Мои родители переехали в Бирмингем, штат Алабама, полные надежд, потому что это был огромный город. Слава о невероятной силе моего отца, его уме и упорстве достигла даже этих мест, и все же он был еще слишком молод и понимал, что придется немало потрудиться, прежде чем он добьется положения, которого достоин.

С первой задачей он справился, работая помощником ветеринара. На этой работе главной его обязанностью было чистить собачьи и кошачьи клетки. Каждое утро, когда он приходил, клетки были все загажены. Экскременты лежали на бумаге, которую он стелил накануне вечером перед уходом, но большая часть бывала размазана по стенкам, перепачканы были и сами животные. Каждое утро и вечер мой отец убирал эту гадость. Чистил клетки, пока они не начинали блестеть, а на полу можно было есть, такой он становился чистый — ни единого пятнышка. Но всего через несколько секунд клетки снова были грязные: псина мог глядеть тебе в глаза, пока ты закрывал его в только что вычищенной до блеска клетке, и одновременно гадить, — тут не выдержал бы и Сизиф.

Со второй задачей он справился, работая продавцом в отделе дамского белья одного универмага, расположенного в центре города и называвшегося «Смитс». То, что его направили в этот отдел, казалось жестокой шуткой, и действительно, он очень страдал от насмешек продавцов-мужчин из других отделов — особенно из отдела спортивной одежды. Но он держался стойко и в конце концов завоевал доверие женщин, которые регулярно захаживали в универмаг и, более того, стали отдавать предпочтение ему перед его коллегами продавщицами. Они ценили его тонкий вкус.

Но была одна дама, которая никак не желала признать в моем отце продавца. Звали ее Мюриел Рейнуотер. Всю свою жизнь она прожила в Бирмингеме, успела похоронить двух мужей, детей у нее не было, а денег имела столько, что до самой смерти не истратить. В то время ей было под восемьдесят и, прямо как дерево, она с каждым годом становилась толще в обхвате, пока не превратилась и настоящую глыбу; тем не менее она была особой кичливой. Не прилагая усилий к тому, чтобы похудеть, она, разумеется, желала выглядеть стройной и потому часто заходила в отдел дамского белья за корсетами последних моделей.

И вот каждый месяц миссис Рейнуотер шагала в универмаг, усаживалась в одно из огромных мягких кресел для покупательниц и, не говоря ни слова, кивала продавщице, и продавщица немедленно приносила ей наиновейшую модель корсета. Но она никогда не прибегала к услугам Эдварда Блума.

Так она выказывала свое откровенное презрение к нему. Но дело в том, что Эдвард тоже не особенно любил миссис Рейнуотер. И никто не любил — запах нафталинных шариков, исходящий от еe ног, ее волосы, похожие на горелую тряпку, ее толстые, подрагивавшие, как желе, руки, указывавшие на приглянувшуюся вещь. Но то, что она упорно не позволяла ему обслужить себя, сделало ее для Эдварда самой желанной клиенткой. Так что он поставил себе цель положить этому конец.

Он проследил, когда пришла новая партия корсетов, и спрятал ее в углу склада, где никто, кроме него, не смог бы ее найти. Миссис Рейнуотер появилась буквально на следующий день. Она расселась в мягком кресле и ткнула пальцем в одну из девушек-продавщиц.

— Ты! — скомандовала она. — Принеси мне корсет!

Девушка засуетилась, потому что боялась миссис Рейнуотер.

— Корсет? Но мы еще не получили новых!

— Как не получили! — воскликнула миссис Рейнуотер, и ее рот в изумлении широко открылся, как пещера. — Получили! Я знаю! Ты! — ткнула она пальцем в другую продавщицу, обвислая плоть руки колыхалась, как шар с водой. — Если она не может обслужить меня, тогда ты обслужи. Принеси мне корсет!

Девушка с плачем выбежала из отдела. Следующая продавщица упала на колени перед миссис Рейнуотер прежде, чем та произнесла хотя бы слово.

Наконец не в кого стало тыкать пальцем, кроме моего отца. Он стоял в дальнем углу демонстрационного зала, высокий и гордый. Она заметила его, но прикидывалась, будто не видит. Будто его там вообще нет.

— Может кто-нибудь помочь мне, пожалуйста? — завопила она. — Я хочу посмотреть новый корсет! Может кто-нибудь, пожалуйста…

Мой отец направился к ней через весь зал и остановился рядом.

— Что вы хотите? — спросила она.

— Я готов помочь вам, миссис Рейнуотер.

Миссис Рейнуотер помотала головой и наклонилась, словно собираясь плюнуть.

— Мужчинам не пристало работать в этом отделе! — закричала она.

— И тем не менее, — сказал он, — я перед вами. И один я знаю, где находятся новые корсеты. Один я могу помочь вам.

— Нет! — затрясла она головой, не веря своим ушам, по ее лошадиным глазам видно было, как она шокирована. — Этого не может быть… Я, я…

— Я буду счастлив услужить вам, миссис Рейнуотер. Более чем счастлив.

— Так и быть! — сказала она, в уголках губ у нее пузырилась слюна. — Принесите мне корсет!

И он принес его. Миссис Рейнуотер выбралась из кресла. Заковыляла в примерочную, где на табурете лежал корсет. Со стуком захлопнула за собой дверь. Моему отцу слышно было, как она бормочет, стонет, щелкает застежками и пыхтит, затягиваясь, и наконец, несколько минут спустя, она вышла из примерочной.

И это была уже не прежняя миссис Рейнуотер. Она совершенно преобразилась. Корсет сделал из нее, этой китоподобной женщины, сущую красотку. У нее появились пышный бюст и соблазнительный зад, вся фигура приобрела приятную округлость, она даже выглядела моложе, и добрее, и счастливей, чем прежде.

Она посмотрела на моего отца, как на бога.

— Наконец-то! — закричала она, но теперь ее голос звучал мелодично, певуче. — Такой корсет я ждала всю свою жизнь! И только подумать, что вы… вы… я была так несправедлива к вам! Сможете ли вы когда-нибудь простить меня? — Она повернулась к зеркалу и в восторге любовалась своей новой фигурой. — О да! — восклицала она. — О, боже мой, да! Именно так мне хотелось выглядеть. С такой фигурой я, чего доброго, найду себе нового мужа. Никогда не думала, что корсет может так все сразу изменить! Нет, вы только взгляните на меня! Только взгляните!

Она повернулась к моему отцу и одарила его восхищенным взглядом.

— Вы далеко пойдете, молодой человек.

Третьей и последней задачей, с которой справился Эдвард Блум, было усмирение дикой собаки. После того как его очень скоро повысили в должности, переведя из продавцов в менеджеры, мои мать и отец переехали в маленький белый домик через улицу от начальной школы. Они были лишь второй семьей, которая жила в этом доме. Построил его Амос Коллоуэй шестьдесят лет назад и со своей женой вырастил в нем своих детей, которые, став взрослыми, разъехались кто куда. Миссис Коллоуэй умерла много лет назад, а когда и мистер Коллоуэй отдал душу богу, все соседи полагали, что кто-нибудь из их замечательных детей вернется и станет жить в этом доме. Но никто из них не вернулся. У них была своя жизнь, они успели пустить корни в далеких больших и маленьких городах и, похоронив отца, тут же выставили дом на продажу, и Блумы были счастливы, приобретя его.

Но им не были рады — пусть бы жили где угодно, только не в доме Амоса Коллоуэя. Амос Коллоуэй так прочно ассоциировался со своим домом, что, когда он умер, некоторые из соседей предложили снести его и на его месте устроить детскую площадку. Раз его дети уехали, то, может быть, и дому здесь нечего делать. А то, что какая-то новая супружеская пара въехала и живет в его доме, это похоже… это похоже на то, как если б они пытались втиснуться в гроб Амоса Коллоуэя, куда только что положили его тело. Короче говоря, все не слишком благоволили к Блумам.

Мои мать и отец изо всех сил старались изменить такое к ним отношение. Мать узнала, что миссис Коллоуэй давала приют бездомным кошкам, и делала то же самое. Отец продолжал подстригать азалии перед домом, придавая им форму букв алфавита, чем Амос был знаменит среди местных жителей. Все напрасно. По выходным мать с отцом работали на участке, как их соседи, но все смотрели сквозь них, словно они были невидимками. И в каком-то смысле так оно и было. Чтобы пережить потерю Амоса Коллоуэя, соседи предпочли не замечать присутствия Блумов.