– Ну-ну… – произнёс вдруг.

– Вы можете владеть моим телом, но не моими желаниями, вы можете применять силу и власть, можете сделать больно, но никогда не заставите любить вас, выполнять ваши желания с удовольствием.

Он помолчал, разглядывая её, и она не терялась под его взглядом, уверенная в себе, в своём решении. В любых бы других условиях это вызвало бы уважение, но она была женщиной, его женщиной, и тем более рабыней, принадлежащей ему целиком и полностью.

Он вытянул ногу.

– Развяжи!

Ацилия поджала губы, она всегда так делала, когда он приказывал ей что-либо сделать, как же, наверное, бесится она внутри, пересиливая себя. Шагнула к нему, машинально пряча флейту за пояс – обыкновенный полотняный жгут, как рабыне пояс ей не полагался.

Склонилась у ног господина, села на пол, завозилась с ремнями калига. За это время она многому научилась, приноровилась даже к этой работе, только, развязывая узлы, держала в этот раз указательный палец на левой руке в стороне. Марций поймал её за запястье, притянул к себе уже сомкнутый кулак, – но что ему с ней было справиться? – разжал её пальцы. Взгляд наткнулся на многочисленные порезы, свежие и уже зажившие, самый большой как раз на указательном.

Поднял на рабыню глаза:

– Ты что это, сама себя режешь?

Она потянула руку, силясь освободиться.

– Так получается иногда… Я чистила котлы сегодня и вчера… и до этого… Я только учусь всему…

Он хмыкнул:

– Хорошо, что ты не легионер-новобранец, а то и мечом бы кишки себе выпустила… Уродство!

Она резко вырвала руку:

– Я никогда этим раньше не занималась. Что вы от меня хотите? – Быстро стала распутывать шнуры, снимая их с железных крючков, а Марций следил за её руками, действующими быстро и раздражённо.

– Тебе дают ножи?

Она замерла и подняла глаза, дрогнули губы:

– Потом их забирают. Они маленькие… только-только в ладонь.

Марций молча убрал ногу и выставил вторую:

– Посмотри, до чего ты довела себя. Я понимаю, работа работой, но посмотри на себя, как ты выглядишь – руки, одежда… Ты совершенно не похожа теперь на дочь патриция. Твой отец вряд ли гордился бы тобой сейчас…

Ацилия при его словах обратила внимание на подол своей туники, от постоянной чистки котлов тёмные пятна сажи не смывались, они же были и на руках, на пальцах, предплечьях. А что она могла сделать? Ацилия резко поднялась на ноги, глядя на хозяина сверху, заговорила:

– Если вам нужна женщина для близости, красивая, и ухоженная, и чистая – идите в палатки волчиц… Я работаю, мне некогда следить за собой, и это была ваша прихоть… У меня нет другой одежды, сажа не отмывается, и я действительно порезала свои руки, сама себе! Зато я не ем даром вашего хлеба, и мне лучше работать вот так, чем я… чем… – Она осеклась вдруг, и Марций поднялся, сам теперь глядя на неё сверху.

– Чем что? Договаривай!

Она помолчала секунду:

– Чем быть вашей наложницей. Я лучше буду носить воду, скрябать пригарки ногтями, но ни за что не буду вашей подстилкой, как вы выразились однажды…

– А совмещать одно с другим? – прищурился он.

– Тогда для вас я перестану быть патрицианкой. Вот такая вот… – Она дёрнула себя за подол туники. – А это же как раз тешит ваше самолюбие… И не надо меня стыдить, я сама прекрасно знаю, как я выгляжу, но уж лучше так, чем терпеть вас… и… – повела подбородком.

– Ух ты! – Удивлённо приподнял бровь Марций. – Какой я, оказывается, даже хуже пригоревшего горшка…

Она усмехнулась:

– Выходит, так…

Ну почему, почему она всегда такая?

Он взял её за локти больно впиваясь пальцами, и процедил в лицо:

– Мне нужна наложница, а не кухарка…

– А по мне уж лучше кухаркой десять раз! – также медленно бросила ему в лицо свой протест. Марций оттолкнул её от себя:

– Завтра же останешься дома, и всех я предупрежу.

– Нет! – возмутилась Ацилия.

– Я лучше Гая продам, всё на тебя переложу, но ты будешь рядом и только моя. Не хватало шкрябать котлы другим мужикам и таскать для них воду.

– Вы – собственник, у вас нездоровое самомнение, откуда такая больная жадность? Вы – самодур! То вам хочется, чтобы я работала, то, наоборот, не хотите!.. Да вы больной человек! Я ни капли не завидую вашим подчинённым… Вы же совершенно не знаете, что со мной делать. Отпустите тогда! Это так просто…

Он быстро сократил расстояние между ними, попытался поймать за запястья, но Ацилия увернулась, тогда он обхватил рукой шею, притиснул к себе спиной, заговорил в ухо:

– Ошибаешься. Что делать с тобой, я как раз знаю… Как тебя использовать по назначению…

– Да вы сума сошли! – Она попыталась вырваться, вцепилась в его предплечье руками.

– Мне плевать, что на тебе надето: грязная туника, чистая, по мне лучше вообще без неё…

– Пустите! – хрипло выкрикнула она. Сумела вырваться, метнулась в сторону. – Вы всё время думаете об одном и том же, как одержимый! Все мужчины такие! И странно, почему все в лагере считают вас немужчиной, неспособным…

– Что?!

– Можно подумать, вы этого не знаете?

– Только не тебе мне об этом говорить… Кто ты такая? – Он разозлился, скривил губы, и Ацилия прекрасно знала, что это значит.

– Да об этом даже рабыни судачат… – она усмехнулась, и эта её насмешка стала последней каплей.

Марций поймал её, несмотря на все попытки увернуться от его рук, обхватил поперёк, притискивая к груди, выдавливая весь воздух из лёгких. Ацилия даже не заметила, в каком месте потеряла флейту.

– Что у тебя за поразительная способность выводить меня из себя?

– Да ну вас… – прохрипела в ответ.

Он повалил её на живот, придавливая сзади, поймал её руки, сжимая в ладонях хрупкие кисти. Ацилия начала сопротивляться в обычной своей манере, но он был сильнее и тяжелее её. Он прошептал в ухо с насмешкой:

– Ты так ещё не пробовала?.. Тебе понравится…

Ацилия аж захрипела от злости и бессилия, начала такую отчаянную борьбу за свободу, что удивила его не на шутку, но единственное, что сумела – лишь перевернуться на спину, а тунику Марций на ней порвал в клочья. Придавил всем телом, зажимая её руки ей же под спину, притиснул к полу лопатками, заговорил, с насмешкой глядя в глаза:

– А-а, тебе так больше нравится?.. Так бы и сказала сразу… Зачем царапаться?.. Я же тебя не бью…

– Плебей… – прошептала сухими губами. – Безродный…

А он засмеялся с чувством полного превосходства победителя. С этим же смехом на губах овладел ею, доказывая себе и ей, что все эти лагерные сплетни – полная чушь, не имеющая никаких оснований! Насиловал, как и в прошлый раз, грубо, ни о чём не думая, и всё говорил ей, глядя в бледное лицо с огромными тёмными глазами:

– Я могу владеть твоим телом? Так ты говорила, да?.. Могу тебе делать больно?.. Могу применять силу, да? Да плевать я хотел на твои желания… Хочу… Не хочу… Твоё дело!

Ответом ему были лишь её хриплые болезненные выдохи из сухого горла. А сопротивление её он чувствовал даже во взгляде, в сведённых бровях, она отворачивалась от его поцелуев, он находил лишь её упрямые поджатые губы, да и то если только держал силой за подбородок.

Больно придавливал обнажённое тело рабыни кожаной кирасой, ведь так и остался в одном сапоге и в ней. Зато девчонка получила то, что заслуживала.

Он и правда не пустил её никуда, запретил работать по лагерю и принёс новую тунику из тончайшей шерсти нежнейшего розового цвета. Ацилия сидела в своём углу, обняв себя за плечи, в сторону хозяина даже не глянула. Он положил одежду перед ней, стоял, повернув голову набок:

– Переоденься, я хочу посмотреть.

Она подняла глаза и разомкнула губы:

– Мне не нужны никакие подарки, тем более от вас.

– Это не подарок.

– А что это?

– Это вместо твоей… вчерашней…

Он смотрел на неё, она в плаще через грудь, с открытыми плечами, ключицами, и кожа белая, аристократическая, розовый должен был ей идти, специально подбирал для неё и денег не пожалел, хоть и стоила она дорого. Волосы, завиваясь, лежали на спине, отливали медью. Красивая у него рабыня.