– Наша студия, – продолжал диктор, – в отличие от чрезмерно скрытных жириновцев, готова прямо сейчас показать человека, который убил генерала Камышова. Наша дежурная съемочная группа оказалась на месте произошедшей сегодня трагедии и ей удалось снять на кинопленку сам момент убийства…

Иван доел апельсин, отхлебнул еще коньяка и принялся за второй.

На экране показалась небольшая толпа людей, в центре которой можно было с трудом разглядеть генерала Камышова и стоящего перед ним Ивана с поднятыми на уровень головы двумя пистолетами. Репортер, судя по всему, заинтересовался происходящим только тогда, когда раздался крик старой девы, то есть – в момент выстрела.

Однако скорости его реакции можно было позавидовать… Если он не успел снять момент выстрела, то опоздал всего не доли секунды… Камера снимала генерала сзади и на экране хорошо было видно, как затылок Камышова разлетелся осколками, а стоящих рядом людей забрызгало генеральской кровью и его ненавидящим евреев мозгом…

Дальше Иван исчез из поля зрения, было видно только, как генерал падает на бок, как летит к машине тело старой девы, а за ним почти одновременно – устремляется спина Ивана. Когда Иван выдергивал водителя из машины, репортер решил показать лежащих на асфальте людей и труп генерала, поэтому и выстрела во второго охранника он снять не успел. Но вот в поле зрения опять возникла машина, быстрый наплыв выхватил напряженный взгляд Ивана, устремленный из машины прямо в камеру…

Иван ощутил легкое беспокойство от того, что его лицо, лицо убийцы показывают миллионам людей во всей России. Он никогда не стремился стать известным человеком, а в ситуации, когда он убивает свою очередную жертву – тем более это было нежелательно.

– Руководитель российских коммунистов обратился в нашу редакцию с просьбой сказать несколько слов своим единомышленникам в связи с постигшей их трагедией, – заявил диктор, чем несколько удивил Ивана.

«С каких это пор НТВ проявляет лояльность к коммунистам? – подумал он. – Наверное это стоило КПРФ немалых денег».

На экране возникло квадратное лицо коммунистического лидера. Он постарался придать своему мрачному лицу выражение серьезной озабоченности, отчего оно приобрело некоторую озлобленность. Впрочем, это хорошо сочеталось со смыслом того, что Иван из его уст услышал.

– Товарищи! Друзья! – сказал он. – Нас постигло горе! Убит рукой наемного убийцы один из лучших наших товарищей, генерал Камышов… Светлая память его светлому имени… Я верю, что его именем когда-нибудь назовут теплоходы и улицы российских городов. Я не буду говорить, кому выгодно было это убийство. Вы и сами это прекрасно знаете.. Пусть смерть генерала Камышова останется на совести этих грязных заказчиков политического убийства! Но человек, который получил их грязные деньги и за эти деньги убил прекрасного человека и патриота России, уйдет от возмездия. Мы знаем его в лицо. Вы все знаете его в лицо… Лицо дегенерата, опасного дегенерата, которого нужно найти и уничтожить… В связи с этим… Призываю вас, товарищи! – если этот человек встретится вам на пути – уничтожьте его тоже! Раздавите эту наемную гадину! Эта жалкая наемная тварь еще узнает, что такое гнев народа! Он еще почувствует, как горит под ногами земля у тех, кого народ приговорил к смерти…

Иван принялся за новый апельсин. Угрозы коммунистического лидера казались ему столь же не реальными, как шторм в мультфильме про капитана Врунгеля.

«Этот коммунистический Врунгель дождется, что отправится по следу Камышова!» – пробормотал Иван, пытаясь вызвать в себе неприязнь или гнев в адрес оскорблявшего его главного коммуниста России.

Но он по-прежнему не испытывал ни малейшего желания вылезать из ванной. Иван слегка шевелил ногами и наслаждался обжигающей при движении водой. Судьба расстроенного смертью генерала лидера коммунистов его нисколько не интересовала, так же, как и его слова. Все это входило теперь в сознание извне, а не напрямую изнутри, как со словами Камышова, тесно перепутавшимися в голове Ивана с его чеченскими воспоминаниями.

Иван переключил телевизор на другой канал, но там тоже передавали комментарии московских политиков по поводу убийства генерала Камышова. Иван слушал эти рассуждения усмехаясь. Каких только самых диких предположений не высказывали эти на вид очень серьезные люди. Послушав минут пять рассуждения о том, что политическая борьба в России обостряется и принимает размеры политического террора между фракциями, Иван понял, что не осталось в России ни одной политической силы, на которую не пытались бы повесить совершенное им убийство генерала. Каждый старался повернуть ситуацию в свою сторону, но каждый при этом выворачивал ее предварительно наизнанку. Иван тут же понял, что это происходит не от глупости или ограниченности этих людей, занимающихся политикой. Они все прекрасно понимают, но москвичей и вообще всех россиян считают полными идиотами, готовыми поверить в любой бред.

«Впрочем, – решил Иван – идиоты и есть, раз сумели выбрать таких людей в думу!

Его перестала интересовать вся эта мышиная возня. Иван выключил телевизор и вновь застыл неподвижно в воде… Коньяк легко и ласково, словно женщина у своей груди, покачивал его на волнах того моря, которое он себе представлял, лежа в ванной и стараясь не думать ни о чем.

Спокойное существование Ивана прекратилось буквально на следующее утро. Он проснулся на кровати, хотя совершенно не помнил, как он до нее добрался. В ванной он нашел пустую бутылку коньяка и пустой поднос с горой апельсиновой кожуры. От одной мысли об апельсинах его начинало сильно мутить.

Они заглянул в холодильник, но минеральной воды, о которой сейчас просто мечтал, там не обнаружил. Мысль о том, что придется спускаться в магазин, вызвала у него раздражение, но он смирился с ней как с неизбежностью. Значит, придется идти.

Иван оделся, прихватил с собой «макаров», без которого он никогда не выходил на улицу и спустился на лифте на первый этаж. Выходя из подъезда он поймал на себе какой-то недоуменный взгляд мужчины с собакой, идущего ему навстречу. Иван тут же уловил запах угрожающей ему опасности. Он только сейчас сообразил, что на нем та же самая джинсовая куртка, в которой он был вчера возле Государственной думы. И даже зубами заскрипел от досады на самого себя.

«Надо же было так напороться, чтобы ни о чем не помнить! – раздраженно подумал он. – Теперь жди неприятностей…»

Неприятности для него сейчас заключались в необходимости убегать, скрываться, в кого-то стрелять, кого-то бить, вновь где-то прятаться, в общем проявлять ненавистную ему сейчас активность. Единственное, что он хотел сейчас – да литра минеральной воды и диван, на котором можно пролежать без движения сутки…

Мужчина несколько раз оглянулся на Ивана, но ничего не предпринял.

«Может быть еще обойдется?» – подумал Иван, хотя уже наверняка знал, что – нет, не обойдется.

Не усел он дойти до магазина, как почувствовал на себе еще несколько таких же неопределенных взглядов, от которых несло интересом, смешанным со страхом, а то и откровенной ненавистью…

Иван почувствовал себя обнаженным на большой арене, вокруг которой собрались одетые зрители. Они все смотрели на него и показывали пальцами на Ивана. Они все хотели его смерти. Вернее, он и вышел на эту арену для того, чтобы умереть…

Еле сдерживаясь, чтобы не выхватить пистолет, Иван свернул за угол в надежде, что на соседней улице народу будет поменьше… Метров сто ему удалось пройти неузнанным, и это его несколько успокоило.

Но у следующего перекрестка он буквально столкнулся со старушкой в роговых очках, которая через них в упор глядела на Ивана. Она указала на него своей пенсионерской клюшкой и закричала:

– Убийца! Это его показывали вчера по телевизору! Он убил генерала!

Прежде, чем Иван успел что-либо сообразить, его рука уже выхватила пистолет и нажала на курок. На месте правого глаза старухи появилась дыра, которую хорошо было видно сквозь выбитое пулей стекло очков. Старуха, так и не закрыв рот, завалилась на спину. Клюшка ее отлетела далеко в сторону.