И после этого они говорили уже о другом. А вскоре она вернулась «домой», в палаццо Консуэлы, отдохнула и собралась на прием.
Вдруг она сообразила, что сидит между двумя оживленными голубыми, которые, найдя друг друга, перестали обращать на нее внимание. Они рассматривали красивые браслеты друг у друга на руках – последний крик моды в этом сезоне.
Сибил встала и пробралась через толпу гостей, обнаружив вскоре Жоржи Песталоцци, который призывно вытянув руки, готовый любого обучить босса-нове, которую он, по его словам, сам изобрел в Сан-Паулу. Чувствуя, что ей будет приятно снова попасть в объятия крупного мужчины, она согласилась стать его ученицей.
Говорить и танцевать под громкую музыку было трудно, но уже по откровенной улыбке Жоржи Сибил поняла, что он был рад встрече. Она улыбнулась в ответ. Это было похоже на встречу старых приятелей, и Сибил стало необычайно хорошо. Она подумала, что когда-нибудь она станет неотъемлемой частью этого круга и перестанет быть все время начеку. А пока что она никак не могла забыть образ черной пантеры, сцены насилия, конверты с деньгами, на которых было написано «последний», захлопывающиеся двери, остывшие камины. Хоть она и жила в мире людей, которые играли с жизнью, как хотели, ей никак не удавалось забыть, что она сама из разряда людей, с которыми играют. К тому же она понимала, что сама вступает в опасную игру. А может, и неизбежную.
– Вы всегда красивы, очень красивы, – сказал Жоржи. – И от вас пышет здоровьем. Просто персик.
Сибил улыбнулась, сверкнув ослепительными зубами.
– Это вы молодец. Ну прямо дерево.
– Персиковое?
– Орех. У нас рос орех во… – она чуть не сказала «дворе», – У нас их много было, когда я была маленькая.
А про себя подумала, что, когда ей будет позволено завести друзей, одним из них будет Жоржи. И она не испортит их дружбу романом. Может, они и переспят, но до романа у них не дойдет.
Вскоре музыка стихла, и Жоржи вытащил из кармана огромный, как парус, платок, частично смял его и аккуратно приложил к верхней губе Сибил. Она стояла спокойно, не двигаясь. Ей понравилось.
– Нет, я не прав, – сказал он. – Вы не просто персик, вы прелесть. Я готов в вас влюбиться. Хотите?
– Пожалуйста, не надо, Жоржи, – попросила она голосом, который походил на тревожную мольбу. Но просьба была искренняя.
– Хорошо. Вы правы. Вы мне нравитесь. Еще потанцуем?
Он вытирал свои мокрые щеки. Сибил забрала платок и вытерла им свое лицо.
– Согласна.
И они снова пустились в танец, который уродливо повторял интимную близость, оставаясь полным абсурдом, подобно тому, как игрушечный крокодил лишь отдаленно напоминает своего живого собрата.
Танцуя, она не сознавала, что делает это хорошо и что таким образом вызывает любовное влечение в десятках окружающих ее мужчин и женщин. Это ощущение было ей знакомо, но с Жоржи получалось особенно интересно. Удовольствие этого крупного бразильца было еще больше от того, что за ними жадно наблюдали другие мужчины. Они жаждали оказаться на его месте, и это уже было не просто удовольствие, а настоящая эйфория. Жоржи так широко улыбался, что Сибил ослепительно улыбнулась в ответ.
Она всегда знала – и с Ходдингом, и раньше, со многими другими, – почему мужчины выставляют ее напоказ. Даже ее бывший муж Фредди – его фамилию она забыла, – любил покрасоваться с ней на Бродвее. А директор киностудии развлекался в ее квартире, приводя с собой не меньше двадцати человек, чтобы они посмотрели не только на нее, но и на то, как старый сатир кувыркается с мускулистой юной нимфой. Также и другие продюсеры, агенты, люди, отвечающие за подбор актеров, многие из которых были импотенты, и почти все, если не все, ненормальные, любили показывать ее на людях. Ее приводили в мужские компании – где часто она бывала единственной женщиной, – предвкушая, как она соколом бросится на добычу.
А с Ходдингом было еще хуже. Хотя она никогда не могла определить это ясно для самой себя, – может быть, потому что это было очень неприятно и оскорбительно, – она чувствовала, что он в курсе ее романов и что ему это льстит. Но он не знал, что она любит Пола. В этом она была уверена. Уверена ли? Знал или не знал? Подумав об этом, она оступилась, а Жоржи рассмеялся и постарался сделать так, чтобы другие не заметили ее оплошность. Во всяком случае, Ходдинг никак не давал понять, что он в курсе ее отношений с Полом, и до сих пор она полагала, что он действительно ничего не знает.
Другое дело Тедди Фрейм. Ходдинг знал, что она станет его любовницей. В этом она не сомневалась. Он как будто сам «толкал нас друг другу в объятия». Какое старомодное выражение пришло ей в голову. Она улыбнулась. Ведь это он побудил ее принять приглашение его матери и отправиться в Венецию. И одобрил мысль, что она полетит с Тедди Фреймом. А ведь он прекрасно понимал, что любая женщина и большинство мужчин сразу признают, что Тедди Фрейм просто неотразим и что устоять перед ним очень трудно. Она вздрогнула. Конечно же, Ходдинг в курсе. А до того были другие мужчины, и о них он тоже знал. Вот насчет Пола… ей стало дурно.
Увидев, как она побледнела, Жоржи быстро сказал:
– Пошли на террасу, там свежий воздух.
К счастью, на террасе никого не было, ее неярко освещали фонари и ущербная луна. Вечеринка еще не набрала обороты, оставаясь в пределах огромного дома. Но становилось все жарче, отдельные молекулы двигались все быстрее, их движение увеличивало жару. Еще немного, и их уже ничем не удержишь, они будут сталкиваться, взрываться, вылетать из домов, с террас, даже из города. Ядро компании останется, вероятно, в доме и на следующий день. Но на следующую ночь образуются побочные вечеринки, и атмосфера там тоже будет накаляться, и они будут распространяться дальше.
Жоржи достал тонкую сигару и чиркнул спичкой о бок гипсовой лошади. Сибил открыла рот от изумления, а потом хохотнула. На лошади сидел стилизованный наездник, а его мужской атрибут указывал прямо на канал.
– Это всего лишь копия, – объяснил Джордж. – А статую поставила перед своим палаццо одна богатая американка, чем привела Венецию в ярость. Я заказал копию, чтобы вызывать в людях то же чувство, но никто не обращает на нее внимания.
Он вздохнул, а Сибил заметила:
– Думаю, что Консуэлу Коул она выводит из себя. А уж Веру-то и подавно. Они были очень расстроены, что вы сняли этот дом.
Он снова вздохнул и выпустил в воздух синюю струйку дыма.
– Печально, печально. Они пыхтят от злости. – Пожал плечами и продолжил: – Но это не важно: у них нет власти. Вот тридцать пять лет назад все было иначе. Мой отец, а он был очень богат, влюбился в мулатку с Мартиники. Дело было в Париже, после войны. Она была очень красива и работала в одном из самых престижных публичных домов. Не будь отец приглашен министром транспорта, его бы просто туда не пустили. Отец закупал вагоны и паровозы для Бразилии, а для министра это означало миллионы и миллионы франков. Так вот, отец и эта девушка полюбили друг друга, и она согласилась оставить заведение и стать его любовницей. Он пользовался большим успехом, у него было много друзей, хоть он и не был аристократом, а всего лишь сыном итальянского иммигранта. Но у него были деньги, было обаяние. И знаешь, что случилось?
Сибил потрясла головой.
– Все от него отвернулись. И это было не самое страшное. В Довиле ему сказали, что свободных номеров нет. В Биаррице и Каннах было то же самое. На Луаре у него был замок с английскими садами, фруктовыми деревьями на шпалерах и подстриженными кустами. Некоторые из них были разбиты сотни лет назад. Привезя туда любовницу на выходные, он обнаружил, что все деревья порублены, безвозвратно испорчены. И поездов ему больше не продавали. Он не мог купить их ни во Франции, ни в Англии, ни в Шотландии, ни в Германии. В конце концов он нашел что-то в Швейцарии, но это было слишком дорого, и они были на электротяге, что не было еще распространено в Бразилии.
Наконец девушка, которая очень его любила, попросила, чтобы он позволил ей быть в заведении несколько раз в неделю. Но у нее уже не было, как это вы говорите, постоянных посетителей. Через три недели она застрелилась. И все это не потому, что она была мулатка – это их не волновало, – и не потому, что он был иностранец, – это бы ему простили. А не простили всего лишь то, что он забрал девушку из заведения, не сказав никому ни слова, ни своему другу министру, ни хозяйке заведения, ни прочим ее клиентам – настоящим аристократам, которые напрасно ждали ее еще два вечера.
