— Угощайтесь, — сказал Джеффри Питерс, ставя поднос на журнальный столик между креслами. — С молоком и сахаром?

— Только с молоком.

— Сдоба? Джун печет великолепные кексы с цукатами и орехами.

— Не откажусь. Спасибо.

— Джун рассказала мне немного о вашей предполагаемой диссертации, — продолжал Питерс, передавая мне тарелку. — На первый взгляд, очень интересно, но не могли бы вы более подробно изложить суть вашей работы?

— Да, конечно, — сказал я, пытаясь не думать о специальной литературе в книжном шкафу, стоявшем передо мной. — Я плохо разбираюсь в храмовой архитектуре — я ведь совсем недавно защитился по специальности «История искусства», — но мне хотелось бы провести исследование о том, как экспонируются и воспринимаются художественные творения в таких уголках, как Уинтерборн-Эбби.

Питерс взял в руки чашку с чаем, в его глазах отразился глубокий интерес.

— Например, посещая музей — какое-нибудь всемирно известное место, такое как Тейт, или музей Виктории и Альберта, или Национальная галерея, — вы видите гениальные, умные творения непревзойденной красоты, но, как правило, я уверен, смотрите на них отстранений, не чувствуя своей причастности к этому искусству. А вот если живешь, учишься или работаешь в непосредственной близости от такого местечка, как ваше аббатство, где можно проследить вплоть до истоков историю каждого предмета в его коллекции, то, думаю, совершенно иначе воспринимаешь выставленные здесь экспонаты.

— Да, мне понятна ваша мысль, — произнес Питерс. — Интересная идея.

— Ваша супруга поведала мне потрясающее предание о маленьком мальчике, упавшем с башни.

— О да, очаровательная история, — рассмеялся Питерс. — Знаменитая нанковая сорочка.

— И о том, что, став взрослым, он подарил школе свою библиотеку. Мне было бы интересно изучить историю выставленной для обозрения в сокровищнице книги, а также, разумеется, триптиха из слоновой кости, потира, креста и остальных предметов. Ну и конечно, скульптур тоже. Некоторые из них — настоящие шедевры.

— Пожалуй, наша коллекция произведений искусств была бы гораздо солиднее, если бы в начале четырнадцатого века нормандская церковь, что стояла на месте нынешней, не сгорела после того, как в нее ударила молния.

— В самом деле?

— Увы. Totaliter inflammavit, columnis decrustatis.^[26] Тот самый случай.

Питерс глотнул чаю и остановил на мне свой взгляд.

— Разумеется, я постараюсь помочь, хотя плохо представляю, что я могу сделать для вас.

— Может, в школе есть какие-нибудь документы, касающиеся коллекции, нечто вроде архива?

— Да, припоминаю, в библиотеке, кажется, есть что-то такое, некий журнал учета. Можете посмотреть его, если хотите.

— Спасибо, вы очень любезны. А еще, поскольку мне интересно понять, как люди воспринимают эти предметы, не могли бы вы свести меня с кем-нибудь из бывших сотрудников школы, например, или бывших учеников? Думаю, хорошо бы услышать мнение как можно более широкого круга людей, представителей нескольких поколений.

— А какие вопросы вы намерены им задать?

Ягодка из кекса застряла у меня в горле.

— Простите. — Я прокашлялся. — Ну, например: что вы подумали, когда впервые увидели такой-то предмет? Восприняли его как исторический экспонат, произведение искусства или как то и другое одновременно? И чем, по-вашему, он отличается от экспонатов в традиционном музее?

— Ясно.

Я подумал про религиозные книги на полках в гостиной Питерсов и добавил:

— А также имеют ли для вас эти реликвии и прочие экспонаты некое религиозное значение? Воспринимаете ли вы их как символы духовного начала?

Директор школы смотрел в пол, обдумывая мои слова. В ожидании его решения я чувствовал, как у меня учащается пульс, но заставлял себя сохранять самообладание. Наконец Питерс поднял голову, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Да, это может быть очень интересно, — согласился он. — Полагаю, вы планируете провести исследование и в других местах?

— Безусловно, — подтвердил я. — Хотя пока еще не решил, куда податься после вас. В принципе это может быть любое место, где есть коллекция произведений искусств, которая выставляется там для обозрения на протяжении многих лет и имеет тесную связь с данным местом. В общем, это может быть какая-то церковь, местный музей или школа, что угодно. Разумеется, мне придется ограничиться каким-то определенным количеством объектов, и, если вы можете посоветовать что-то конкретное, я с удовольствием выслушаю ваши предложения.

К тому времени, когда я закончил свою речь, я почти убедил себя, что это вполне стоящая и даже интересная тема для исследования.

— Мне ваша идея нравится, но у меня к вам есть один вопрос, — сказал Питерс, пристально глядя на меня. — Почему вы остановили свой выбор на Уинтерборн-Эбби? В конце концов, мы, так сказать, находимся не в центре событий, да и коллекция у нас, хоть в ней и есть ряд весьма ценных предметов, довольно скромная.

К такому вопросу я не был готов. Чтобы выиграть время, я сделал вид, будто у меня опять запершило в горле.

— Простите, — выдавил я, прокашлявшись. — Боюсь, причина довольно глупая. Будучи подростком, я прочитал «Дискуссионный клуб» Гордона Крейса. Кажется, одно время он преподавал здесь?

Услышав имя писателя, Питерс недобро прищурился. Атмосфера в комнате мгновенно изменилась, но я был вынужден продолжать.

— Эта книга произвела на меня огромное впечатление. Особенно описания аббатства, школы и пейзажа. А по прошествии нескольких лет после ее прочтения я с родителями отдыхал летом на полуострове Пурбек^[27] и упросил их съездить посмотреть Уинтерборн-Эбби. Красота этих мест потрясла меня и, думаю, навсегда осталась в моей памяти.

Я рассмеялся над собственной глупой сентиментальностью, но выражение лица директора школы не смягчилось.

— Я надеялся, что все давно уже забыли про эту нелепую книгу, — со вздохом произнес Питерс. — Я предпочел бы о ней вообще не говорить.

Он встал с кресла.

— В понедельник утром приходите ко мне в школу. Посмотрим, что можно для вас сделать. Я распоряжусь, чтобы миссис Фаулз, наш библиотекарь, оказала вам содействие.

В сопровождении Питерса я направился к выходу. При этом меня не покидало ощущение, что директору школы не терпится выпроводить меня, будто, произнеся имя Крейса, я осквернил его дом.

— Думаю, это последние, — сказала библиотекарша, седая женщина с печальными глазами, кладя на стол три тонкие книги в переплете из зеленой кожи. — Если нужно что-то еще, только скажите, и я сразу вам принесу. Если понадоблюсь, я в библиотеке. Вы ведь знаете, где это?

— Да, — кивнул я. — Мистер Питерс мне показал. Спасибо.

Чуть раньше утром директор предложил мне просмотреть касающиеся коллекции документы, что хранились в школе, и сообщил библиотекарше о моем проекте, посоветовав ей принести материалы в его приемную, где меня никто не будет тревожить. Директор также пообещал дать адреса или номера телефонов бывших работников школы и учеников, но, разумеется, сразу попросить у него эти сведения я не мог. Поэтому следующие несколько часов я просматривал книги учета, записывая данные о происхождении различных реликвий, рельефных изображений, статуй и картин, выставленных для обозрения в аббатстве. Я знал, что должен владеть подобной информацией на тот случай, если меня спросят о моем проекте.

Через дверь, отделявшую приемную от кабинета, до меня от случая к случая доносились звонки телефона и затем тихий голос Питерса. Иногда я слышал, как он открывает дверь кому-то из коллег или учеников, но разговаривали они приглушенными голосами, поэтому слов я разобрать не мог.

Я захлопнул последний журнал, взял свой блокнот, вышел из приемной и направился в библиотеку. В коридоре толпились мальчишки, одни были умытые, чистенькие, другие — грязные, взъерошенные; все они смотрели на меня с робостью и любопытством. Я постучал в дверь библиотеки и вошел в большое просторное помещение с лепными украшениями на потолке и грандиозным мраморным камином. В открытую дверь я увидел комнату меньшей площади, где за столом сидела и читала миссис Фаулз. При моем появлении она подняла голову.