– Хватит! – резко воскликнула она и попыталась подняться, но руки центуриона мгновенно обрели силу, сдавили слева и справа, удерживая на месте. И рабыня со стоном отчаяния подчинилась ему.

– Ты из тех женщин, что западают в душу, что не дают покоя… Они все тебя видели, знаешь, как они смотрели на тебя? Все, все они… – Его руки расслабленно скользнули со стола ей на колени и выше, по бёдрам, к животу. Ацилия дёрнулась вперёд, когда горячие мужские ладони легли на грудь. – А ты моя… И будешь только моей…

И тут она уже не выдержала, упрямая и решительная, рванулась в сторону, сама сгребая с себя его руки, вылезла из-за стола, встала, глядя гневно сверху:

– Вашей? Вашей, говорите? «Подстилкой центуриона»? – Он выпрямился под её взглядом, опустил руки вдоль тела.

– А у тебя есть какие-то возражения? Ты считаешь, что это не так?

Она долго глядела ему в лицо, потом скривилась вдруг с выражением муки, заговорила:

– Отпустите меня, вы же не представляете себе, как вы мучаете меня… Если что-то ещё осталось у вас… О, Юпитер! Не заставляйте меня, не вынуждайте, как вчера… Прошу вас… Умоляю…

Он оглядел её: она в короткой мужской тунике по колено, с чистой нежной кожей лодыжек, так и хочется касаться её… Разве можно себя сломить?

– Нет… – выдохнул.

Ацилия замотала головой, преодолевая грудной стон отчаяния, отступила, стараясь уйти к себе, но Марций догнал её и перегородил дорогу.

Она остановилась, уперев взгляд в его грудь.

– Пустите… – проговорила, не поднимая глаз.

Центурион не шелохнулся, и она обошла его стороной. Марций поймал её за локоть и резко дёрнул к себе, на грудь. Девчонка вскинула огромные глаза, глядя удивлённо, упёрлась ладонями в кожаную кирасу, спросила, хмурясь:

– Что вам надо?

– Мне? – усмехнулся, удерживая её за локти, пристально рассматривал девичье лицо, неожиданно решился на поцелуй распахнутых губ. Девчонка попыталась отвернуться, но он поймал её лицо в ладони, не позволил ей избежать себя, нашёл пылающие сухие губы, целовал, ловя горячее возмущённое дыхание.

Наконец она вырвалась и, хрипло дыша, заговорила:

– Вы что?.. Вы сума сошли… Пустите меня! Ну пустите же! – Рванулась, и он не стал удерживать её.

Смотрел, как она прячется в своём углу, видел её открытые ноги. Улыбнулся, прощаясь:

– Ещё увидимся.

Вышел.

Утром он вернулся с дежурства, уставший и злой, Гай помогал ему снимать кирасу, крутился рядом.

– Где она?

Раб поднял выцветшие глаза, дрогнул седыми бровями, шепнул:

– Спит, наверное… Я не видел её со вчерашнего дня…

Когда же Марций отдёрнул штору, её место оказалось даже не расправленным, она не ночевала дома, её не было!

– Где она?! – закричал он, замахиваясь на раба.

Гай вжал голову в плечи, оправдываясь:

– Я не знаю, господин, я не видел её… Со вчерашнего не видел…

Вылетел на улицу, усталость как рукой сняло, приказал приготовить себе коня, а сам пошёл к разведчикам просить собаку.

Нуманция выглядела жутко. Всё, что можно было сжечь – сожжено, разрушено, превращено в развалины, вороны крутились над трупами, а по улицам пробегали ставшие бездомными собаки. Разбросанное тряпьё, мебель, битая посуда – всё это не представляло ценности для солдат и тех, кто пришёл после них.

Страшное зрелище.

Но собака привела его именно в город, Марций шёл, ведя храпящего коня следом, старался дышать через раз, чувствуя тошноту от этого дурного запаха гари и разложения.

Конечно, он мог бы и сам догадаться, что она сбежит именно в Нуманцию, именно в свой дом. Сейчас он, правда, мало был похож на тот, в день захвата, тем более, что сейчас он ходил по нему в сумерках, а не среди ночи.

Собака всё обнюхивала, настораживала лохматые уши, потом вскинулась и стремглав бросилась вверх по лестнице на второй этаж. Пока Марций привязывал коня к колонне, он услышал наверху девичий крик, бросился следом за собакой. Она лаяла оглушительно и звонко на весь пустой дом, и он легко нашёл её по этому лаю.

Свистнул, отзывая собаку, но она не слышала его, продолжая лаять. Марций вошёл в комнату и замер на пороге. Девчонка была здесь, стояла у стены, глядя ошарашено на бросающуюся на неё собаку. Видимо, та успела уже её укусить – на подоле туники у колена Марк заметил свежую кровь.

Рабыня вскинула подбородок, заметила вошедшего центуриона, закричала дрожащими губами:

– Уберите собаку!

Марций свистнул, подхватил собаку за ошейник, коротко приказал что-то, выводя за дверь. Когда вернулся, рабыня уже пыталась открыть ставни окна, но не успела, увидела его и повернулась к нему лицом, убирая руки за спину – упёрлась ими в подоконник.

– Не подходите ко мне… Я лучше в окно выброшусь…

– В закрытое?.. – Усмехнулся.

– Я уже открыла его, только толкнись…

– Второй этаж. Максимум, что ты сделаешь – это сломаешь себе ноги, не больше. Я тебя там и оставлю, в саду… Прыгай!

Рабыня забралась на подоконник, села боком, поджимая ноги, подтянула колени к груди, пряча в них лицо, зарыдала, шепча со слезами:

– Что вы сделали с моим домом?.. С моим детством… Вы всё… всё разрушили… Всех убили… Проклинаю вас за это… Ненавижу… Всю жизнь мою, семью мою, отца… Всё, что дорого было, что я любила… Дом мой… О!.. Юпитер…

Он подошёл к ней и встал рядом, заговорил:

– Зачем ты вообще сюда вернулась? Ты же представляла себе, что увидишь. Что ты хотела?

– Оставьте меня! – Она быстро стёрла слёзы с лица раскрытой ладонью, спустила ноги с подоконника, спрыгнула на пол. – Я не вернусь с вами… Я не буду… Что хотите, то и делайте, вы вообще обещали, что убьёте меня… Я не вернусь к вам… – Глядела прямо большими глазами. Уверенная, упрямая.

– Я не обещал, что убью тебя.

– Мне всё равно.

Она попыталась обойти его, но центурион поймал её за локоть, прижал к стене, притиснулся к рабыне всем телом, шепнул:

– Так уж и всё равно?

Она отвернулась, глядела в сторону, а он рассматривал её лицо, поджатые губы. Немое сопротивление, желание освободиться во что бы то ни стало только рождали стремление подавить, заставить делать по-своему.

– Чего вы ещё хотите? – Она подняла лицо к нему, смотрела снизу. – Вы уже получили всё, что хотели… Вам мало этого? Я уже отдала вам всё, что у меня было… Чего вы добиваетесь?.. Вам нравится мучить меня?.. Может быть, вы ненормальный человек?.. Вы преклоняетесь перед насилием? Да?

– Нет.

– Зачем вы ищите меня? Отпустите, дайте мне уйти, вы уже сделали это однажды в этом доме… в моём доме! Почему-то же сделали. И я…

– Нет! – он резко перебил её.

Ацилия сузила глаза:

– Я не вернусь с вами. Вы потащите меня силой? Свяжите?

– Если надо будет – свяжу!

– Вы не справитесь со мной, вы не посмеете…

– Потому что ты – сенаторская дочь?

Она помолчала миг, потом опять заговорила:

– Это мой дом! Это моя комната! Я родилась и выросла здесь!

– Да мне всё равно, сейчас ты МОЯ рабыня, МОЯ наложница… Хочешь ты этого или не хочешь! И если надо будет – я справлюсь, я возьму силой… То, что моё – то моё…

Она опустила голову, закусив губу. Позволив ему однажды, она оказалась в его власти целиком и полностью, и он это знал, он чувствовал свою власть.

– Я никогда не буду вашей. Даже если вы будете владеть телом, вы никогда не тронете мою душу, а в душе я ненавижу вас! – Она подняла на него глаза. – Слышите? Ненавижу! На всю жизнь… И почему в первый раз вы показались мне хорошим человеком? Когда отпустили почему-то, когда выкупили у этого Овидия… Если бы я больше ни разу не встретила вас, это мнение так и осталось бы, но вы – ненавистный мне человек, и нет в вас ничего хорошего…

Он отступил, отпуская её, произнёс негромко:

– Пойдём…

Развернулся и пошёл к выходу, зная, что она всё равно пойдёт следом. Собака встречала его у выхода из комнаты, он погладил её по голове, потрепал мягкие уши, мельком глянул назад – рабыня по-прежнему стояла у окна. Но когда он спустился в атриум и завозился с конём, девчонка уже спускалась с лестницы с немым выражением отчаяния и предельной жертвенности на лице.