На следующий день на восточном мысе бухты Двух Медведей, — мы ночевали, Бегичев нашел развалины знака, а около него доску. Одна сторона доски замшела и подгнила, на другой, еще свежей, славянской вязью было написано: "1738 году августа 23 мимо сего мыса именуемаго Енисея северо-восточного на боту оби почтолионе о флота штурманъ Федоръ Мининъ прошелъ к осту оной в ширине 73 14 N".
14 августа мы прибыли на полярную радиостанцию острова Диксон, чтобы ждать парохода, который должен привезти смену персонала станции. Построена она летом 1915 года, а работать начала с 1916 года. Расположена на северном берегу бухты и состоит из жилого дома, радиостанции, бани и склада. Кроме того, есть сарай, построенный еще в 1902 году под склад угля для экспедиции Э.В.Толля. Радиостанция искровая, довольно мощная, имеет связь с Дудинкой и Маре-Сале.
Вскоре из Дудинки пришло сообщение, что смены нынче не будет и пароход на Диксон не пойдет. Нет людей на смену — нет и продовольствия. Весть эта мало смутила работников станции, так как запасов продовольствия было достаточно, а охота на оленей могла обеспечить свежим мясом не только людей, но и здешнюю упряжку ездовых собак. Нам же оставаться здесь на зимовку не было никакого смысла, и мы решили немедленно плыть дальше, чтобы успеть догнать пароходы, которые в Енисейском заливе сейчас собирают рыбаков с тоней ниже Гольчихи. Поплывем вчетвером, так как Борисов по разрешению, полученному из Дудинки, останется на Диксоне.
Перед отъездом необходимо было запастись мясом в дорогу. Бегичев, Пушкарев и Базанов отправились на охоту за оленями на восточный берег материка напротив острова. Я остался переписывать дневник и укладывать образцы горных пород, собранных в пути. Не прошло и часа, как уехавшие вернулись с удивительным сообщением о находке останков человека, вероятно, одного из исчезнувших норвежцев. Вместе с начальником радиостанции Николаем Васильевичем Ломакиным мы осмотрели находку и составили ее подробное описание.
Человек лежал на высоком берегу метрах в четырех от воды Берег крутой, базальтовый, отполированный льдом. Останки представляли уже скелет без кистей рук и ступней ног, вероятно отгрызенных песцами. Только на голове, на макушке, еще сохранилась кожа. На нижней челюсти справа последний коренной зуб запломбирован цементом. Скелет был одет в две егерские фуфайки, синюю фланелевую рубашку с карманами. Все заправлено в меховые штаны, стянутые кожаным корсажем, пришитым к штанам. Шапки на голове нет. На правой ноге — остатки меховой обуви из нерпы. Ниже пояса от одежды остались отдельные обрывки. Фуфайки почти целы, но фланелевая рубашка на груди истлела. Сверху скелет одет в брезентовый балахон, сохранившийся только на рукавах, на туловище от него остались одни лохмотья. Недалеко от погибшего, ниже по склону, валялась шерстяная рукавичка. В стороне слева лежал разорванный пополам шарф, а справа — лыжная палка, изломанная в нескольких местах и связанная шпагатом. Выше на два метра по склону лежал нож промыслового образца. Тонкий конец лезвия у такого ножа изогнут. В карманах фланелевой рубашки были найдены патроны к винтовке, коробка спичек, перочинный нож и маленькие ножницы. Документов не было. Около пояса лежали металлические часы карманного размера. На задней крышке гравировка по-английски: "Полярная экспедиция Циглера. Петеру Л.Тессему, корабельному плотнику судна "Америка". В благодарность за его добровольное желание остаться в лагере Арбуцкого 1901 — 1905 г. От Антони Фиала и основателя В.М.Циглера". На ремешке у пояса висели свисток и обручальное кольцо с гравировкой на внутренней стороне: "Паулина". Ни лыж, ни винтовки поблизости не оказалось. Погибший лежал навзничь, на земле, но сразу под его ногами уже шел гладкий каменный склон. Руки были вытянуты вдоль тела, левая нога прямая, правая немного подогнута.
Такова документальная картина виденного нами на мысе, напротив Диксона. Положение погибшего — навзничь, да еще с подогнутой ногой — свидетельствует о его внезапной гибели на ходу, а не на отдыхе. В последнем случае усталый человек стремится присесть или прилечь за укрытие и так в спокойной позе замерзает. Здесь этого нет. Поза погибшего, положение его тела в начале крутого гладкого каменного склона явно свидетельствуют о том, что, спускаясь по нему, человек поскользнулся, упал, потерял сознание, может быть, даже получил сотрясение мозга и замерз. Истощен и ослаблен он был очень сильно, в этом нет сомнения, и замерзнуть мог быстро, не приходя в сознание. Винтовка и лыжи, если они были, скатились, наверное, при падении на лед и были унесены ледоходом.
При анализе обстановки гибели норвежца необходимо обратить внимание еще на тот факт, что обувь у него была сделана из нерпы. У речки Заледеевой среди прочего имущества мы нашли туфли и запасные подошвы из шкур этих тюленей. Должно быть, норвежцы иногда добывали нерп, мясо шло в пищу, а шкуры — на обувь. Впрочем, вполне возможно, что обувь и шкуры были взяты про запас еще с судна.
Нерпичьи сапоги — незаменимая обувь для полярных походов, совершенно непромокаемая и очень прочная. Но подошвы из нее необычайно скользкие. На Северной Земле мы были вынуждены сбривать шерсть с подошв, сделанных из морского зайца, иначе ходить было невозможно. Я пробовал выкраивать подошвы так, чтобы ворс на одной шел вперед, а на другой — назад. Падаешь при этом меньше, но зато ноги разъезжаются и шагаешь неравномерно.
У погибшего подошвы на сапогах были из нерпы с шерстью. На каменном гладком склоне они, вероятно, его и подвели: поскользнулся сразу обеими ногами, упал с размаху навзничь, сильно; ударился головой, что и привело к трагическому концу.
Найденные при погибшем обручальное кольцо и часы как будто устанавливали его личность. То был Петер Тессем. Паулиной звали его жену. Однако то, что кольцо находилось на ремешке у пояса, а не на пальце, кое у кого вызвало сомнение в достоверности этой версии. Полагают, что кольцо было снято с умершего в пути Тессема и Крутсен взял его с собой, чтобы доставить родственникам в Норвегию. У норвежцев, да и у других народностей есть, обычай — надев обручальное кольцо, никогда не снимать его до самой смерти. Но ведь могут быть и исключения. Металл на морозе сильно холодит пальцы, и при длительном пути есть риск отморозить не только палец, но и всю кисть. Отправляясь в дальний путь, жители Дудинки — я знаю — снимали кольца. То же возможно вопреки своему обычаю, вынужден был сделать и норвежец.
Наиболее вероятно, что часы также принадлежали погибшему. Едва ли его спутник стал бы брать чужие, пусть даже именные часы. У него, конечно, были свои, а если и взял бы, то у погибшего мы нашли бы двое часов.
За неимением гроба положили останки в ящик и похоронили тут же, немного выше по склону, обложив ящик камнями в виде невысокого холма. Рядом поставили столб из плавника с памятной доской (Прим. В 1958 году останки норвежца были перенесены на верх мыса и над могилой поставлен памятник в виде глыбы гранита на пьедестале). Отдав последний долг погибшему, стали срочно собираться в путь по Енисейскому заливу, догонять речные пароходы.
2 сентября, распростившись с гостеприимными зимовщиками острова Диксон, отплыли дальше. Плывем по-прежнему на веслах. Осенью муссонные ветры с северных румбов переходят на южные опять-таки нам навстречу. Гребем, не щадя сил. Около бухты Широкой встретили лодку с промысловиком Фроловым и с его женой, они зимуют ниже, в бухте Омулевой. Фролов сообщил, что пароход "Ангара" с лихтерами сейчас стоит в Шайтанской Курье, рыбаков уже собрали, и караван собирается идти вверх. Ночуем в бухте Широкой. Утром подул почти штормовой северный ветер — для нас попутный. Надо плыть, хотя лодка ненадежна, битая. Решили рискнуть. До Курьи километров 60, на веслах "Ангару" можем не догнать. Как только вышли из бухты на простор залива и поставили парус, лодка рванулась, как конь, нужны были сила и сноровка Бегичева, который сидел с кормовым веслом, чтобы держать лодку по курсу и не давать ей "рыскать". В 16 часов 7 сентября подчалили к лихтеру. Оказывается, караван становился из-за штормовой погоды и уйдет, как только шторм тихнет. На лихтере находилась промысловая экспедиция Красноярской ихтиологической лаборатории. Ее начальника А.И.Березовского я хорошо знал. С лихтера нас заметили издалека, но были полном недоумении, что за судно идет. Рефракция значительно увеличивала размеры лодки и особенно паруса. Им казалось, что идет какая-то парусная шхуна, спорили только: из Архангельска или из-за границы. Нам они устроили торжественную встречу. Совершить 1000-километровый поход на рыбачьей лодке на веслах — дело нелегкое.
