Когда со всеми ракетами было покончено, Мартинес снизил ускорение до половины g и, позвонив коку, осведомился, что сталось с праздничным обедом, который готовился для трапезы после фестиваля. Кок ответил в том смысле, что ужин, предназначавшийся капитану и офицерам и состоящий из нежных салатов и приправ, за время пребывания корабля в невесомости равномерно размазался по стенам кухни и спасти его нет никакой возможности; а вот более плотные блюда, которыми предполагалось кормить остальную команду, можно попробовать реанимировать. Мартинес велел ему заняться этим, и когда с камбуза доложили об успехе, объявил команде, что можно снять скафандры и пообедать.

Сам он поел во вторую смену, поставив Вондерхейдте стоять на вахте и велев в случае любой неожиданности срочно вызывать его, Мартинеса. За столом их было всего восьмеро плюс три повара в качестве прислуги. Обедали в столовой для срочнослужащих, и офицеры, и рядовые, все вместе. Едоков было немного, а шума предостаточно, все были в приподнятом настроении по поводу только что избегнутой опасности. Только один из присутствующих, секретарь капитана Сааведра, говорил мало, хмурился за трапезой и сосредоточенно размышлял о своем.

Мартинес оказался за столом напротив Келли. С ее лица еще не сошла радостная улыбка, которой она сопровождала каждое попадание по вражеской ракете, да и Мартинес еще полон был недавней победой, и они вместе обсуждали каждую ракету противника и каждый свой выстрел. Они воодушевленно рисовали в воздухе траектории особенно удачных выстрелов и, перебивая друг друга, делились впечатлениями от прошедшего боя.

Жив! — думал Мартинес. Только теперь он позволил себе поверить в это чудо. Да, я жив!

— Я так боялся, что ты не пустишь в ход ключ, который я тебе дал, — признался Мартинес. — Думал, вдруг вспомнишь про инструкции и откажешься.

— Вспоминать про инструкции, когда на нас летели восемь ракет? — расхохоталась Келли. — Я уважаю правила, как и все, но не настолько.

«Жив!» — восклицал про себя Мартинес. Восторг жизни пьянил как шампанское.

Вместе с Келли они вошли в лифт и стали подниматься на главную палубу, чтобы вернуться в рубку.

— Спасибо, — сказал он ей, — было очень приятно работать с тобой.

— Пожалуйста, — ответила она, и прибавила быстро: — Милорд.

Лифт доехал до главной палубы и остановился. Мартинес стал выходить, но остановился в дверях и поглядел на Келли, охваченный новой мыслью.

— Не пойми меня неправильно, — сказал он, — но может быть, ты не против того, чтобы спуститься этажом ниже и… хм… отпраздновать наше спасение?

Помещения для естественного отдыха находились палубой ниже, прямо у них под ногами. Келли удивленно поглядела на него.

— Вам не кажется, что сейчас у нас для этого дела слишком полные животики?

— Ты можешь забраться на меня сверху, — парировал Мартинес. — Тогда я не буду наваливаться на тебя своим весом.

Она недоверчиво хохотнула и выглянула из лифта в коридор, не слышит ли их кто-нибудь.

— Вообще-то говоря, лорд лейтенант, — ответила она, — у меня на Заншаа есть парень, и похоже, «Короне» все-таки удастся вернуться туда.

— Понимаю.

— И вообще как-то не принято делать это со старшими по чину.

— Разумно, — кивнул головой Мартинес.

Она поглядела на него снизу вверх, поблескивая черными глазами. Широкая улыбка все еще держалась на ее лице, как приклеенная.

— А знаете что? — сказала она. — Черт с ним со всем. Мы и так уже нарушили все правила, какие могли.

— Верно, — согласился Мартинес, — было дело.

Помещения для естественного отдыха, пользующиеся устойчивой дурной славой среди штатских и являющиеся темой постоянных шуток как для флотских, так и для всех прочих, вовсе не были порождением похотливого сознания какого-нибудь дыролаза. Скорее они являлись плодом откровенной растерянности великих господ. Покорив Терру, шаа встали в тупик перед разнообразием проявлений сексуальности своих новых подданных и проявили высокую мудрость, даже не попытавшись как-нибудь регулировать эту сторону человеческой жизни. Они ограничились тем, что весьма практично, не разводя сантиментов, постарались свести к минимуму возможные последствия: каждой терранке женского пола по достижении четырнадцати лет вживлялся контрацептивный имплантант. После двадцати трех лет, возраста официальной зрелости, женщина могла в любой момент удалить его у врача, а девушкам, не достигшим этого возраста, требовалось разрешение родителей или опекунов. Число нежеланных детей в результате хотя и не уменьшилось до нуля, но сделалось относительно приемлемым.

Флот относился к сексуальности еще более прагматично, чем шаа. Хотя официально провозглашалось, что кто с кем спит — это личное дело каждого, века выработали традиции, направленные на обуздание по крайней мере двух проявлений сексуальности служащих. Начальникам предписывалось воздерживаться от сношений с подчиненными, чтобы и любимчиков не заводилось, и нижестоящие чины не пытались оказывать влияние на своих руководителей. Сношения между офицерами и срочнослужащими также не поощрялись, по крайней мере если оба служили на одном судне, — в этом отношении связь Мартинеса с прапорщиком Таен по флотским меркам была худо-бедно приемлемой. Если же капитан вступал в связь с одним из членов команды своего судна, это было не просто оскорблением всех принятых обычаев, но попросту вызовом судьбе.

Но дыролазы тоже служили во флоте, ведь каждому офицеру полагалось по двое слуг, интимные отношения с которыми никого не волновали. Однако этой возможностью пользовались реже, чем можно было бы предположить.

Мартинес полагал, что дело было в том, что в сосуществовании с наемным слугой было слишком много от брака в худших его проявлениях, ведь на небольшом военном корабле никуда не деться от скуки, неизбежной, когда постоянно живешь с одной и той же женщиной и нет возможности развлечься, навещая любовницу.

На «Короне» было восемь кабинок, две из них, получше, зарезервированы для офицеров. Заходя в кабинку, Мартинес зарегистрировался, чтобы Вондерхейдте в случае необходимости мог вызвать его. Каждое мгновение можно было ожидать нового ракетного залпа или любой другой неожиданности, так что времени на длительные ласки не было. Его поразило охватившее его жестокое вожделение, яростное и неожиданное. Видимо, Келли тоже испытывала нечто подобное. Едва войдя в кабину, она обхватила его тонкими, изящными руками. «Жив! — повторял он про себя. — Жив!»

Пока Келли отдыхала, прильнув к его груди, он прикидывал, сколько еще может позволить себе отдыхать здесь. Ему очень хотелось остаться здесь, в маленькой круглой комнатке, среди запахов чистого белья и дезинфекции, закрыть глаза и позволить избитым перегрузками мускулам расслабиться. Было слегка любопытно, сколько еще кабинок на судне занято такими же, как и они, торжествующими победу над казавшейся неминуемой смертью.

Однако из дремоты его вывел не вызов из рубки, но раздавшийся невдалеке треск, какой мог бы произвести, разваливаясь на части, набитый под завязку шкаф. А следом за этим треском раздался громкий, захлебывающийся хохот.

Так. Этого сегодня в программе не значилось.

Мартинес оделся и, выбравшись из кабинки, пошел на звук хохота к каюте капитана, где обнаружил Жоу и Надьяна вместе с их сообщником Ахметом. Все трое были вдрызг пьяны, набравшись выпивки из капитанских запасов, а Жоу уже валялся на полу, не в силах говорить или двигаться.

— Привет, лейтенант, — пригласил его Ахмет, гостеприимно взмахнув рукой. — Присоединяйтесь!

Мартинесу пришлось напомнить себе, что секс был не единственным способом отметить праздник жизни.

По приказу Мартинеса они сегодня перерыли в поисках капитанского ключа буквально весь корабль, в том числе и личный бар капитана. И едва их отпустили пообедать, как они вернулись туда, где обнаружили непревзойденную возможность напиться до потери сознания.

Мартинес вызвал Алихана.

— Дотащить поганцев до коек, привязать и убедиться, что они не могут дотронуться ни до какой кнопки, — велел он. — А потом собрать всю выпивку, какая есть на судне, и сдать кокам, чтобы заперли понадежнее.