. Пятью выстрелами я добыл пять оленей. Максим был поражен и долго рассматривал мою винтовку.
Живо сняли шкуры, разделали туши, отвезли их в лощину, засыпали снегом и заложили камнями. На обратном пути Максим их заберет. Себе мы оставили только одну тушу. Шкуры плохие, линялые, годятся только на замшу, их тоже заберет Максим.
На третьем переходе подошли к устью реки Волчьей. Тут будем выбирать место для нашей базы. Пока отпрягали оленей, я составил текст телеграммы в Ленинград в Геолком, в которой сообщал о прибытии к месту работ. Телеграмму и письмо председателю Дудинского исполкома уложил в пакет и передал Максиму с наказом срочно переслать в Дудинку. К пакету прикрепил птичье перо — символ того, что пакет должен лететь, как птица. Этот метод действовал на Севере безотказно, и бывало, что весть с Хатанги попадала в Дудинку на третий день. Телеграмма на телеграф пришла быстро и была передана. Я сообщал: "Дошли до Горбиты база на Волчьей после ледохода пойдем Таймыру". А в Ленинграде получили: "Дошли до орбиты беда волками после ледохода найдем Тамару". В Геолкоме только руками развели.
Наши проводники так торопились, что даже не стали пить чай, боясь, как бы не разбежались голодные олени. Договорились встретиться здесь же осенью и распростились. Проводив их, не мешкая, взялись за работу. Составили по длине оба остова нартяных чумов, обшили фанерой внутри и снаружи, утеплили войлоком. Наш дом был готов. Погода стояла холодная — 10 — 12 градусов. Максим говорил, что гуси на Дудыпту обычно прилетали на вешнего Николу (22 мая), но пока их не видно, зато куропатки токуют вовсю, несмотря на холод. Мы их не трогали, мяса у нас достаточно. В береговом уступе, у дома, в снеговом забое, выкопали нишу, куда и сложили мясо добытого оленя. Куропаток здесь два вида: более крупная белая — таловка и помельче — тундряная, прозванная "черноушкой" за мелкие черные перышки по бокам головы. Таловки уже в своем пестром брачном наряде, а черноушки еще белые, только головки пестрят. Куропачи с ярко-красными бровями порхают всюду, ничего не боясь, садятся на дом, на лодки, на нарты, бегают по снегу, распушив хвост и развернув крылья точь-в-точь, как это делают тетерева весной. Но все это длится не долго. Вскоре птицы разбиваются на пары, и все стихает. Куропатки в отличие от других куриных моногамны, у них самцы принимают участие в высиживании яиц.
Уже июнь, а тепла все еще нет. Днем солнце грело так, что снег на камнях, на крыше дома таял и все текло, а к полуночи опять крепко подмораживало. Иногда пуржило. Гусей все не было, а это верный признак холодов. Наконец 3 июня при ясной, солнечной, но пока еще морозной погоде появились первые гуси. Пара гуменников с юга низко пролетела над лагерем, сделала облет и повернула обратно. Однако на другой день появилось еще несколько пар, очевидно, подошло время гнездиться, несмотря на холод. Держались гуси на обтаявших и пригретых солнцем бровках нашей речки и впадающих в нее ручьев. Там было немного прошлогодней травы, которой гуси и кормились. Когда мы приближались к птицам, они взлетали, а на земле оставалось лежать только что снесенное яйцо, а то и два.
Надо торопиться, хотя река еще стоит. Недавно долбили прорубь, лед более двух метров толщины и под ним всего 63 сантиметра воды. С прилетом гусей наступило тепло, подули южные ветры. Везде зачернели кочки, появились туруханы, ржанки, кулики. Тундра ожила. Солнце брало верх, на припеке 10 — 15 градусов тепла, а в тени еще до 5 градусов мороза. 8 июня на льду реки появилась первая лужа. К этому времени мы уже отремонтировали лодку, которую изрядно растрясло в дороге, законопатили щели, залили варом, наложили заплаты из жести, просмолили. Корма у лодки острая, поэтому ее пришлось обрезать, чтобы можно было подвесить мотор. На лодке мы пойдем вверх по Таймыре. Потом принялись за шлюпку. Перевернули три нарты, поставили на них отдельные части-шлюпки, выровняли и собрали.
10 июня был первый день с температурой в тени плюс 10 градусов. Тундра чернела пятнами. Весна в полном разгаре, везде кишит птичье племя, шум, гам не затихают ни днем, ни ночью. Особенно галдят маленькие черные уточки — савки, их полно в каждой луже. Звонкий призывной крик "аа-ллы" этих веселых пичуг разносится по всей тундре. Появились первые трясогузки. В Горбите, в устье Волчьей, поверх льда уже довольно много воды. Туда прилетели утки, гагары, лебеди.
К нам в гости приехали нганасаны, и среди них старые знакомые по Пясинской экспедиции 1922 года — Сундаптё, Чута и Иван Горнок. Они кочуют от верховьев Тареи к озеру Таймыр, на восточной стороне которого простоят до осени, а потом уйдут к Хатанге. Грипп не миновал и их. У Горнока умерли жена и дочь, он очень опечален. Слухи о моей винтовке дошли и до них. Рассматривали ее и так и сяк. Особенно удивлял всех оптический прицел: почему это все предметы на мушке видны так близко и нельзя ли до них дотянуться рукой. Угостили всем, что у нас было, и договорились встретиться на озере.
Вода в реке начала медленно прибывать. Однако лед тронулся только 28 июня, но вскоре остановился, так как ниже образовался мощный ледяной затор. Явление это обычное для всех рек, текущих на север, где вскрытие идет сверху вниз по течению. Затор прорвало только 30 июня при общем подъеме воды почти на восемь метров. На реке полный ледоход. Переждем его и тронемся в путь.
Перед отъездом чуть не произошло крупное несчастье. Уходя с Беленького, мы взяли с собой собаку — помесь охотничьей тунгусской лайки с оленегонной. Баргась — такой была его кличка — оказался очень ласковым и послушным. Однако за последнее время с ним стало твориться что-то неладное: ничего не ест, хватает зубами несъедобные предметы, шерсть взлохматилась, глаза потускнели. Я знал, что на севере иногда беспричинно бесятся песцы. Ничего не боясь, они забегают в чумы, в дома, бросаются на людей. Было жаль убивать такую хорошую собаку, я решил привязать ее и посмотреть, что будет дальше. Ночью Баргась сильно выл, а к утру исчез, оборвав привязь. Я предупредил всех, чтобы были осторожны, и положил на санки заряженное ружье. Через день, работая на улице, я увидел, как ко мне мчится Баргась. Не успел я подбежать к ружью, как он бросился на меня и схватил за ногу. К счастью, на мне были высокие, полуболотные сапоги из крепкой кожи и прокусить ее собака не смогла, пришлось беднягу застрелить в упор.
